Читать интересную книгу Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург

18 октября даже в Петербурге состоялись демонстрации двух видов - с национальными и с красными флагами - и дело доходило до драки. В Москве, где революционная волна уже шла на убыль, забастовщики обрадовались благовидному предлогу прекратить борьбу. Демонстрация с красными флагами направилась ко дворцу ген.-губернатора П. П. Дурново, который говорил ей с балкона приветственную речь.

Но в провинции почти везде картина была одна и та же: в Киеве, в Кременчуге, в Одессе и т. д. 18 октября происходили революционные демонстрации: люди с красными флагами праздновали свою победу, поносили власть, рвали царские портреты в городских зданиях, устраивали сборы «на гроб Николаю II»,96 призывали народ к дальнейшей борьбе. На следующий день поднялись другие толпы, одушевленные тем же «оскорбленным, хотя и дико патриотическим чувством», как демонстранты в Нижнем и Балашове; и эти толпы везде оказались сильнее и многочисленнее. К толпе затем примешались уголовные элементы; были и грабежи, но в основе движения был протест против революции. Когда междоусобица приняла форму еврейского погрома, революционеры начали взывать к властям о защите.

В Нежине, где центром революционных манифестаций явился Филологический институт, толпа в несколько тысяч крестьян из окрестных деревень собралась 21 октября у собора, направилась к зданию института, потребовала, чтобы студенты пошли за нею с царским портретом, и заставила студентов и встреченных по пути евреев встать перед собором на колени и принести присягу «не бунтовать, Царя поважать».

В Томске, на другом конце России, после революционной демонстрации с красными флагами, многочисленная толпа 20 октября осадила демонстрантов в здании городского театра; те отстреливались; театр был подожжен, и в пожаре погибло около 200 человек. В Симферополе, в Ростове-на-Дону, в Саратове и Казани (где губернатор Хомутов сначала совершенно растерялся и обещал было разоружить полицию и увести из города войска), в Полтаве и Ярославле, Туле и Кишиневе - всех городов не перечесть - прокатилась народная антиреволюционная волна, всюду бывшая ответом на выходки торжествующих левых партий, - жестокая, как всякое стихийное народное движение.

Эта волна прокатилась и быстро схлынула, в какие-нибудь два-три дня: с 18-19 по 20-21.

Нелепы утверждения, будто это движение было «организовано полицией». Бессильная перед всяким разливом стихийных сил, как показали все события последних двух лет, полиция абсолютно была неспособна, если бы даже и захотела, вызвать по всей России массовое народное движение. «Не черная сотня, а черные миллионы», - восклицал в «Новом Времени» А. А. Столыпин. Это поняли и более вдумчивые сторонники революции; в «Русском Богатстве» С. Елпатьевский указывал, что человек с низов «остался человеком старой любви к отечеству и народной гордости… старое мировоззрение, складывавшееся столетиями, не устраняется из жизни сразу ни бомбами, ни прокламациями, ни японскими снарядами. И здесь, в Петербурге, пусть люди не празднуют еще победы!.. Победы еще нет… темный человек стоит на распутье русских дорог и колеблется, куда ему идти…»

«Киевлянин» 19 октября писал: «Кровь несчастных жертв, весь ужас стихийного разгула - падает на голову тех безумцев, которые вызвали взрыв и так безумно оскорбили народную святыню… Не говорите, что русский народ - раб. Это великий и любящий народ. Вы не понимаете его веры, вы не понимаете его любви, как он не понимает вас. Но вы заставили его понять, что значит революционное насилие, вы заставили его понять, что вы предаете поруганию его святейшие верования. И его ненависть против оскорбителей разразилась в погроме евреев, которых он счел вашими соучастниками».

В Москве 20 октября происходили грандиозные похороны Баумана - безвестного ветеринара-социалиста, которого 18 октября убил железным ломом мастеровой Михалин, бросившийся на «человека с красным флагом». Это был смотр революционных сил и первые в России «гражданские похороны». Стотысячная толпа с пением «Марсельезы» и «Похоронного марша» двигалась рядами, с несчетными красными флагами; порядок поддерживали боевые дружины. Но с тротуаров за шествием следили враждебные группы, и революционеры чувствовали себя неспокойно. На обратном пути, уже вечером, дружинникам в неосвещенной улице у манежа почудилась засада «черной сотни», и они открыли огонь. Помещавшиеся в манеже казаки, решив, что на них нападают, выскочили из здания и начали отвечать залпами. Дружинники рассеялись; было 6 убитых и около сотни раненых.

Власти во время этих событий как будто и не было. Столкновения происходили между толпами, а не с войсками или полицией. Только в Минске (18 октября) солдаты стреляли в наступавших на них демонстрантов. Зато в Петербурге, в самом центре, народной толпе - ни левой, ни правой - не дали вообще овладеть улицей. 18 октября, когда толпа пыталась освободить студентов, задержанных в здании Технологического института в связи с взрывом бомбы, брошенной в казачий патруль, военное начальство энергичными мерами рассеяло нападавших. Семеновский полк, которым командовал энергичный и мужественный человек, полковник Г. А. Мин, выстроился на Загородном проспекте и одним своим присутствием в корне пресек революционные поползновения.97 В Петербурге поэтому число жертв было гораздо меньше, чем в других городах. Совет рабочих депутатов захотел было по московскому примеру устроить «похороны жертв», но Л. Ф. Трепов ответил объявлением о том, что «когда одна часть населения готова с оружием в руках восстать против действий другой части», такие шествия допущены быть не могут - и Совет, по предложению «самого» Троцкого, постановил отменить демонстрацию.

Забастовка прекратилась; уличные волнения затихли; и дней через пять после издания манифеста 17 октября стало, наконец, возможно отдать себе отчет в совершившемся. Преобладало впечатление: освободительное движение одержало большую победу. «Начальство ушло», как выразился В. В. Розанов. Грань между запретным и дозволенным стерлась. Революционные партии собирались открыто, обсуждали вопросы о пропаганде в войсках и о вооруженном восстании. Цензура совершенно отпала, и одна за другою стали появляться газеты крайних партий. «Новое Время» устами Меньшикова прославляло «борцов за свободу». Синод постановил осудить послание митрополита Владимира, призывавшее народ к борьбе с крамолой. Вышло в отставку восемь министров и главноуправляющих98 - не столько из-за несоответствия «новому курсу», сколько для того, чтобы освободить места для кандидатов графа Витте; было добавочно создано новое министерство торговли. Д. Ф. Трепов переменил должность петербургского генерал-губернатора на менее видный, но особо ответственный в эти дни пост дворцового коменданта, ведающего личной безопасностью государя и царской семьи.

Манифест 17 октября создал совершенно новое положение. Он раздробил единый революционный поток на отдельные, порою сталкивающиеся струи; он пробудил народные силы, верные царской власти, воочию показав им, насколько положение серьезно. В момент его издания даже справа его критиковали только очень немногие.

Но первые же дни зато показали полное крушение того человека, в котором многие готовы были видеть спасителя России: граф Витте жестоко ошибся во всех своих расчетах.

А. Н. Куропаткин писал 23 октября в своем дневнике, при первом известии, дошедшем до него о манифесте: «Сергей Витте торжествует. Так отомстить, как он отомстил Государю, даже и ему не всегда представлялось возможным». Но 23 октября граф Витте уже едва ли торжествовал. Того «благоразумного большинства», того «политического такта», о которых он писал, не оказалось и в помине. В русском хаосе новый премьер не находил поддержки ни в ком. Уже 18 октября, беседуя с представителями петербургских газет, Витте просил их: «Вы, господа, постарайтесь, чтобы Государь увидел, что от добрых мер есть результаты. Вот лучший путь. На нем вы меня поддержите». В ответ он слышал только новые требования: «удалите войска», «организуйте народную милицию», «амнистию», «отмена смертной казни». 22 октября у Витте были представители земцев, программу которых он принимал, для которых «освободил» министерские портфели: они теперь настаивали на Учредительном собрании. Витте в отчаянии, как говорят, воскликнул: «Если бы при теперешних обстоятельствах во главе правительства стоял Христос, то и ему не поверили бы!..».99

При дворе и особенно в военных кругах действия Витте резко критиковались с другой стороны. Указывали, что его программа никого не удовлетворила, что она только увеличила смуту. «Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение», - писал государь. И оставляя политическую сторону в руках Витте, государь сам принял меры для того, чтобы охранить полицейский и военный аппарат от грозившего распада. Управляющим министерством внутренних дел был назначен (23 октября) П. Н. Дурново; командование войсками гвардии и петербургского военного округа было возложено (27 октября) на великого князя Николая Николаевича, за эти несколько дней сильно разочаровавшегося в Витте.