Читать интересную книгу И в горе, и в радости - Мег Мэйсон

как он отвернулся в поисках какой-то конкретной страницы, секунду молча просматривал ее, а затем начал читать вслух: «На свадьбе, что состоялась вскоре после нашей собственной, я двинулась за Патриком сквозь плотную толпу к одиноко стоявшей женщине, которая стояла в одиночестве». Я коснулась уха, мне стало очень жарко. «Он сказал, что, вместо того чтобы посматривать на нее каждые пять минут и грустить, мне нужно просто подойти и похвалить ее шляпку». Патрик поднял глаза.

– Я так и сказал?

– Да.

– Я этого не помню. Помню только, – он едва улыбнулся, – в тот момент я подумал, что ты такая, ну, то есть кто будет переживать о какой-то женщине, которая не может запихнуть в рот закуску, но ты была вне себя. Ты выглядела так, будто испытываешь физическую боль. И ты говорила, говорила и говорила, пока она не пришла в норму. И вот это я, это то, что… – Он замолчал, обратился к другому месту в дневнике и сказал: –  Это блестяще. Правда, Марта.

Я спросила, в курсе ли он, что сегодня годовщина нашей свадьбы, когда писал мне насчет встречи.

– Да, прости. Это было не специально. Мне просто нужно было этим заняться.

Я сказала:

– Вообще, мне пора.

Он протянул мне дневник. Мы оба встали.

– Ага, ну да.

– Ага, хорошо.

Я сказала «пока», но одного этого слова было недостаточно, оно прозвучало слишком обыденно, чтобы вместить в себя конец света. Но это было все, что осталось. Я направилась к лифту.

Патрик сказал:

– Марта, подожди.

– Что?

– Ты была права. Я знал, что что-то не так. Не с самого начала, но в последние несколько лет. – Он вдруг показался больным. – Я знал, что это не ты. Я знал, что что-то не так, но просто пытался продолжать жить, как мы жили. Я чувствовал, что не смогу все это выдержать. Или боялся, что мы все выясним и окажется, что мы не сможем с этим справиться, и это будет конец. И иногда, ты тоже права, я не возражал, чтобы все считали меня потрясающим мужем, потому что большую часть времени я чувствовал себя бесполезным. Но дело в том… – Патрик замолчал, а затем с невыразимой болью сказал: – Больше всего мне стыдно за то, что я сказал, что тебе не следует быть матерью. Это неправда. Я был так зол.

Это самое худшее, что он мог сказать. Я попросила его перестать, но он не послушался.

– Я не могу просить тебя простить меня. Извинения тут не помогут. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я осознаю, что сделал, и как бы в конечном итоге у нас ни сложилось, мне придется перестроить свою жизнь в этой реальности – в которой я был намеренно жесток по отношению к собственной жене.

Из другого коридора послышался шум. Что-то упало на металлический пол, кто-то закричал. После того как отгремело эхо, я сказала:

– Я должна была сказать тебе, что хочу ее. Тогда. Должна была сказать тебе тогда.

– Откуда ты знаешь, что это была она?

– Я просто это знала.

– Как бы ты ее назвала?

– Не знаю.

Но ее имя было написано в дневнике столько раз. Патрик произнес его вслух. Он сказал: «Да. Это было бы хорошее имя». Я посмотрела на потолок и провела руками вверх по лицу, чтобы избавиться от слез, хлынувших из особого колодца, предназначенного для нее и, по-видимому, бездонного.

– Ты, наверное, думаешь, что я чудовище.

– Не знаю, – сказал Патрик. – Ты думала, что так будет правильно. Думала, что это будет лучше для нее, хотя так сильно ее хотела. Вот откуда я знаю, – сказал он, – извини, может быть, так нехорошо говорить, но вот откуда я знаю, что ты должна была стать матерью. Ты поставила ее превыше себя. Так и поступают матери, не так ли? Разумеется, это просто мои догадки, – добавил он.

Я не могла больше стоять. Патрик отодвинулся в сторону, и я вернулась на диван. И он придвинулся ко мне, и позволил мне лечь, положив голову ему на колени, и положил на меня руку, и она казалась тяжелой, и я плакала, плакала и плакала навзрыд, и, когда я наконец села, в его глазах тоже были слезы – Патрик, который однажды сказал мне, что он не плакал с первого дня в школе-интернате, когда отец пожал ему руку, попрощался и затем выехал за школьные ворота, пока его семилетний сын бежал за машиной. Я натянула рукав на руку и вытерла его лицо, затем свое. Я не могла придумать, что сказать. Пока в конце концов не произнесла:

– Все это так ужасно печально.

Я говорила серьезно. Я спросила его, почему он смеется.

Он сказал, что не смеется.

– Ты и правда не такая, как все. Вот и все.

– Ты тоже, Патрик.

Потом все закончилось и мы встали и снова сказали друг другу «пока». Но по-другому, в этом слове был весь мир.

Я была уже далеко в коридоре, когда Патрик позвал меня.

– Получилась хорошая история, Марта. То, как ты ее написала.

Я оглянулась и сказала «ага».

– Кто-нибудь… по ней нужно снять фильм.

Из другого прохода раздался шум, и я повернулась и попятилась, крича:

– Не думаю, что в кино развязка… не думаю, что окончательное расставание может произойти где-то вроде склада в Брент-Кросс.

Патрик сказал:

– Ты, наверное…

Я повернулась к лифту и побежала. Я не хотела слышать конец его фразы.

* * *

Служащий за стойкой отметил, что я опять ухожу. Наверное, я вернусь позже. Я толкнула двери, не обращая на него внимания. Свет снаружи был таким ярким, что я вышла в него, прикрывая глаза рукой.

* * *

Я стояла на платформе в ожидании следующего поезда, с сумкой на коленях и с телефоном в руке. Если бы я верила, что Вселенная общается с людьми через знамения, чудеса и социальные сети, я бы подумала, что первый пост минутной давности в моей ленте был сверхъестественным посланием, направленным через @ежедневные_цитаты_писателей и предназначенным исключительно для меня.

В туннеле появилась фара. Я сделала скриншот – перепишу его, когда буду в поезде, достаточно крупными буквами, чтобы заполнить все пустое место на последней странице дневника. Но поезд остановился, я зашла, а мест не было. Я так и не записала эту цитату. Не могу вспомнить, откуда она. Но она все время играет у меня в голове, повторяясь, как строчка из песни, как рефрен стихотворения. «Ты покончила с безнадежностью».

Ты покончила, ты покончила, ты покончила с