«Неужели моя Саламандра предала меня?» – с горечью подумал Фульвио.
До знакомства с Зефириной прекрасный князь Фарнелло всегда вел себя с женщинами как надменный завоеватель, и когда они надоедали ему, безжалостно бросал их. Неужели она смогла заставить его страдать, она, его маленькая жена, которую он некогда встретил в Павии? Неужели это она выкрикивала ему свои проклятия, свое презрение?
Чем дольше она отвергала его, тем больше Фульвио желал ее, стремился подчинить ее себе. Когда же наконец Саламандра сдалась, то оказалось, что Фульвио просто не представлял себе, что можно так любить женщину.
Страсть, которой пылала к нему Зефирина, разжигала пламя его собственных чувств. Рождение близнецов буквально ослепило его. Жестокое расставание стало самым страшным испытанием. Жизнь в неведении об участи детей и Зефирины была ужасна. Увидев Зефирину рядом с Кортесом, Фульвио испытал столь сильное потрясение, что до сих пор не мог оправиться от него. Перед его взором постоянно вставали Канарские острова и фелука, где была Зефирина. Она улыбалась, обратив лицо к конкистадору. Фульвио очень хорошо знал жизнь. Он безошибочно угадал в ее взоре любовное вожделение.
Извиваясь словно зверь, разъяренный от бессилия изменить ход событий, горделивый Леопард «видел» Зефирину в объятиях Кортеса. Вряд ли Малинцин приукрашивала события, признаваясь Фульвио, что она несчастна, потому что Кортес любит «бледноликую Зефирину» и постоянно думает о ней.
Сгорая от ревности, в Панаме Фульвио отомстил за себя, утешив Малинцин.
В течение многих дней Фульвио скрывался во дворце, наслаждаясь золотистой кожей прекрасной индеанки из племени ацтеков. Если бы князь был до конца искренен, то, вероятно, признал бы, что, будучи долгое время лишен общения с женщинами, он просто поддался своему инстинкту мужчины-завоевателя. Но как бы там ни было, Малинцин быстро ответила ему взаимностью, и быть может, даже побудила его сделать первый шаг. В объятиях друг друга любовники нашли утешение в своих сердечных горестях.
Зефирина зашевелилась во сне.
– Фульвио… Луиджи… Коризанда! – слетело у нее с губ.
Из груди Фульвио вырвалось рыдание. Забыв о ревности, Фульвио лег рядом с Зефириной. Затем он лежал и слушал ее ровное дыхание. Фульвио зарылся лицом в ее волосы. Он вновь медленно обретал сладость этого тела, к которому некогда был так привязан. Его руки обвили гибкую талию. Зефирина повернулась. Движением, унаследованным от далеких предков, она во сне положила голову на плечо мужа. Фульвио вздохнул. С Зефириной никогда нельзя было ничего предугадать.
Стоило только Фульвио решить, что его вновь обретенная супруга заслуживает лишь презрения за ее предполагаемую измену или измены (ибо в случае с Сото у него не было уверенности), как он тут же бросился спасать ее от жертвенного кинжала жреца. Он хотел бы подвергнуть ее подробному допросу, но события разворачивались так, что у него просто не было такой возможности.
Из-за деревьев донеслось мычание альпаги. Горький ком подступил к горлу Фульвио. Он коснулся пустой глазницы потерянного в сражении глаза. Он, великий кривой Ломбардец, князь, перед кем все сгибались в почтительном поклоне, могущественный монсеньор, владеющий многочисленными поместьями, дворцами, землями, слугами, лежал на мху, содрогаясь от рыданий из-за женщины, чье место дома за прялкой.
«Если когда-нибудь мы выберемся отсюда, клянусь честью, я выдрессирую ее на свой лад!», – думал Фульвио, снедаемый ревностью.
И с этой мыслью князь Фарнелло заснул, прижимая к себе Зефирину.
ГЛАВА XXXVI
ЗАТЕРЯННЫЙ ГОРОД
Обходя долины, откуда поднимались ядовитые испарения, инки шли вперед, огибая с восточной стороны город Куско. Они поднимались на север по высокогорной местности, неизвестной захватчикам. По мере того как «сыны Солнца» продвигались по горному склону, их ряды становились все многочисленнее.
Отовсюду прибывали беглецы, желающие присоединиться к Сапе Инке Манко. Они рассказывали о жестокостях, творимых внизу «белыми богами».
Фульвио распорядился, чтобы маленький отряд следовал за инками на расстоянии двух часов пути. Он боялся, как бы его спутники, невзирая на шкуры пумы, не выдали себя. Они обзавелись кое-каким имуществом. Пандо-Пандо достал лам, и они навьючили на них тюки с одеждой, раздобытой ими у горцев, воду и пищу, столь необходимые для выживания в этих краях.
Мадемуазель Плюш по-прежнему не терпела лам. Эти обидчивые животные никогда не упускали возможности выпустить ей в нос обильную струю слюны. Помощь Гро Леона была просто неоценима. Он летал над инками, а затем возвращался к хозяевам и указывал им нужное направление.
Вот уже пять дней как они шли по лесу, именуемому горная сельва. Зефирине казалось, что чаща становится все более непроходимой. Чтобы прокормить людей, Пан-до Пандо и Буа-де-Шен охотились на гуанако. Их жестковатое мясо пришлось всем по вкусу. К сожалению, его приходилось есть сырым, потому что разводить костер было слишком опасно.
Каждую ночь Фульвио, нормандец и Пандо-Пандо, которому, как понял князь, вполне можно было доверять, прокрадывались к палаткам. Но Мамму Оккло слишком хорошо охраняли, нападение исключалось.
– Ты ждать Затерянный Город, мужчина бледноликой Зефирины! – говорил Пандо-Пандо.
Он упрямо именовал Фульвио в такой досадной для мужчины его склада манере.
С той ночи, когда он позволил себе обнять Зефирину и лечь спать подле нее, Фульвио старался избегать ее. Он был любезен, всегда приходил на помощь, когда надо было перейти по камням горный поток или перебраться через скалу, но затем, под предлогом неотложных дел, которых у него как у начальника отряда всегда хватало, тут же удалялся. По ночам он спал, завернувшись в шкуру ламы, рядом с Буа-де-Шеном и Паоло или же нес караул. Место Зефирины было рядом с мадемуазель Плюш. Подобная холодность приводила молодую женщину в отчаяние. Фульвио беседовал с ней только о детях. Зефирина описывала ему красоту Коризанды, рассказала Фульвио о своем путешествии, о Мадриде, Франциске I, Карле V. Разумеется, она лишь мельком упомянула о доне Рамоне Кальсада и свела на нет рассказ о Кортесе, ибо оба эти имени вызывали в ней глухие угрызения совести. Но Фульвио, словно ясновидящий, снова и снова уводил рассказ к этим людям, а также к Сото. Он был безжалостен. Сменив тему, Зефирина поведала ему, что в тюрьме инков она потеряла талисман Саладина. Она попыталась заинтересовать его, рассказывая о «кровавых розах», обнаруженных ею у Карла V, Атагуальпы и Гуаскара.
– Черт побери, моя дорогая, должно быть, вы были весьма близки к ним, раз сумели заметить то, что обычно никто никогда не видит! – с усмешкой ответил Фульвио.