Читать интересную книгу Неизвестные солдаты кн.3, 4 - Владимир Успенский

– Ох, его бы устами да мед пить, – качнул головой Булгаков, прислушиваясь к треску немецких крупнокалиберных пулеметов. В здании еще сидели фашисты. Их пули, их снаряды крошили стены домов на том берегу канала. На мосту, на асфальте улицы голубовато-оранжевым пламенем вспыхивали разрывы мин. И трудно было поверить, что до главного гнезда фашистской заразы остались считанные метры, считанные шаги.

– Слышь, Иван, – снова заговорил Щербатов. – Если Гитлера в плен заберем, чего с ним наши делать будут, как думаешь?

– Не знаю, – ответил Булгаков. – Я бы его посадил в клетку, как самого лютого зверя, и возил бы по всей земле, чтобы бабы и ребятишки подходили и плевали ему в морду. Ну, а потом расстрелять его – и на свалку.

– Не-е-ет! – скрипнул зубами Щербатов. – Шибко легкая смерть за все наши муки! Я бы его на муравейник посадил и к дереву привязал. Чтобы муравьи во все щели ему залезли, чтобы они эту падлу изнутри и снаружи до костей изглодали!

– Э, не нашего ума это дело! Наша задача войну вести, а что потом будет – об этом другие позаботятся, нас с тобой не спросят. Так-то оно! – сказал Булгаков, вставляя запал в последнюю оставшуюся у него гранату.

* * *

30 апреля штурмовые группы советских войск прорвались на Фоссштрассе, на ту самую улицу, куда выходил фасад имперской канцелярии. В бой вступили эсэсовцы из личной охраны фюрера. Часы истории отсчитывали последние мгновения гитлеровского рейха.

В громадном бомбоубежище под Имперской канцелярией, в длинных коридорах и многочисленных комнатах разыгралась пьяная вакханалия. Чувствуя скорую гибель, приближенные фюрера и около двухсот охранников разгромили подземные склады, полные самых лучших вин и коньяков. Озверев от страха и алкоголя, эсэсовцы набрасывались на женщин-секретарш, сотрудниц охраны и партийной канцелярии; эти женщины делили с эсэсовцами их чумное веселье, плясали нагишом и переходили из рук в руки до полного изнеможения.

Многие стрелялись. Трупы лежали тут же, в комнатах и коридорах, мешали живым, их пинками отбрасывали к стенам.

В нижней части бомбоубежища, в фюрербункере, изолированном от других помещений, господствовала тишина. Сюда не доносилась стрельба, не доносились пьяные крики. Лишь изредка вздрагивал от сильных разрывов бетонный пол, покрытый красным ковром. Ходили здесь осторожно, говорили негромко, как в доме, где лежит покойник, хотя покойника еще не было. Он обедал. Он последний раз сидел за столом, в кругу своих друзей и помощников, ел свои овощные котлеты и запивал их водой.

Руки фюрера тряслись, голова вяло качалась на ослабевшей шее, голос звучал невнятно. Гитлер произнес лишь несколько фраз. Муж и жена Геббельсы, руководитель партии Борман и все остальные обедали молча. Присутствие живого покойника стесняло их. Они торопились закончить обед, у каждого были свои дела. Геббельс спешил дописать политическое завещание. Его жена Магда думала о том, как впрыснуть быстродействующий яд своим детям. Остальные надеялись скрыться, когда смерть фюрера развяжет им руки.

Рядом с Гитлером неторопливо и аппетитно ела смазливая молодящаяся женщина с пышным бюстом. Долгие годы она была близка фюреру, делила с ним его короткие ночные часы. А вчера решительно сказала ему: «Пошло уходить на тот свет любовницей». Он удивленно посмотрел на нее и приказал обвенчать их. Геббельс вызвал с передовой какого-то чиновника. Тот пришел в партийной форме и с повязкой фольксштурмиста на руке. Он задал молодоженам несколько вопросов и в пять минут окончил процедуру. Гитлер подписался своей старой полузабытой фамилией – Шиккльгрубер. Ева Браун аккуратно вывела привычную букву «Б», но, спохватившись, зачеркнула ее, написала крупно и четко «Ева Гитлер».

Потом открыли бутылку шампанского. Выпив по бокалу, они отравили любимую фюрером овчарку Блонди и ее щенят. Нужно было проверить, насколько быстро и безболезненно действует яд, приготовленный для Гитлера и его близких.

Так было вчера, когда оставалась хоть призрачная надежда на то, что их выручат, что немецкие войска прорвут кольцо вокруг города и спасут своего вождя. Теперь всякие надежды исчезли. В бункер больше не поступало сообщений из внешнего мира. Порвалась правительственная телефонная связь. Действовал только телефон, подключенный к городской сети. Время от времени кто-нибудь наугад набирал номера телефонов центрального района Берлина. Ответом были гудки или полное молчание. Лишь изредка раздавался удивленный, испуганный голос: «Я слушаю!» – «Простите, русские уже дошли до вас?» И каждый раз звучало одно и то же: «Да», «Они здесь», «Их танки стоят рядом с домом!»

После обеда радист, сидевший в бомбоубежище возле приемника, перехватил сообщение западного радио о расправе с итальянским дуче Муссолини. Его захватили партизаны возле озера Комо. Дуче был переодет в немецкую форму, но люди опознали и самого Муссолини, и его любовницу Клару Петаччи. Их расстреляли на месте, а трупы отвезли в Милан. Там трупы были повешены вниз головой возле бензиновой колонки.

– Нет, – громко сказала Ева Гитлер. – С нами этого не случится!

Появился Геббельс. Он принес последние сведения. Русские приблизились к Имперской канцелярии на двести метров, бой идет в тоннелях метро на станции Фридрихштрассе.

Пора было принимать последнее решение. Адольф и Ева Гитлер торжественно простились с приближенными и удалились в свои апартаменты. Возле закрытой двери остались, словно на страже, самые преданные помощники: Геббельс, Борман и камердинер фюрера штурмбаннфюрер Линге.

Через десять минут Линге, как было условлено заранее, вошел в комнату с пистолетом в руке. Из приоткрытой двери потянуло сильным запахом цианистого калия, похожим на запах горького миндаля.

Раздался негромкий выстрел.

Спустя некоторое время после выстрела штурмбаннфюрер Линге и личный врач Гитлера вынесли из комнаты труп, завернутый в темное солдатское одеяло. Виднелись лишь редкие поседевшие волосы, да безжизненно болталась левая рука, доставая почти до пола. Следом Мартин Борман нес на руках женщину в черном платье. Белокурые волосы будто оттягивали вниз голову Евы, на запрокинувшемся лице блестели обнаженные зубы. Левый бок был мокрым от крови. Пуля, пущенная штурмбаннфюрером, пробила ей грудь со стороны сердца.

По крутой лестнице в двадцать ступеней тела вынесли в сад Имперской канцелярии, опустили на землю возле бетономешалки в трех метрах от входа в бункер. Во дворе гремели разрывы снарядов, крошили стену осколки, висела густая цементная пыль. Мартин Борман, Линге и их помощники скорей бросились в бункер, где остался, не решаясь выйти, доктор Геббельс. Сверху со звоном полетели выбитые стекла. Взрывная волна взметнула волосы Евы Гитлер.

Несколько эсэсовцев, выполняя приказ, торопливо таскали канистры с бензином и поливали трупы. Под ними натекла лужа.

Обстрел усиливался, опасно было стоять даже в дверях бункера. Но нужно было еще поджечь бензин. В бункере спорили, как это сделать. Пламя вспыхнет мгновенно, от него не спасешься, а сгорать заживо никому не хотелось. Линге предложил метнуть гранату, но Борман не согласился. В конце концов один из эсэсовцев свернул в тугой комок какую-то тряпку. Ее слегка смочили бензином.

Геббельс достал коробку спичек, трясущейся рукой протянул эсэсовцу. Тот поджег тряпку и со всего размаха бросил на трупы горящий шар. Там сразу взметнулось с гулом жаркое пламя. Потом оно постепенно осело, окуталось черным, маслянистым и тошнотворным дымом.

* * *

Здание Имперской канцелярии зияло пустыми глазницами окон. Закопченный фасад казался рябым от выбоин, оставленных пулями и снарядами. Во многих местах виднелись большие проломы. А вот птица над главным входом сохранилась в неприкосновенности. Огромная, хищная, с зажатой в когтях свастикой, она сидела, распластав крылья, словно намереваясь кинуться за добычей.

Уцелел и балкон, единственный на всем фасаде. Майор из штаба бригады, продвигавшийся вместе со штурмовой группой, сказал, что с этого балкона в дни фашистских праздников выступал Гитлер. А теперь с балкона свешивался убитый эсэсовец. Он выскочил из двери с фаустпатроном в руках, но Иван Булгаков, лежавший за грудой кирпича, срезал немца короткой очередью. Фаустпатрон упал на тротуар и не взорвался.

Это был последний гитлеровец, которого самолично прикончил Иван. Потом он вместе со всеми бил по окнам, по перебегавшим немцам, но нельзя было сказать, чья пуля сразила врага. А того эсэсовца Булгаков запомнил.

С группой бойцов перескочил Иван через улицу. Навалившись кучей, открыли тяжелую дубовую дверь. Разведчик Щербатов на всякий случай бросил вперед пару гранат.

Немцы стреляли из дальнего конца большого зала. Но тут подоспел наш ручной пулеметчик, потом второй. Гулкая дробь пулеметов заглушала стрекотание автоматных очередей.