— Он не боялся? Встретиться с Деместриу одному?
— Эмма, думаю, иногда, когда случается беда, словно бы проводится линия, линия, которая отделяет твою прежнюю жизнь от новой. И если переступить эту черту, то никогда не стать прежним. Ненависть Хита заставила его перейти эту линию, и он уже не мог вернуться. Его судьба могла пойти только двумя путями — или он убил бы Деместриу, или умер бы, пытаясь это сделать. — Голос Лаклейна зазвучал тише. — Я повсюду искал его, но Хелвита скрыта с помощью магии, как и Киневейн. Я использовал все свое умение и, думаю, мне почти удалось к ней подобраться. Именно тогда они и устроили мне засаду. — Его глаза смотрели куда-то вдаль. — Словно клубок гадюк они появлялись, атаковали, затем перемещались, так что я не мог ответить ударом на удар. Их было слишком много. — Лаклейн провел рукой по лицу. — Позже я узнал, что они не взяли Хита живым.
— О, Лаклейн, мне так жаль, — Эмма бочком придвинулась к нему и опустилась на колени рядом с его вытянутыми ногами.
— Боюсь, на войне именно так все и происходит, — сказал он, заправляя локон волос ей за ухо. — До гибели Хита я потерял еще двух братьев.
Как много ему пришлось страдать, и в большинстве — по вине Деместриу.
— Никто из тех, кого я знала, не погибал. За исключением Фьюри. Но я не могу заставить себя поверить, что она мертва.
Лаклейн перевел взгляд на огонь.
— Лаклейн, что такое?
— Возможно, она мечтает о смерти, — наконец ответил он, но прежде чем Эмма успела хоть что-то сказать, он спросил: — Это Фьюри обожгла тебе руку?
У нее перехватило дыхание. Лаклейн обхватил ее покалеченную ладонь своими руками, и Эмма опустила глаза на их переплетенные пальцы.
— Откуда ты знаешь, что кто-то специально обжег ее?
Лаклейн провел пальцами по тыльной стороне ее ладошки.
— Это объяснило бы узор шрамов.
— Когда мне было три, я едва не выбежала на солнце. — Эмме пришло в голову, что на самом деле она усвоила урок не так хорошо, как ей казалось раньше. Здесь, в замке, она в тайне ото всех ходила к месту, где пробивался луч света, о котором никто не знал, и подставляла ему кожу. Планировала ли она в ближайшем будущем забронировать круиз в Сан-Тропе? Нет, но с каждым разом она могла выносить свет чуть дольше, и, вероятно, где-нибудь через сотню лет они с Лаклейном смогли бы гулять в сумерках. — Фьюри приказала сделать это.
Лаклейн помрачнел.
— Они не могли придумать другого способа, как научить тебя? День, когда в моем клане таким образом сделают больно ребенку, ознаменует наступление страшного суда.
Смутившись, Эмма покраснела.
— Лаклейн, валькирии… другие. Жестокость не задевает их так, как других. Их убеждения не схожи с вашими. Власть и битвы — вот перед чем они преклоняются, — она не стала упоминать шоппинг, полагая, что это может помешать отнестись серьезно к тому, о чем она говорила.
— Тогда почему ты такая нежная, девочка?
Эмма прикусила губу. Она гадала, почему продолжала позволять ему думать, что она все еще прежняя нежная Эмма. Больше нет. Сегодня она расскажет ему о своих снах и о принятом решении…
— Лаклейн, ты должен знать, что если ты отправишься на поиски Деместриу без меня, то я возобновлю свои поиски.
Лаклейн провел рукой по лицу.
— Я думал, ты хочешь вернуться в ковен.
— Я поняла, что мне нет нужды строить свою жизнь в соответствии с представлениями валькирий или твоими. Я начала дело и хочу его закончить.
— Никогда, Эмма, — его глаза вспыхнули голубым. — Ты ни за что не вернешься в Париж и не станешь искать вампира в мое отсутствие.
Эмма вздернула бровь.
— Но тебя, похоже, здесь не будет, чтобы высказаться против.
Схватив Эмму за руку, Лаклейн притянул ее к себе.
— Да, не будет. Поэтому я сделаю то, что делали мужчины со своими женщинами в прошлом. Прежде чем уехать, я посажу тебя под замок до своего возвращения.
От удивления у нее открылся рот. Он что… серьезно? «Пережиток прошлого» был смертельно серьезен. Две недели назад она стала бы выдумывать оправдания его поведению, поставила бы себя на его место. Убедила бы себя, что раз он столько пережил, то можно отнестись к нему снисходительно.
Теперь же она одарила его взглядом — которого и заслуживали его слова — вырвалась из его рук, встала и пошла прочь.
***
Еще долго после того, как Эмма ушла, Лаклейн смотрел ей вслед, гадая, должен ли он последовать за ней. Иногда ему казалось, что он слишком давит на нее, даже подавляет. И в этот раз он решил дать ей побыть одной.
Так он остался наедине… с огнем. И хотя ему было уже лучше, каждый раз, оказываясь рядом с пламенем, он чувствовал тревогу. Эмме никогда об этом не узнать. А, значит, она никогда не поймет, почему он не может позволить Деместриу жить.
Откуда-то издалека донесся громкий скрежет. Лаклейн вскочил на ноги, все его мышцы напряглись. Миг и снова эхо незнакомого звука.
Склонив голову к плечу, он прислушивался, пытаясь определить, что это. И внезапно… понял. Рванув, словно пуля, по тропинке, Лаклейн заметил чуть впереди Эмму.
— Лаклейн! — вскричала она, когда он поднял ее на руки и бросился к замку. Пару минут спустя он уже тащил ее в их комнату.
— Оставайся здесь! — кинувшись в другой конец спальни, он достал свой меч. — Ни за что не выходи отсюда! Пообещай мне! — кто-то вторгся в границы Киневейна, и каким-то образом, под скрежет металла и криков снес мощные ворота.
Если это создание минует его…
— Но Лаклейн…
— Проклятье, Эмма! Оставайся здесь. — Когда она продолжила возражать, Лаклейн рявкнул: — Ты никогда не думала, что в некоторых случаях было бы правильно бояться? — хлопнув дверью перед ее потрясенным лицом, он помчался к входной двери. Там он встал, напряженный, поджидая, сжимая в руке меч…
Впервые за всю его историю входная дверь замка Киневейн оказалась вышиблена.
Он взглянул на того, кто ее вышиб — блондинку с сияющей кожей и заостренными ушами. Затем на упавшую дверь. И снова на нее.
— Это все пилатес, — пожав плечами, объяснила она.
— Дай угадаю. Регина?
Когда та ухмыльнулась, другая валькирия встала перед ней и, пройдясь по Лаклейну глазами, направилась к нему.
— Ням, ням, — подмигнув, облизнулась она. — Эмма поймала себе волка. — Ее глаза нацелились на его шею, откуда Эмма пила некоторое время назад. Валькирия наклонила голову. — Хмммм. Ты носишь ее укус словно почетную награду.
— А ты, должно быть, прорицательница…
— Предпочитаю термин «обладающая даром предвидеть», благодарю покорно, — ее рука взметнулась вверх и оторвала пуговицу с рубашки Лаклейна. Движение вышло таким быстрым, что его невозможно было уловить. Валькирия сорвала пуговицу, которая была ближе всего к его сердцу. На мгновение ее лицо лишилось эмоций. Послание было очевидным. Она могла бы нацелиться и на его сердце.