Читать интересную книгу Сон в Нефритовом павильоне - без автора

— Двор назвал главой Мутной партии вашего верноподданного слугу. Я, в свою очередь, зная, что ваше величество принимает участие в судьбе обедневшего, но знатного музыканта Дун Хуна, приблизил его к себе и отдал за него свою сестру. Дун Хун — правая моя рука в партии. Главой Чистой партии провозгласили Яньского князя, он подавляет двор дерзкими речами, у него громкая слава, дом его стоит крепко, никому не сломить могущества князя.

Государь выслушал, ничего не сказал, только нахмурился. А что случилось потом, вы узнаете из следующей главы.

Глава двадцать шестая

О ТОМ, КАК ПРЕСТУПНЫМИ РЕЧАМИ О МУЗЫКЕ И ЭТИКЕТЕ ЛУ ЦЗЮНЬ НАНЕС БОЛЬШОЙ ВРЕД ГОСУДАРСТВУ И КАК ВОЗМУЩЕННЫЙ ЯНЬСКИЙ КНЯЗЬ СОСТАВИЛ ПОСЛАНИЕ НА ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ

Выслушав Лу Цзюня, государь нахмурился. На другой день, после обычного приема во дворце, Сын Неба подозвал Яна и начал так:

— До нас дошло, что при дворе сложились две враждующие партии — Чистая и Мутная. Почему это случилось?

Ян почтительно ответил:

— В «Книге истории» сказано: «Если власть императора сильна, в стране нет партий». Поэтому я не понимаю вас, ваше величество. При дворе сейчас подданные соперничают только за должности и в этом соперничестве могут искать союзников. Партии нужны для борьбы за власть, но разве кто-либо посягает на власть вашего величества?! Мне об этом не известно. Только вы можете приближать к себе хороших чиновников и изгонять плохих.

Государь улыбнулся и взял князя за руку.

— Мы верим в вашу преданность и не сомневаемся в вашей непричастности к этим распрям. Но мы узнали, что некоторых из наших любимых подданных причисляют к Мутной партии, а других — к Чистой, и нам это не нравится!

— Внушать такое вашему величеству, — поклонился Ян, — значит наносить вред государству. Так поступают люди, которые хотят сбить вас с толку и посеять раздоры. Я бы посоветовал вам удалить этих людей от себя.

Сын Неба помолчал и говорит:

— Мы поняли вас, а вы, надеюсь, поняли наши тревоги. Сделайте так, чтобы распри при дворе кончились.

Князь сложил ладони, поклонился и отбыл домой. Увидев его озабоченным, Хун спрашивает:

— Последнее время вы невеселы — что случилось?

— Государь расспрашивал меня о каких-то партиях и вражде между ними, — вздохнул Ян. — Я в этом деле не участвую, поэтому ничего не мог толком ответить государю, однако чудится мне, что на меня клевещут, завидуя славе и должности. Как же быть?! Если я в чем-либо противостою воле государя, приношу стране вред, значит, мне нужно оставить свой пост. Если же исповедаю верность и честность, значит, клевета достигла ушей государя и заставила его усомниться во мне. Все плохо! Думается мне, что козни Дун Хуна и Лу Цзюня — вот источник сплетен и раздоров при дворе. Но я не стану, словно ничтожный чиновник, заниматься интригами.

Хун выслушала и говорит:

— Хотя не к лицу женщине высказываться о государственных делах, я все же скажу. Не обращайте внимания на эти козни: ваши заслуги и слава столь велики, что вы можете спокойно отстраниться от этой грязи.

Шло время. Частенько, выкроив посреди государственных забот час-другой для отдыха, Сын Неба уединялся с министрами и советниками, чтобы послушать игру Дун Хуна. Обычно в этом обществе находился и Лу Цзюнь.

— Как вы относитесь к своим делам в должности? — улыбаясь, спросил его император.

— С превеликим усердием, — ответил почтительно тот, — ибо они воспитывают дух.

— Как понимать «воспитывают дух»?

— Наша страна обширна, дел много, но благо и зло зависят от государя. Однако если государь захотел бы все увидеть и услышать самолично, ко всему прикоснуться собственными руками, исходить необъятные просторы империи собственными ногами, он не смог бы осуществить все это, будь он даже мудр, как Яо и Шунь, благосклонен, как Вэнь-ван и У-ван. Издавна говорится: «Подданные трудятся — государство процветает». Это означает, что слепые да глухие не годятся в министры, им по плечу не государственные дела вершить, а разве что семьей править. Сын Неба защищает свой народ телом, а просвещает — духом, поэтому дух государя всегда должен быть бодр. Государю нужен иной раз совет от своих министров, потому и министры должны обладать бодрым духом.

Император вздохнул.

— Вот мы занимаем трон, носим роскошные одеянья, едим изысканные кушанья, наслаждаемся прекрасной музыкой — сколько прегрешений против простоты! Порой задумаемся о народе, прозябающем в голоде и холоде, и радость покидает наш дух, скорбь одолевает его. Что же делать?

Лу Цзюнь в ответ:

— Все меняется, нравы тоже. Случается, человек, который жил в глиняной хижине со ступеньками, поросшими мхом, перебирается в хоромы, но скоро и этого ему мало. Так и с народом: было время, он довольствовался жилищами из глины и скромными плодами земли, а теперь познакомился с благородством этикета, с красотой одежды, музыки, стал грамотен, и трудно править таким народом. У государя есть два пути. Можно опираться в правлении на силу, но говорят, что так немногого достигнешь, можно* искать мудрости в душе, тогда правитель добивается большего. В то же время править по совести проще, чем по закону. Ваше величество! Мой вам совет — управляйте с душой, насаждайте благо!

— Поясните, что значит править с душой и по совести.

— Древние мудрецы высоко ставили этикет и музыку, через их посредство они добились больших успехов в правлении страной и в просвещении народа. Этикет — гармония земли, музыка — гармония неба. К такому правлению люди быстро привыкли, как к своей тени. Но после династий Хань и Тан и музыка и этикет утратили прежнее значение. Стали поговаривать о пользе закона. Но не закона добра, как при Яо и Шуне, а закона силы. Помните, на государственных экзаменах Яньский князь, тогда просто Ян Чан-цюй, рассуждал даже о военной силе. Я его опроверг в ту пору. И, наверно, не зря: все эти выскочки начинают с того, что пробиваются из грязи в князи, потом переходят к насмешкам над государем, а кончают призывами к возврату славных времен Ся, Инь и Чжоу, приводя в примеры циского Хуань-гуна[254] да цзиньского Вэнь-гуна.[255] С того дня, как вы, ваше величество, взошли на престол, страна процветает благодаря вашим добродетелям и мудрости, а народ, тот просто благоденствует: старики сыты и поют песни, молодые играют да хороводы водят. Только вы зачем-то грустите. Все потому, что подчиненные ваши твердят о трудностях да законах, донимают вас ложными тревогами. Я бы предложил возродить музыку и этикет в прежней их силе, следовать возвышенным велениям Неба и порывам вашей души, во весь голос воспевать мир и благодать, — только так мы достигнем величественной гармонии в государстве. Воцарятся в нем довольство и счастье, империя расцветет еще краше, чем в достославные времена минувших столетий!

Сколь печально пересказывать такие речи: хитрый чиновник увещевает государя, обманом и лестью пытается достигнуть для себя выгод, поэтому и разглагольствует о счастье, музыке да этикете, — ну как устоять, не разомлеть от ложного блаженства?!

Довольный Сын Неба, выслушав речи Лу Цзюня, улыбнулся поощрительно.

— Нас не хватает даже на беседы о музыке и этикете, но мы поняли ваши мысли. Нынче мы устали, поэтому государственными делами заниматься не станем, — нам лень, и мысли наши растекаются, никак их не собрать. Давайте-ка развлечемся — послушаем музыку. Кстати, нам нужен наставник для придворных музыкантов.

— Ваше величество, Дун Хун — непревзойденный знаток музыки, — вкрадчиво проговорил Лу Цзюнь, — он вполне справится с этой должностью.

Сын Неба кивнул, и на другой день стало известно о новом назначении Дун Хуна, который теперь дневал и ночевал во дворце, расслабляя разум государя прекрасными мелодиями. Но никаких слухов о том, что государь, забросив дела, слушает музыку, за пределы дворца не выходило.

В те времена по городам и селам бродило множество музыкантов. Сын Неба вполне мог бы собрать из них хороший оркестр. Но император стремился сохранить свое увлечение в тайне. Поэтому он приказал поставить в дворцовом саду большой павильон в несколько сот цзяней, назвал его Феникс и приказал каждый вечер устраивать там музицирование с обязательным участием Дун Хуна и Лу Цзюня. Об этом узнал имперский ревизор Су Юй-цин и высказал Сыну Неба свое неодобрение таким времяпрепровождением в особой записке. Император не ответил. Су Юй-цин вместе с другими честными чиновниками подавал записки трижды, пока император не разгневался и не повелел отстранить их всех от должности. Затем он поставил ревизором Хань Ин-вэня, входившего в Мутную партию и состоявшего в родстве с Лу Цзюнем. Хань Ин-вэнь первым делом предложил судить Су Юй-цина, и тогда Мутная партия принялась всем скопом травить бывшего ревизора.