и маменька подзабылась. Любви-то особенной давно между нами нет. Кроме того, она у меня еще молодуха – чуть-чуть за полтинник, – крутится как-то, живет общественной жизнью.
– С отчимом?
– А вот и нет! Он после истории со мной начал пить. Наверное, перенервничал, что я его сдам, а у него работа была ответственная – профессор в медицинском. Поначалу незаметно было, а потом разошелся по полной. Ну и замерз на лавочке после новогоднего корпоратива. Я тогда на третьем курсе училась.
– Да уж. Нелепая смерть.
– Любая – нелепая.
– Почему вы так думаете?
– Потому что мы из живого человека – думающего, чувствующего – превращаемся в мешок с костями. Вы что, док, покойников никогда не видели?
– Доводилось, конечно. Но под таким углом никогда на них не смотрел.
– А вы взгляните как-нибудь при случае. Никакого же портретного сходства. Так, пустая обертка. Поэтому нелепо. Всю жизнь работаешь, пыжишься. А потом – бац! И превратился в фантик. Без конфеты. Даже если ты Наполеон какой-нибудь или Сталин. А все одно: вскроют, набальзамируют – и в ящик. Окружающие поплачут пару часов, а потом забудут.
– Положим, Сталина с Наполеоном не забыли.
– Еще как забыли!
– Не понял?
– Помнят исторические образы, а не людей. А какие они были-то на самом деле? Что любили? Чего боялись? Как пахли по утрам? Кто это теперь вспомнит? Вот именно это и нелепо – мы ощущаем себя совсем не такими, какими оказываемся после встречи со старухой с косой. Поэтому не важно, кто как уходит за горизонт Бытия – замерзнув на лавочке или уткнувшись грудью в жерло пулемета. Эффект одинаковый – полное безобразие.
– И все-таки не соглашусь. Как мы уходим и что после себя оставляем – имеет значение. Ну да ладно. Это тема для долгой дискуссии. Лучше ответьте мне на вопрос: почему вы мне рассказали об этом только сегодня? Знай я раньше, что с вами произошло, мы бы совсем по-другому выстраивали терапию.
– Я так сильно хотела забыть об этой истории, что мне это практически удалось.
– Но вы об этом не забыли. Более того, это стало фундаментом вашего отношения к себе и окружающим. В первую очередь к мужчинам.
– Уж не хотите ли сказать, что именно из-за этой истории я стала феминисткой?
– Не без этого.
– Фи. Как однобоко.
– Но, повторюсь, не без этого. Думаю, если вы поговорите по душам с вашими соратницами по борьбе, то у многих найдутся похожие истории.
– Еще скажите, что мы все толстые и страшные.
– Зачем же вы так, Наталья? Просто, как психолог, могу со стопроцентной уверенностью сказать, что от хорошей жизни никто не лезет на баррикады. А если лезут, то для того, чтобы ликвидировать некий сильный раздражитель, причину всех личных бед, так сказать. У феминисток главный раздражитель – это мужчины, маскулинность как таковая, патриархальный мир. Соответственно, у тех, кто стоит во главе движения, наверняка должны найтись истории неудачных взаимоотношений с противоположным полом, с которыми они не справились. Даже если они их отрицают. Я бы даже сказал – особенно если они их отрицают. Уж извините.
– Не хочется в этом признаваться, но, может быть, вы и правы. Мне, кстати, стало легче после того, как я вам все рассказала.
– И поверьте мне, это только начало! Правда, нам придется еще немного покопаться в вашем прошлом. Но не сегодня, естественно. Думаю, надо взять небольшую паузу. Как вы считаете?
– Как раз хотела вам это предложить, док. Вымоталась физически от нашего с вами разговора. Хотелось бы поспать.
– Не буду препятствовать. Завидовать буду.
– У вас там кто-то еще после меня?
– А вы как думали? Локдаун увеличил количество клиентов вдвое.
– Так это же хорошо, Аркадий! Банкротство вам точно не грозит.
За сим и распрощались. Разговор оставил у психолога тягостное ощущение. Ему было неприятно, что за два года общения с клиентом он умудрился прозевать столь очевидную психологическую травму. «Теряешь хватку, Аркаша. На свалку тебя пора», – заявил он самому себе. Но потом в комнату ввалились дети, увлеченные какой-то совместной сетевой игрой. Воздух сотрясла череда диких англицизмов, смысл которых от Кузнецова ускользнул. Психолог взбодрился и пришел к выводу, что самоликвидироваться из профессии рановато. По крайней мере, до тех пор, пока чада не начнут получать удовольствие от владения хорошим русским языком.
Сила любви
Наталья еще не раз возвращалась в электронную приемную Кузнецова, но после детских откровений работать с ней стало гораздо проще. Выговорившись, она как будто обрела стержень. По крайней мере, раньше Аркадий не наблюдал в ней такой цельности, какую видел на новом витке общения. Чего не скажешь о других клиентах, доселе не вызывавших тревожности. Например, к большому удивлению психолога, через полтора месяца после начала карантина полностью деморализованным оказался юный журналист Арсений. Во время их виртуальных встреч он ныл, как столетний старик. Кажется, его не устраивало все. В первую очередь он сам как таковой.
– Не могу больше! – ныл молодой человек. – Это просто капец!
– Что именно, Арсений? Успокойтесь, пожалуйста, и потрудитесь объяснить.
– Вот это все!
– Понятнее не стало, знаете ли.
– Да карантин этот, самоизоляция, пандемия.
– Все перечисленное длится уже почти два месяца. И, насколько я помню, изначально вы отнеслись к этому скептически. Что изменилось?
– Появилось ощущение, что это никогда не закончится. А я чудовищно, просто нечеловечески устал!
– Отчего же? Вам же так нравилось, что не нужно больше ездить на работу и тратить по два часа в каждую сторону.
– Выяснилось, что я был слеп, и теперь мне не хватает общественного транспорта. Знаете, возможности посерфить спокойно в телефоне, понаблюдать за пассажирами.
– Это так интересно?
– Конечно! Каких только фриков не встречается в метро! Клондайк для наблюдений! А теперь этого всего нет.
– Но вы же, как журналист, можете выходить. QR-код только нужен.
– Мне не дают.
– Да ладно?
– Ага. Говорят, что надо вначале ПЦР-тест сдать.
– И в чем проблема?
– Боюсь. А вдруг я болею? Только бессимптомно.
– Ну так тем более. Вас сразу начнут лечить.
– Не, не, не. Не хочу даже проверять. Положат в Коммунарку. Оттуда потом не выберешься. Лучше уж дома сидеть.
– А без кода? Так сказать, самостийно?
– Пробовал вчера. Сразу же остановили. Штраф содрали. Больше не хочу. Наша милиция нас бережет. Это у них хорошо получается. Хотя, по мне, лучше б преступников ловили.
– Что есть, то есть. В общем, я так понял, что из дома вы теперь ни ногой. Ну так ловите момент. Помнится, вы книгу хотели