Похрамывая, без всякой надежды, куты-мафа брела по лезвию Сихотэ-Алиня. От нее убегали кабаны, совсем близко подпускали изюбры, будто знали, что куты-мафа беспомощна. Однажды, на водопое, она пересилила боль и прыгнула на оленя, но тот легко ушел от нее, больше того, остановился на глазах и забавкал. Куты-мафа завыла от боли и отчаяния.
Тигрята хватали за задние ноги, больно ранили, из ран сочилась кровь, они ее жадно слизывали.
Запахло людьми. Запах пота щекотил ноздри. От этого запаха всегда уходила куты-мафа: запах опасный, страшливый. На сопке высилась кумирня, под ней копошились люди.
Это были охотники, они шли на корневую охоту, на поиски женьшеня. И сейчас молились духам гор, чтобы они послали удачу на тропе трудных поисков. Еще просили куты-мафа, самого главного духа гор, чтобы он не убивал их за грехи малые, а если есть большие, то, так и быть, пусть убьет.
Тигрица постояла минутку в раздумье и пошла на людей. В пяти шагах остановилась. Тигрята куснули ее за хвост. Она рыкнула. Охотники услышали сзади рык, обернулись и тут же застыли от страха. Перед ними стояла куты-мафа с тигрятами, начальник и дух тайги. Упали ниц и начали молить куты-мафа, чтобы она шла своей дорогой, оставила бы их жить.
— Разве куты-мафа забыла, как добывать кабанов? Смотри, какой я бедный и совсем худой, — просил владычицу гор старик, старшинка артели.
— Иди своей дорогой, куты-мафа, начальник всех начальников. Ищи для себя и твоих детей жирного кабана, я тоже худ и голоден, — умолял другой.
— Разве тебе мало тайги, а в тайге зверя, что ты так грозно рычишь на нас! — кричал третий.
— Не грешен я, я молодой, не накопил еще грехов на тропе жизни! Уходи, дай мне жить!..
Но тигрица не вняла мольбам людей. Она и ее тигрята хотели есть. Бросилась на нежданную добычу, пересилив страх перед человеком. Забыла про боль в лапе. Рвала клыками, била лапами, так что гной и заноза вылетели. На помощь бросились тигрята, тоже давили, били, грызли и кусали. Люди катались, пытались отбиваться от наседающих тигров, но все тщетно. Визг, крики, стоны…
Алексей Тинфур был не столь набожен, он не стал уговаривать куты-мафа, а тут же бросился бежать. Защититься ему все равно было нечем, потому что охотники за женьшенем не берут с собой оружие. Он-то и принес страшную весть о старой куты-мафа…
Прошел год. Теперь Алексей Тинфур шел по следам людоедки. Он много раз видел куты-мафа, но не было возможности точно бросить копье. А потом, с ней были тигрята, которые уже сами нападали на зверей и людей. Тигры шли в сторону русского поста.
Как куты-мафа, так и Тинфур впервые увидели на берегу людской муравейник, более того — пашни, палатки. Люди работали и не думали об опасности.
Куты-мафа два дня ходила вокруг русского поселения, а в ночь напала. Но приняла корову за человека и убила ее, ведь корова тоже несла на себе запах человека.
А утром Алексей Тинфур увидел с сопки убитую куты-мафа. Затем он тоже увидел, как эти бородатые люди убили ее тигренка.
Алексей побежал к своим, чтобы принести людям радостную весть. Принес. Снова собрались люди, но уже не на совет, а на праздник. По случаю избавления от людоедки они много ели мяса, курили трубки, плясали у костров, хвалили бородатых людей.
Охотники начали собираться в тайгу. До этого они перестали ходить за зверем, боялись куты-мафа. Сейчас некого бояться. Но Алексей Тинфур предупредил:
— Там еще остался куты-мафа, он тоже людоед.
— И его тоже убьют бородатые люди. Он не сразу уйдет от убитой матери, нападет на русских, и они его убьют. Теперь наши животы снова будут полными, а мы сильными.
Охотники Смело ушли в тайгу. Алексей Тинфур тоже, но жил надеждой на скорую встречу с русскими…
7
Дело, как всегда, шло споро. Сваленные деревья тут же шкурили, заваливали бревна на салазки-медведки, гнали коней в деревню. Там тоже вовсю стучали топоры, деревня строилась. Но пермяки пока ходили с ружьями, снова они видели тигра. Побаивались. Он мог напасть и отомстить за смерть матери. И все же не может жить человек в вечном страхе, через неделю были оставлены ружья, скоро и в одиночку гоняли коней из деревни в тайгу.
А плотники рубили хлева, конюшни, крепкие, надежные, которые и медведь не раскатает. Тайга. А она уже показала, что здесь не до шуток. И как только было построено несколько хлевов и конюшен, туда сразу перебрались матери с детьми, скот и кони за стенами, а люди на сеновалах. Не должен забраться тигр. А медведей как-то не боялись. Мужики немало их добыли еще на Амуре. Дело знакомое, привычное. Хотя Аниска предупреждал, мол, медведь свирепее тигра. Из них каждый может сожрать человека, а тигр редко нападает на людей. Эти тигры из людоедов, не иначе.
Первый воскресный день, когда большак разрешил отдохнуть, а так работали без отдыха. Бог простит, не в пьянстве провели божьи дни, а в деле. Да и можно было уже и передохнуть: огороды вспаханы, овощи посажены, скот и кони за толстыми стенами.
Молодежь ушла водить хоровод на полянку к берегу моря. Старшие сидели на бревнах и щелкали кедровые орехи. Софка, а это видели все, ровной походкой, прошла мимо, вышла к речке и исчезла в кустах. Ларион тоже подался туда.
Прокоп Саушко сидел на валежине и ждал Софку. Подошла, села рядом, тихо сказала:
— Зряшное это дело, Прокоп. Ну знаю, любишь, но ить я еще с Ларькой не разошлась. Я понимаю Ларьку-то. Он и ненавидит меня, но и не хочет отпускать меня, Я же его видела несколько раз с Галькой Силовой. Даже говорила, чтобыть он бросал меня и шел к Гальке. Ежли любит Гальку, ну чего тогда канитель разводить? Так что, прошу тебя, Прокоп, второй раз прошу, пока не приставай. Уйдет Ларька, буду твоей. Счас нет и нет. Не хочу слышать о себе дурного разговора. Не хочу, и все тут.
— Я не навязываюсь, я могу подождать, — так же тихо отвечал Прокоп, смоля свою пахучую трубку — Прощай, не то!
— Прощай! Скоро все станет на место, аль наоборот, полетят мои черепки с полок.
Прокоп ушел. Софка еще долго сидела одна, устало перебирая косу. Но тут зверем вылетел из чащи Ларион, ударил по лицу Софку, схватил за косу, намотал ее на руку и с ревом поволок в деревню. Остановился среди улицы и начал бить свою жертву. Орал:
— С Прокопом путаться! Тайком к нему бегать? Гадина, убью!
— Ты пошто бабу бьешь, сволота! Отпусти, не бей! — закричал Аниска и бросился на Лариона — Хошь ты и Свояк, но не дозволю зряшно бить бабу.
— Брысь, пичужка! — рыкнул Ларион, широко размахнулся и ударил Аниску в ухо. Аниска охнул и покатился по траве.
— Ах ты, падло, Аниску бить, совсем распоясался! — крикнул Андрей, метнулся на Лариона, коротким ударом сбил его с ног.