Читать интересную книгу Урожденный дворянин. Рассвет - Антон Корнилов

– Мэр, – коротко ответил Пересолин.

– А?.. – совсем запутался полковник.

Пересолин выплюнул сигарету. И потянувшись за новой, посмотрел мимо полковника на своих подопечных кривочцев, которые, сгрудившись по кучкам, поглядывали, в свою очередь, на своего мэра со страхом и надеждой. Как набедокурившие дети.

– Меня, говорю, хватай, – повторил Евгений Петрович. – Я тут главный, значит, я и отвечать буду…

– А? – переспросил снова полковник.

– Иди похмелись! – вдруг разозлился на него Пересолин. – Стоишь, «акаешь» болванчиком, опти-лапти!.. Где раньше-то был?

Пузатый полковник впал в ступор. Красное лицо его распухло еще больше. Так и не определившись, как отреагировать на такой выпад, он отошел от мэра приставным шагом, пробурчав:

– Сами разбирайтесь…

– Сами разберемся… – пробормотал Пересолин.

Полковник отбежал к своим, где снова принялся орать, размахивать руками, распоряжаясь относительно оцепления.

– Всех задержать! – голосил он. – Переписать и допросить!

Полицейские разворачивали рулоны желтой ленты. ОМОН втянулся в машины, откуда тут же повалили клубы табачного дыма. Кривочцы, не успевшие вовремя ретироваться, сильно забеспокоились.

Небольшая группа витязей, среди которых были Сомик, Нуржан и Мансур, покинула торговый центр. Полицейские остановить их не посмели.

Пересолин проводил витязей тоскливым взглядом, пошарил в пустой сигаретной пачке, смял ее в кулаке, уронил…

Группки кривочцев, сжимаемые лентами оцепления, слились в одну толпу, подвинулись ближе к мэру. Толпа выдавила из себя деда Лучка и Гаврилу Носова.

Дед Лучок оказался бос, ступал зябко подпрыгивая и в руках мял вечную свою бейсболку. Гаврила, обутый в новенькие валенки, был почему-то без штанов и в куртке пожарного. Руки его беспокойно-ищуще суетились; и, подойдя ближе к Пересолину, он вдруг стащил с ноги валенок и принялся тискать его – очевидно, за неимением шапки.

– Мы тут это… подумали, посовещались… – несмело начал дед Лучок. – Евгений Петрович!

Мэр Кривочек поднял на парламентеров воспаленные глаза, в которых прорезался искренний интерес: «Теперь-то вы что скажете?»

– Да? – проговорил он.

– Мы тут подумали… – завел сызнова Лучок. – Раз уж такое дело… Мы, значит, сами, своими силами, все восстановим, что того… разрушили. Все починим, все вернем, все оплатим… Всем миром!

– Сидеть уж больно неохота, – искренне признался Гаврила Носов.

– И это… – вдруг вспомнил Лучок. – Парк, который на месте Тимохина пруда строится, – тоже закончим. Общими усилиями! Всем миром! Вот клянемся! Честное благородное слово!

– Век воли не видать, – добавил Носов, видимо, уже начавший себя ощущать осужденным за прегрешения минувшей ночи.

Откуда-то выпрыгнул неожиданно чистенький бывший мелкий начальник ЖКХ, тот самый, идейный вдохновитель народных требований «компенсаций за пруд».

– А я смету могу составить! – поблескивая очочками, услужливо предложил он.

Но Лучок с Носовым глянули на «идейного вдохновителя» так сурово, что он испарился с прямо-таки неестественной скоростью.

* * *

На Чудесном холме было тихо.

Неподалеку от траурно склоненной палестры молча стояла небольшая группка. Женя Сомик втиснулся между кем-то, на него оглянулись, расступились. Он прошел дальше, увидев Ирку, остановился.

Ирка не плакала. Ирка куталась в темный платок, пряча от всех лицо. Ноги ее заметно дрожали. Фима Сатаров поддерживал ее, обняв за плечи.

Прямо перед Иркой на пустом примятом снегу алели обильные пятна крови.

Женя Сомик замер. Внутри него, в самой середине его тела, что-то тоненько заскулило.

– Сам потребовал, чтобы его сюда принесли… – сказал кто-то позади Сомика – то ли Сомику сказал, то ли кому-то еще.

– «Скорую» надо было вызывать, – прозвучал еще чей-то голос.

– Да Новый год же! Какая тут «скорая»… Да и не помогла бы она уже…

От кровавых пятен к склону холма голубела виляющая цепочка шатких следов. Метров через пять цепочка обрывалась. И в том месте, где она оборвалась, лежал чуть присыпанный снегом ворох окровавленной и изорванной одежды, похожий на гигантского сбитого ворона.

Дальше следов не было.

* * *

– Ушел, – Фима все-таки выпустил из себя тоскливым пульсом бившееся в голове слово. – Все-таки ушел… А я знал. И ты знала, – уверенно, но негромко сказал он Ирке.

Ирка не ответила. Как только Фима заговорил после долгого молчания, что-то горячо трепыхнулось в низу ее живота – будто отозвалось. Ирка замерла, даже задержала дыхание, боясь, что ей показалось.

Нет, не показалось. Ласковое, пробуждающееся движение снова коснулось ее тела изнутри. И женским чутьем Ирка поняла – что это значит.

– Я вот как думаю, – неожиданно быстро зашептал Фима, наклонившись близко к Ирке. – Это хорошо, что он… ушел. Наша медицина его спасти не смогла бы, так? А вот у них… там… Хорошо, что он ушел!

– Нет, – проговорила Ирка и положила руку на живот. – Не ушел.

– А? – не понял Фима.

– Он до сих пор со мной, – сказала Ирка. – И навсегда останется со мной… Со всеми нами… – чуть помедлив, добавила она.

* * *

Женя Сомик выбрался из плотной группки. Нуржан и Мансур ждали его у бронзового Двухи, все так же спокойно и уверенно приветствующего кого-то где-то высоко и далеко. Может быть, такой долгожданный этой безумной ночью солнечный свет, уже надежно охвативший небо, приветствуя.

– Рассвет, – со странным каким-то удивлением в голосе вдруг произнес, проследив глазами за неподвижным взглядом Двухи, Нуржан.

– Только заметил? – покосился на него Мансур.

Нуржан не повернулся к нему. Задрав голову, он смотрел куда-то, неведомо куда, сквозь морозный воздух, сквозь небо, сквозь действительность.

– Рассвет, – утверждающе повторил Нуржан. И по интонации, с которой было произнесено это слово, Мансур вдруг понял, что его соратник имеет в виду вовсе НЕ банальную смену времени суток. И ничего больше спрашивать не стал.

Сомик встал рядом с соратниками.

Под Чудесным холмом ворочался в мучительном похмелье город Кривочки. «И сколько еще таких Кривочек по всей России!..» – подумал невольно Женя. Но вслух сказал совсем другое:

– Большая работа предстоит.

– И долгая, – проговорил Мансур.

– Главное, что война уже закончилась, – сказал на это Нуржан, отрывая взгляд от неба. – А с работой мы справимся.

– Мир меняется, – припомнил слова Трегрея Женя Сомик. – Мир становится – наш.