снова смотрю в окно, потому что на него не хочу, — Я ничего не буду обсуждать на твоих условиях. Это не мой косяк, а твой, так что пошел ты.
— Амелия…
— Бла-бла-бла. Закрыли тему.
— Я…
— Я сказала — заткнись.
Тут он резко хватает меня за загривок, сдавливает пальцы на шее и насильно поворачивает мою голову на себя. Злится. Ему стоит больших усилий периодически отрывать от меня взгляд, которым он хочет убить, чтобы не врезаться во что-то и не убить еще и себя.
«А отпустить нельзя?! Хотя о чем это я?! НЕТ!»
Злюсь. Мне до омерзения надоело терпеть такое отношение, так что я хватаюсь за его запястье и вонзаю в него ногти, не щадя и не жалея. Правда вот Макс этого и не замечает вовсе, тихо, предостерегающе шепча..
— Не смей так со мной разговаривать.
— А ты не смей так меня хватать! — парирую, проникая под его кожу глубже, — Убери руки, Максимилиан Петр…
— Заткнись! — встряхивает, за что тут же получает по морде.
Так делать абсолютно точно нельзя, особенно на заснеженной трассе, пусть мы и едем километров двадцать от силы, да еще и прижатые к обочине, а я все равно не могу сдержаться.
«Он не имеет никакого права!»
Вот я вроде и права, знаю это, а все равно чувствую себя дурой, к тому же высвобождаю зверя, да и машину резко торможу… Если бы не ремень и не то, как меня держат, словно безродного котенка, точно ушиблась о торпеду, но все проходит гладко. Так, слегка тряхнуло — это мелочи в свете событий «здесь и сейчас».
— Сколько раз мне надо повторить… — угрожающе разгоняется хищник в костюме от Армани, но я тут же его перебиваю, так как все это слышала и не раз.
— Ты не имеешь никакого права хватать меня, будто я ничтожество! У меня для тебя новость: я тоже человек! Сколько раз мне надо это повторить?! Не можешь держать лапы при себе — получай по морде!
Пауза на этот раз наполнена нашим тяжелым, частым дыханием, но все не так, как обычно. Никакого продолжения разборок, потому что глаза Макса вдруг будто светлеют и явно теплеют, он перекладывает руку мне на щеку и шепчет.
— Обожаю, когда ты злишься…
Такое потрясающее признание заканчивается поцелуем, которого я никак не ожидаю. Пытаюсь его отпихнуть, пищу, пока могу, пока хочу еще сопротивляться, ведь совсем скоро весь мой запал гаснет под его напором, преобразовываясь в запал иного рода. Более горячий, который уже не так просто сдержать…
— Я хочу поговорить, — хрипло расставляет акценты, неохотно отстранившись и теперь прижимаясь к моему лбу своим, — Но я не хочу ссориться и орать. Просто прошу тебя дать мне объяснить все, что произошло и почему.
— Ты сказал не это.
— Это, просто по-своему.
— Я тебя в следующий раз запишу на диктофон, чтобы ты слышал, что ты говоришь и как.
Усмехается, слегка задевая мой нос своим, шепчет тихо-тихо, пуская по коже мурашки.
— Все, что хочешь…
— Куда ты везешь меня?
— Туда, где нам было хорошо.
«В тот дом…» — отстраняюсь и смотрю на него, что Макс с ленцой копирует, продолжая гладить меня по щеке большим пальцем.
— Так это твой дом?
— Мне нравится, что ты понимаешь меня с полуслова. Не совсем.
— Ни за что не поверю, что ты строил кому-то дом.
Короткий смешок и кивок, после которых Макс тоже отстраняется и снова «садится за руль», трогая тачку с места. Я уже думаю и пытаюсь анализировать слова, которые произнесла, искать в них что-то неправильное, что-то, что оттолкнуло его от откровения, но ошибаюсь дважды. Не было ничего «не так», и я не отталкивала его, просто Максу нужно было время, чтобы собрать в голове объяснение.
— Фактически этот дом мой, но при этом нет, потому что я купил участок из-за отца. Когда все кончится, я планировал сжечь его на хер, и, если бы не наше лето, именно так бы и поступил.
— Не…понимаю.
«Это правда, я ни черта не понимаю…»
— Знаю. Ты никогда не интересовалась нашей семьей, чтобы что-то понимать.
— Мне извиниться?
— Нет, мне наоборот по душе такой расклад. Этим ты разительно отличаешься от всех остальных.
— Это комплимент? — на этот раз мой яд скорее веселит Макса, нежели злит, и он коротко смотрит на меня и жмет плечами.
— Можно и так сказать. При таких возможностях какие были у тебя…
— На что ты намекаешь?
— Я не намекаю, а говорю прямо. У тебя был доступ ко всем братьям Адель, и ты могла получить любого.
— В мои планы не входило «получать» ни одного из вас.
— Знаю, я же только что это сказал. Прекрати кусаться и…
Перебиваю, потому что слишком боюсь скатиться не туда, куда надо — в нежности и очередные порывы своего тела.
— Зато теперь мне интересно. Что это означает?
Он словно читает мои мысли, и тому свидетельствует улыбочка на его (самых-красивых-чувственных-мягких-потрясающих) губах.
«Боже, прекрати! Сосредоточься!» — словно команда действует сразу на нас двоих, ведь в следующий миг Макс и сам подбирается, становится серьёзным и четким.
— Ты уже знаешь, что отец не пускает нас в свет. Он прячет нас до определенного момента, потому что дико боится, что мы выкинем какой-нибудь фокус, станем героями первых полос и заголовков. В плохом свете.
— Подмочите репутацию?
— Именно так, котенок. Когда-то давно он видел, как достаточно сильная и влиятельная семья развалилась из-за действий сына. Они были связаны с политикой, а его застукали на горячем с кокаином и шлюхами. Сейчас это бы замяли, тогда были другие времена. Как результат — их отовсюду вычеркнули, включая службу, отец покончил с собой, мать сильно заболела, а сын спился где-то за пределами МКАДа.
— Не очень хорошая перспектива…
— Отцу она тоже не сильно зашла, поэтому у него появился пунктик насчет возраста. Он считает, что в двадцать шесть наступает момент, когда ты перестаешь придаваться глупостям, взрослеешь и осознаешь, что тебе нужно и зачем. До этого момента мы не мелькаем даже на страницах официальных мероприятий.
— Но Адель и Марина…
— То девочки, к ним отношение другое. Он к дочерям гораздо мягче, с сыновьями, так как мы мужчины, разговор всегда короткий.
— У вас больше рамок…
— Гора-а-аздо больше, котенок.
— Сексизм какой-то. Девочки не могут доставить проблем?
— Просто девочек он не воспринимает всерьез.
— Вот почему ты тогда сказал, что гораздо ближе к выходу в свет?
— Ну да. Думал, что ты в курсе, даже пояснил насчет возраста, а оказалось, что ты и