– Такая возможность! Возможность быть заживо кремированной этим нацистским критиком! Еврейская девочка из Бруклина играет Бланш Дюбуа? Ты напрашиваешься на это, и ты это получишь!
– Мама, дорогая, я актриса. Актриса играет роль. Джессика Тэнди играла Бланш. Она англичанка, ма. Вивьен Ли? Англичанка! Если они могут играть Бланш, то и я могу. Пожалуйста, не приводи мне никаких доводов. Я позвонила рассказать тебе новости. Думала, ты будешь гордиться мной.
– Кто говорит, что я не горжусь тобой? Я абсолютно горда тобой. Твой отец тоже бы гордился, царствие ему небесное.
Разговаривать с Рахиль, все равно, что учить пингвина танцевать.
– О'кей, ма. Должна бежать. Не бери с собой какую-нибудь одервеневшую мацу.
– Подожди минутку. Поговори со мной. А что с Калифорнией? Какую роль ты собираешься играть? Я думала, ты хочешь стать кинозвездой.
– Я и хочу стать кинозвездой, – терпеливо произнесла Мона. – После «Трамвая «Желание», после того, как покажу всем, на что способна.
– Далеко-далеко от Бродвея? Ты не начинающая девочка, Мона. Кто бросит все и побежит на авеню Д?
– На премьеру Билл закажет автобусы.
– Так, когда вы поженитесь? Что мешает делу? Еще один пример добровольного самоуничтожения.
В один из редких моментов материнско-дочерней откровенности, Мона поведала свой план соединения с Биллом Нелом в качестве артистической пары, как Джулия Эндрюз и Блейк Эдварде.
Вечером того же дня, когда Билл вернулся из Австралии с Джеймсом, она написала в своем дневнике: «Жизнь проходит мимо меня. Скоро я останусь далеко позади. Я – Эмма Бовари, когда карета промчалась мимо без остановки. Я – Скарлетт О'Хара, глядящая вслед уходящему Ретту с порога Тары. Я – Эстер Прайн с веревкой на шее. Я – Бланш Дюбуа, всегда зависящая от доброты незнакомцев».
«Незнакомцами» в данном случае были австралийские богатеи Билла и американский спонсор Сидней Как-его-Там. Грандиозные планы Билла о съемках будущих фильмов потускнели по экономическим причинам. Сейчас консорциум предполагает ограничиться постановкой «Трамвая «Желание» в театре размером со шлюпку, со свободным правом гастролировать по Азии и Австралии и созданием в конце турне видеоверсии.
Если они не решат, что Мона недостаточно симпатична. Ее проблема – комплекс Венеры, а не патологическая зависть к пенису. Женщины не хотят быть мужчинами, они хотят быть великолепными. Единственный раз она испытала зависть к мужскому члену, когда была одета в облегающие джинсы, отчаянно хотела писать, но на сотни миль в округе не было туалета.
Из всей этой кутерьмы она получила, по крайней мере, одно важное преимущество – Сидней Как-его-Там, с мешком денег, романтическим желанием стоять за кулисами, когда идет «его» пьеса, и горящим взглядом при виде Моны Девидсон. Для него это была любовь с первого взгляда. Мона видела, как это случилось. Вот мужчина, который понравится любой матери: надежный, состоятельный, с милым мальчишеским шиком, чистыми ногтями, в скучных, но начищенных ботинках с нестоптанными каблуками. Застенчивая улыбка, желание услужить, готовность подать пальто и вызвать такси. Будет ли это следующий мистер Правильный Выбор? Она напомнила себе, что ко всему прочему, является матерью. С тех пор, как силы Билла были переброшены в другую сторону, нет никого, кто бы починил велосипед Мелиссы, сменил воду в аквариуме Грега или отвел детей покататься на коньках в Рокфеллер-центр.
Что касается лично ее, он ждал и был благодарен за мимолетный добрый взгляд, став прилежным льстецом, потворствующим ее величественной потребности в бумажной салфетке, или Млечном Пути. Казалось, Сидней рассматривает ее личность как нечто священное. Инвестирование постановки Билла давало ему право называть себя продюсером, но он не допускал, что это позволяет целовать в ушко и щупать руками – неотъемлемая часть традиционного театрального ритуала. Когда при переходе через дорогу Мона подавала ему руку, Сидней вел ее так, словно она сделана из стекла. Когда ему позволялось помочь надеть ей плащ, Мона ощущала затылком его теплое дыхание, но не больше, никаких, даже малейших вольностей.
Мужчина относится к ней с почтительностью, достойной звезды, которой она хотела стать. Он не был возбуждающим. Остроумным? Совершенно искренне сказал, что купил «Плейбой» ради статьи на экономическую тему. Когда начались репетиции, Мона поняла, что его представление об опасной жизни состоит в покупке мясных пирожков в кафетерии, гарантии мгновенного пищевого отравления, судя по убеждению святой Сади, то есть его матери. Где бы они ни были, он каждый вечер звонил Сади в Бока-Ратон.
Главным, что Мона имела против него, была уникальная способность Сиднея раздражать ее. Традиционные мясные пирожки, например. Если они были в меню, Мона узнавала об этом по его игривой мальчишеской улыбке, когда он, как обычно, спрашивал официанта: «Вы уверены, что с ними все в порядке?»
В первый день репетиции полным составом трупы они отправились по Великому Пирожковому Пути в кафетерий рядом с театральным залом. Мясной пирог, казалось, источал благоухание. Ведомая дьяволом, Мона замычала в предэкстазном восторге. «Лучший мясной пирог, который я когда-либо пробовала!» Извиняясь, что слишком напряжена, чтобы есть, она перевалила Сиднею свою порцию, от души желая ему смертельного приступа пищевого отравления.
Триумф быстро уступил место угрызениям совести. Остаток дня Мона наблюдала за ним, ожидая признаков коллапса. У мужчины был железный желудок. «Великолепный мясной пирог!» – услышала она его разговор с Биллом. «Мона и я ели эту вкуснятину за ланчем!»
В Сиднее воплотились худшие черты поклонника-энтузиаста. Его неустанная лесть начинала сводить с ума. Она ничего не могла обсудить с ним, позитивное или негативное. Для него было прекрасно все, что бы ни сказала Мона. Он просто любяще улыбался, хуже, чем любяще, идиотски. Если она икнула, чудесно. Если пукнула, прекрасно. Если послала на три буквы, что однажды случилось, когда ее терпение лопнуло, он еще шире улыбнулся очаровательной вульгарной возлюбленной. «Мона, только ты сможешь выйти сухой из воды».
Сидней был прямой противоположностью Брента, который из принципа не одобрял все, что она делала. Мона неверно истолковала недовольство Брента, рассматривая его как заботу о ее благополучии и дальнейшем совершенствовании в качестве актрисы. Вначале он был терпелив в своем презрении к ее одежде, волосам, уму, таланту, относительному успеху в работе и привычке к содовой и ванильному мороженому среди ночи. «Очень низкий класс. Совершеннейшее гетто».
Мона, конечно, знала, как выискивать подобных мужиков. Отвратительное поведение Брента с Грегом и Мелиссой в Вашингтоне, когда он оставил их одних в мотеле, пока развлекался со своей Козочкой-на-неделю, доказало, что что-то не в порядке.