Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чургин улыбнулся. Этот-то огонек и нравился ему в Леоне. «А бунтарство со временем пройдет», — подумал он и сказал:
— Я согласен с тобой. С нашими классовыми врагами надо драться. И я вовсе не намерен подставлять им свое лицо то правой, то левой стороной и сносить их удары. Пусть этим занимаются евангелисты и толстовцы. Но ты да я, — это всего двое, и нас быстро и без толку запрячут в тюрьму. Значит, чего-то недостает в твоих словах. Жизнь тебя хватает за горло или калины разные, загорулькины, шуховы, и голова всем им — царь?. На кружке мы говорили, против кого подыматься надо, и гы слышал, что писал об этом Карл Маркс в Коммунистическом манифесте. А сейчас говоришь не то, что надо, — вернее: горячишься, мало думаешь.
Леон молчал, не зная, что ответить, но ясно сознавал, что погорячился.
Варя вступилась за него:
— Все сразу не скажешь… После договорит, не беспокойся.
— А-а… Ну, тогда прошу прощения, брат.
Леон молчал.
В начале мая за городом была назначена массовая сходка шахтеров. Леон не знал о месте сбора и пришел к старому воздушному шурфу, как и наказывал Чургин, но увидел здесь одну только Ольгу.
— Это и вся сходка? — разочарованно спросил он и сел на камень возле огорожи.
— А ты зачем пришел? — в свою очередь строго спросила Ольга.
— Как «зачем»? На сходку.
Ольга качнула головой, мягко укорила:
— Ай-я-яй… А еще парень… Про пароль спрашиваю. Ну?
Леон смутился. «Забыл, чертово дело», — подумал он и стал крутить цыгарку.
— Сейчас вспомню, покурю вот и вспомню, — ответил он.
Ольга сердито вырвала у него из рук спички.
— Расселся, как дома… Ты куда пришел? Иди к водокачке.
Леон сидел с цыгаркой в руках. Досадно ему было слушать эти слова, и он про себя выругался: «Какую канитель придумали, — по всей степи колесить надо».
Ольга взяла у него изо рта цыгарку, скрылась за дощатой огорожей, и закурив, вернулась.
— На, только огонек рукой закрой, — сказала она, отдавая ему цыгарку, и села рядом.
Леон качнул головой, подумал: «Вот они шахтерские девчата. Ведет себя — чисто парень».
— Ну, как здоровье? — участливо спросила Ольга и несмело добавила: — Боялась я за тебя, жар у тебя был большой, все бредил.
Леон косо посмотрел на нее и тотчас отвел взгляд. Она боялась за него! «А на что оно тебе, мое здоровье?» — хотел он спросить.
— Ничего, кажись, все прошло.
— Уходить решил с рудника? — допытывалась Ольга.
— Некуда мне уходить, — сердито ответил Леон и подумал: «Да что она пристала с расспросами?»
Ольга коснулась рукой его плеча, потом головы и поправила расстегнутый воротник его белой рубашки.
— И хорошо, что остаешься. Везде оно одинаково нашему брату, Лева. Я долго искала лучшей жизни, — в прислугах с детства служила, да вот попала на шахту.
— Давно одна живешь?
— Отец умер, когда я еще маленькой была, а мать помню, — невесело ответила Ольга.
Леону стало жалко ее. «Круглая сирота… Да, нелегко так жить», — подумал он и тотчас вспомнил об Алене: та с детства горя не видела. И впервые какое-то неприятное и даже враждебное чувство к невесте проснулось в нем. Ольга была ему, как родная сестра, а что общего у него с дочерью богача? Но Леон не хотел сейчас думать об этом и торопливо спросил у Ольги:
— К водокачке, говоришь, идти? Надо спешить! — Он поднялся и быстро зашагал по степи.
Кругом стояла безмолвная тишина. Лунный свет прозрачным туманом лился над степью. Слышалось, как под ногами Леона шелестела трава. Ольга взглянула в белую ночную даль и никого не увидела. «Неприветливый какой, должно из-за хворобы. А хороший парень», — подумала она и вздохнула.
На место сбора Леон пришел, когда там было уже человек пятьдесят рабочих. Он сел на траву поодаль, снял фуражку и платочком утер пот с лица. Ноги его дрожали от ходьбы, в животе чувствовалась боль. «Быстро шел, как бы опять ложиться не пришлось», — подумал он и осмотрелся.
На склоне балки расположились знакомые и незнакомые люди. В центре сидели Лука Матвеич и Чургин, негромко разговаривали. Слева слышался голос дяди Василя:
— Мартынов что? Сразу смерть наступила. А вот мой знакомец с одного рудника полез в забой, а кусок породы возьми и обвались. Ну, калекой, конечно, стал человек на всю жизнь, а хозяин — жила, хошь бы копейкой помог бедняге. Вот так-то и вся жизнь наша: работаешь — последние силы из тебя выжимают, а случись что — с сумой по миру пойдешь. Какая это жизнь? Надо ей перестановку делать непременно.
Чургин, заметив Леона, сказал:
— А вот и братишка мой… Ты что на отшибе сел?
Дядя Василь обернулся к Леону и весело бросил:
— А-а, сродствие-таки обнаружилось? А говорил: «Та-ак, знакомый». Не люблю, когда люди не договаривают. Иди-ка сюда.
— А сам давно стал договаривать? — усмехнулся Леон. — За сколько времени только сейчас сказал.
— Пора пришла, вот и сказал. А что, неправду говорю, что надо перестановку всей жизни делать?
— Правильно, правильно говоришь, Василий Кузьмич, — поддержал Лука Матвеич.
— То-то и оно. Затем и пришел сюда, — с гордостью произнес дядя Василь.
Неожиданно из-за кустов вышли Варя и тетка Матрена. Леон удивленно спросил:
— И ты сюда? А молчала, когда я уходил.
— И тебе советую о таких делах не кричать.
Не прошло и минуты, как из-за деревьев, низко пригибаясь, вышел Иван Недайвоз и робко поздоровался со всеми. Заметив дядю Василя, он сказал ему отдельно: «Здравствуй, дядя Василь», но старик не ответил ему.
Вскоре на поляне собралось человек около ста. Чургин послал сменить дежурных, пригласил рабочих сесть потеснее.
— Товарищи! — тихо, с особенной теплотой и торжественностью в голосе заговорил он. — Сегодня, впервые за все время существования нашей шахты, мы отмечаем наш рабочий праздник — Первое мая. О значении этого праздника расскажет вам товарищ Цыбуля, — он показал рукой на Луку Матвеича. — Я хочу сказать только о том, что значит этот светлый праздник для нас с вами, работающих под землей, живущих нищей, голодной, беспросветной жизнью…
Чургин волновался. Никогда еще не приходилось ему говорить перед таким большим собранием шахтеров. Как держать себя? Как лучше, понятнее сказать этим суровым людям о сегодняшней радости, как бросить в шахтерскую жизнь новое, живое слово борьбы за лучшее будущее? Он понимал, что не так легко и просто разобраться шахтеру в причинах своего бедственного положения. Но он был убежден, что шахтеры рано или поздно встанут на великий путь преобразования жизни, на революционный путь.
Лука Матвеич, облокотись, лежал рядом с Леоном, задумчиво крутил в пальцах гибкую былинку травы. Не один раз проводил он такие сходки и, однако, тоже всякий раз чувствовал себя неспокойно и ждал с волнением, что ответят люди на его слова.
Интеллигент и народный учитель, брат одного из погибших на каторге членов «Северного союза русских рабочих», он еще в юношеские годы ходил на тайные сходки в Петербурге, потом — в Москве, Риге, Варшаве, Николаеве — везде, куда забрасывала его судьба революционера-профессионала. Два года назад, приехав из Екатеринослава по подложному паспорту в Новочеркасск, он начал работать в железнодорожном депо токарем и создавать революционные кружки в Донецком каменноугольном бассейне. Сегодня Чургин проводил первую маевку, а Лука Матвеич волновался за него и готовился помочь ему в случае нужды.
Но Чургин оправдал его надежды. Он говорил просто, на понятном шахтерам языке, приводил примеры из их собственной жизни, и Луке Матвеичу пришлось только один раз подсказать ему:
— Единственно правильный путь борьбы за освобождение рабочего класса — это революционная борьба против своих угнетателей: самодержавия и хозяев.
— Да, — тотчас же подхватил Чургин, — только насильственным свержением самодержавия рабочий класс приобретет свободу и сбросит со своих плеч всех и всяческих угнетателей. Не думайте, что только Жемчужников и Кандыбин — злодеи, а хозяин — благодетель, а царь всем родной отец и заступник. Все они кровососы, только одни — маленькие пиявки, а другие — акулы, как капиталисты и сам царь — первый помещик в России. Вот эти-то акулы и управляют жизнью народа так, что рабочему и крестьянину ни трудолюбие, ни ум, ни мастерство — ничто не приносит счастья. Рабочие и крестьяне своими руками создают на земле все ценности жизни, а живут они в черном теле, в голоде и нужде. Властители низвели их на положение бесправных, безответных рабов… Я заканчиваю, товарищи, словами нашего учителя Карла Маркса: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Нам надо соединиться для борьбы за свои права в одну революционную рабочую семью. Придет время, когда мы не в балке и не ночью, а на улицах города и днем будем с красными знаменами и песнями встречать этот свой праздник, и не луна будет светить нам, как сейчас, а солнце яркое — солнце свободы, счастья и братства всего трудового люда! Да здравствует же Первое мая, предвестник грядущей русской демократической революции, товарищи!
- Лазоревая степь (рассказы) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Мариупольская комедия - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Горячий снег - Юрий Васильевич Бондарев - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 7. Перед восходом солнца - Михаил Михайлович Зощенко - Советская классическая проза
- Резидент - Аскольд Шейкин - Советская классическая проза