И не заставляя себя больше упрашивать, он сыграл две ритмичные пьески и песнь любви, благодаря которым «Апси Дейзи» Конрада Грина стала гвоздем сезона. И он уже начал играть что-то другое, чего кружок его слушателей не мог узнать, когда услыхал, как хозяйка дома представляет кому-то мистера Рудольфа Фримля.
— Спокойной ночи! — воскликнул Харт. — Пусть играет тот, кто умеет играть! — и с этими словами он уступил свое место у рояля вновь прибывшему и ретировался в дальний угол комнаты.
— Надеюсь, Фримль не слышал меня, — доверительно сказал он мисс Силлоу, — ведь я играл его вещь, а выдавал ее за свою.
Или вот: он на футболе вместе с Ритой Марлоу из «Голдвин-Мейер». Какой-то студенческий оркестр играл «Да, сэр! Это моя бэби!»
— Уолтер Дональдсон — вот парень, который может писать шлягеры! — с восхищением сказал Харт.
— Как будто ты не можешь! — отозвалась его приятельница.
— Куда мне до него! — скромно ответил ее спутник.
Немного позже Рита сказала ему, что в публике, должно быть, его узнали: многие пялят на них глаза.
— Давай не будем обманывать себя, девочка, — сказал он. — Они пялятся на тебя, а не на меня.
Еще позже, по дороге со стадиона, он сказал ей, что в банке у него больше двадцати пяти тысяч долларов, и пока мода на него не прошла, он рассчитывает на средний годовой доход минимум в сорок тысяч.
— Пока у меня не кончатся интересные мотивчики — я на коне, — сказал Гарри, — и я не вижу, почему бы им кончиться, со всеми этими старыми мастерами, у которых их миллионы. Я рассказываю тебе про свое финансовое положение, потому что… думаю, ты и сама знаешь почему.
Рита знала, и по общему мнению, разделявшемуся ими самими, они с Гарри были помолвлены.
Когда «Апси Дейзи» шла уже третий месяц и песенки из нее все вокруг пели, играли и насвистывали почти до одурения, Харта открыл Спенсер Дил. Что он пионер нового американского джаза, что его ритмы совершат переворот в нашей музыке — эти и многие другие вещи сообщались в статье на четыре тысячи слов под заголовком «Гарри Харт — провозвестник», которую Дил напечатал в «Уэбстерз уикли» — еженедельнике для интеллектуалов. И Гарри прямо-таки проглотил эту статью, хотя чуть не подавился некоторыми словами.
Интересные люди посещали гостиную Пегги Лич в воскресные дни после полудня. Макс Рейнгардт бывал там, Рейнольд Верренрат бывал там. И Яша Хейфец, и Джерица, и Майкл Арлен, и Ноэл Кауард, и Дадли Мэлоун. И Чарли Чаплин, и Джин Танни. Да, квартира Пегги в воскресные дни была салоном, очагом культуры.
И именно к Пегги привел Харта Спенсер Дил через несколько недель после появления статьи в «Уэбстерз уикли». Представляя его, Дил объявил, что Харт работает над «голубой» симфонией, после которой ультраритмы и почти диссонансы Джорджа Гершвина покажутся церковными песнопениями.
— О, — воскликнула хорошенькая Майра Хэмптон, — он, конечно, сыграет нам что-нибудь из нее?
— Сыграет, сыграет, — раздраженно передразнил ее Харт. — Хоть бы подумали, что и мне когда-нибудь отдохнуть надо! Вчера вечером, на приеме у Браунов, все пристали ко мне и не хотели ничего знать, когда я отказывался, и в конце концов я сыграл для них, сыграл так паршиво, как только мог, чтобы их проучить. Но до них Даже не дошло, что было паршиво! Вы чем зарабатываете себе на жизнь?
— Я актриса, — смущенно призналась молодая леди.
— Ну и понравилось бы вам, если бы каждый раз, как вы где-нибудь появитесь, вас просили бы играть?
— Да, — ответила она, но его уж и след простыл.
Похоже было, что Гарри ищет уединения; вид у него был обиженный, и сел в стороне от гостей. Он принял виски-соду, предложенные хозяйкой, он не нашел нужным поблагодарить ее. Ничуть не обескураженная, она подвела к нему синьора Парелли из «Метрополитен».
— Мистер Харт, — сказала она, — это мистер Парелли, один из дирижеров «Метрополитен».
— Д-дэ?
— Быть может, когда-нибудь мистеру Парелли придется дирижировать какой-нибудь из ваших опер.
— Надеюсь, — сказал вежливый Парелли.
— Надеюсь? — презрительно фыркнул Харт. — Уже если я и напишу оперу, то сам буду ею и дирижировать, и уж во всяком случае не доверю ее иностранцу.
В результате последней войны способность людей переносить невзгоды значительно возросла, и минут через двадцать гости Пегги начали вести себя так, как будто, несмотря на отказ Гарри играть, они решили жить дальше. Более того: один из них, Рой Лэттимер, исполненный шотландской отваги, но отнюдь не переполненный музыкальными способностями, сел к роялю и начал играть сам.
Начал — и кончил, потому что он не успел сыграть и четырех тактов, как Харт с другого конца комнаты кинулся к нему и спихнул его с табурета.
— Надеюсь, вы не считаете себя пианистом! — негодующе воскликнул Харт, произнося последнее слово так, что его можно было понять как название человека, который разводит или продает пионы. И два часа кряду, два часа, в течение которых все, кроме Спенсера Дила и несчастной хозяйки, демонстративно его покинули, Гарри играл, играл и играл. И среди того, что он играл, не было ничего, написанного Керном, Гершвином, Стивеном Джонсом или Айшемом Джонсом, Сэмьюэлсом, Юмансом, Фримлем, Стэмпером, Турсом, Берлином, Тьернеем, Хаббелом, Хайном или Гитц-Райсом.
Именно в этот период его жизни Харту случилось однажды идти от Сорок пятой улицы по Пятой авеню в ресторан «Плаза». Он заметил, что почти все встречные провожают его пристальными взглядами, и вспомнил, что в прошлое воскресенье две газеты напечатали его портрет. Не иначе как сходство оказалось больше, чем он думал.
В ту зиму Нью-Йорк отапливался мягким углем, и когда Харт очутился в туалетной комнате «Плазы», он обнаружил на левой стороне верхней губы сажу. Как будто у него были усы, и он решил их сбрить, и передумал, когда парикмахер уже наполовину сделал свое дело.
Рита Марлоу — вот с кем условился Гарри о встрече в «Плазе». Он оттягивал эту встречу так долго, как только мог. Будь у нее хоть капля гордости или здравого смысла, она бы уже все поняла. С какой стати должен он тратить свое время на второразрядную киноактрису, когда он водит дружбу с такими женщинами, как Элинор Дил и Тельма Уоррен, и когда его обещали представить миссис Уоллес Джерард? Девушке следует понять, что если ее приятель, который выезжал с нею по три-четыре раза в неделю и названивал ей каждое утро, вечер и в промежуток между утром и вечером, — ей следует понять, что если он больше не звонит ей и перестал с нею выезжать, и даже не хочет разговаривать, когда она звонит сама, — тут может быть только одна причина. Однако эта особа хочет во что бы то ни стало с тобою встретиться и, вероятно, устроить сцену. Что ж, она будет ее иметь. Хотя нет, не будет. Хамить совсем ни к чему. Просто надо тихо и спокойно дать ей почувствовать, что с прошлым покончено, и поскорее поставить на этом крест.
— Куда нам пойти? — спросила Рита. — Чтобы поговорить.
— Только туда, где это не займет много времени, — сказал Гарри. — У меня встреча с Полом Уайтменом — он должен посмотреть кусок из моей симфонии.
— Я не хочу мешать твоей работе, — сказала Рита. — Может быть, лучше тебе прийти сегодня вечером ко мне домой?
— Сегодня я не могу, — сказал Гарри.
— А когда ты можешь?
— Я тебе позвоню. Трудно вырваться. Понимаешь…
— Кажется, да, — сказала Рита и, повернувшись, пошла прочь.
— Давно бы так, — пробурчал Гарри.
Его симфония провалилась с треском, явно не вызвав у критиков такого восторга, как работы Гершвина и Димса Тейлора. «Но в конце концов, — рассуждал Гарри, — Гершвин начал раньше меня, а у Тейлора свои люди в газетах, это уж как пить дать».
После концерта Спенсер Дил устроил прием, и там Гарри познакомился с миссис Уоллес Джерард, принимавшей большое участие в молодых композиторах и, как говорили, оказывавшей им немалую помощь. Харт принял приглашение сыграть ей в ее квартире на Парк-авеню, но ошибся, думая, что ей нужны ухаживанья, а не музыка, и его первый визит к ней оказался последним.
Конрад Грин нанял его написать музыку для нового шоу по либретто Гая Болтона. Теперь Харт не хотел работать даже с Сэмом Роузом, ссылаясь на то, что тексты Сэма безнадежно пролетарские. Грин сказал ему, чтобы он сам выбрал кого ему нужно, и Гарри выбрал Спенсера Дила. Плодом их сотрудничества оказались партитура, требовавшая нового размера в начале каждого такта, и набор шестисложных рифмованных строк, понять которые, не говоря уже о том, чтобы спеть их, девушкам-хористкам было бы примерно так же под силу, как понять трактат о биотаксии, написанный Эрнестом Бойдом.
— Ужас! — так, по совету своего музыкального консультанта Фрэнка Турса, оценил их работу Грин.
— Много вы понимаете! — сказал Харт. — Но вообще-то неважно, что вы там думаете. По нашему контракту с вами мы должны написать музыку и текст для этого шоу, и мы это сделали. Не нравится — можете побеседовать с моим адвокатом.