июня, пятница, время 08:00.
Г. Королёв, РКК «Энергия».
— Колчин! — Пётр Михайлович впадает в буйство с самого утра. — Мне это надоело! Чтобы с сегодняшнего дня — никаких архивов! Тебе там что, мёдом намазали⁈
— Там блондиночка молодая сидит, вот он и зачастил, — подмигивает один из зубров.
— Пётр Михайлович, вы что, напрямую запрещаете мне повышать свой профессиональный уровень? Пишите письменный приказ, хочу своими глазами это увидеть.
— Какой профессиональный уровень⁈ Что ты там можешь найти⁈ — бушует начальство.
— Как «что»⁈ — тоже повышаю голос и выпучиваю глаза. — Я уже выяснил, что почти все дефекты — это трещины и микропузырьки. Статистику свёл. Теперь знаю, что можно ожидать.
— Витёк, признайся, тебя совсем другие трещинки интересуют? — влезает очередной зубр.
— Покажи свою статистику! — ярость начальственная стихает, но не до конца.
Вылезаю из-за стола. Насмешливого зубра ставлю на место мимоходом.
— Другие трещинки, Василич, меня интересуют не больше, чем тебя. Я давно не девственник, если ты об этом.
Через минуту предъявляю сводную таблицу начальству. Начальство читает, хмурится, но молчит. Недолго.
— Но выходит, тебе там больше нечего делать.
— Есть, Пётр Михайлович, есть. Во-первых, есть данные по другим цехам. Ещё мне надо выяснить характер отклика каждого вида дефекта. И, во-вторых, мне срочно нужен допуск, бумага от вас. Иначе эти сведения не совсем законные. Их приходится отрабатывать, они там всё время мне какое-то дело находят…
— Проверки трещин?
По его пошлому замечанию и хохотку окружающих понимаю, что гроза миновала. На это помалкиваю, слегка скривившись. Не нахожу достойного ответа. Да его никто и не ждёт.
23 июня, вторник, время 10:40
Г. Королёв, РКК «Энергия».
— Дорогие товарищи, идите в жопу!
Не, а что делать? Доводят буквально до белого каления.
— А чего ты нам грубишь?
Привязались трое, представители смежного цеха. С актом, который предложили мне подписать. Проходящий мимо Елистратыч предостерегающе зыркает глазами. И без него прекрасно понимаю, что это какой-то развод.
Сроки у них, видите ли, горят, и надо решать, что делать с модулем. Сначала всё докладываю:
— Найдено два дефекта, один можно пропустить, он по размерам не входит в разряд недопустимых. Но второй на грани, и не мне решать, что с ним делать.
— А кому решать? Ты же сейчас контролем занимаешься.
И, как назло, цехового начальства в пределах видимости не наблюдается.
— Я — практикант, стажёр. У меня нет права подписи, я — лицо неответственное.
— Да какая разница, кто подпишет? Это всего лишь бумажка! — кипятится троица ухарей.
— С ума сошли⁈ Своей подписью я ваш дурацкий акт только испорчу. Он всё равно силы иметь не будет.
Начал кипятиться и вот на очередное требование посылаю их в глубокое место. Затем успокаиваюсь:
— К тому же я не всё проверил. Работу начинал Трошкин, а он мне не докладывал, что и где нашёл. Так что отвалите от меня.
Отходят, совещаются, снова возвращаются:
— Ладно, показывай, где дефекты нашёл…
Показываю. Хмурятся, но отваливают. Больше ничего интересного в этот день не происходит. И почему-то замначальника мне никаких претензий, как часто бывает, не предъявляет. Ржавый якорь ему в задницу…
Вечером.
Не каждый день, но пару раз в неделю гуляю по городу с Ангелиной.
— Твоя практика заканчивается? — девушка вздыхает.
— Да, — смеюсь. — Я так надоел своему начальству, что они решили избавиться от меня раньше. Так-то я до 30 июня должен работать.
Заруливаем в парк, в руках мороженое.
— Ты, кстати, заметно похорошела за эти пару недель.
Девушка польщённо рдеет. Садимся на скамейку, болтаем.
— Давай честно, Лина. Природа тебя оделила не слишком щедро. Но по нашему времени природная красота вполне заменяема ухоженностью. С фигуркой у тебя вообще никаких проблем…
— Только сисек нет, — грубо и откровенно признаёт девушка.
— Ты не права, — смеюсь, а потом открыто ржу: — Соски есть? Значит, и грудь есть.
Смеёмся вместе.
— Ты вот почему не права. Знаешь, что в балетных школах девчонкам в период созревания грудь забинтовывают, чтобы она не росла?
— Что, правда⁈ — на меня смотрят расширенные глазки.
— Ну да. Большой бюст танцевать мешает, нарушает динамику.
Немного подумав, разрешаю себе рассказать немного о Свете:
— У моей девушки, кстати, грудь почти такая же, как у тебя. Чуть-чуть больше. Всего лишь за счёт хорошего физического развития. Всё-таки десять лет танцами занимается.
Когда разбегаемся — провожать нет необходимости, светло и живёт рядом, — целует меня в щёку. Популярность моя среди женского пола иногда пугает меня самого.
26 июня, пятница, время 10:15.
Г. Королёв, РКК «Энергия».
— Пётр Михайлович, что за муйню вы тут сочинили? — вопрошаю не просто вежливо, а почти ласково.
С момента моего появления в кабинете испытываю целую мелодию чувств, как в не самом коротком музыкальном произведении или хорошей песне. Сначала залипаю на впервые увиденное зрелище: счастливое довольство на лице замначальника. Потрясающее впечатление.
Далее приходит опаска. Он меня на дух не переносит, поэтому что? А то, что он счастливым при виде меня может стать только в одном случае: если подготовил мне гадость возвышенных масштабов. Типичная радость хищника при виде обречённой и загнанной в угол жертвы.
И далее читаю бумагу, поданную мне начальством с хитрющим видом обожравшегося краденой сметаной кота. «Производственная характеристика на практиканта Колчина В. А.». И каждая строчка отдаётся в голове нарастающим колокольным звоном. Он обрывается, когда выпрыгиваю в своё любимое боевое состояние. Как точно выразился один известный автор о своём главном персонаже: «красная пелена ярости — лучшее оружие стрелка». Всё становится неважным — разорванная одежда, за которую будут ругать, раны, которые потом придётся лечить. Пролитая кровь, боль от жестоких ударов, даже угроза жизни — всё становится второстепенным. Обожаю это состояние, когда все запреты и условности, культурные и социальные, отменяются.
Руки перестают подрагивать, глаза наливаются криогенным холодом.
«Часто отсутствовал на рабочем месте по неизвестным причинам…»
«Имелись многочисленные устные нарекания со стороны руководства цеха…»
«К возложенным на него обязанностям проявил халатное и легкомысленное отношение…»
«Допускал грубости по отношению к представителям смежных подразделений…»
«За время практики добиться авторитета и уважения среди коллектива цеха не сумел…»
И вишенка на торте: «поставил на грань срыва выполнение важнейшего государственного заказа…». Позже подумаю, о чём это здесь. Искин переходит на самый примитивный уровень, намечает траектории