— Правда. Возможно, отсюда и основная тематика его творчества.
Планету Стигма ещё называли Терра-II. Когда-то считалось, что после Терры-I это самая благоприятная для человека планета, но лет сто назад с растениями Стигмы начались мутации. Особенно пострадали зерновые культуры — как местные, так и завезённые с прародины человечества. Результатом экологической катастрофы стали гибель тысяч видов и экономический упадок, который в сочетании с обострением политической ситуации привёл к гражданской войне и перевороту. Вернее, целому ряду переворотов, один разрушительнее другого. Управленческий аппарат разросся до невероятных размеров, процентов восемьдесят населения оказались за чертой бедности, процветала преступность, с которой по сути никто не боролся, потому что криминальные лидеры прекрасно уживались и сотрудничали с коррумпированной верхушкой, а поскольку планета жила за счёт торговли с другими мирами и образование постепенно обесценивалось, самым нищим и загнанным классом Стигмианы стала интеллигенция. Итан Кимбел принадлежал к жалким остаткам этого класса, живущего сейчас на Стигме в нищете и страхе перед криминальным беспределом.
— Кимбел, конечно, натерпелся в своей жизни, — сказала я, вспомнив биографию ныне популярного урмианского писателя. — До того, как ему помогли перебраться в Урм. Сломанный, озлобленный человек. Сейчас он находит удовольствие, описывая, как благородные воинственные герои жестоко расправляются с подонками. С теми подонками, которые столько лет унижали его и держали в страхе.
— Его можно понять, — Диана облизнула ложку и какое-то время смотрела на неё, словно пытаясь что-то на ней прочесть. — И всё же… Мы вот позавчера немного поспорили с Сами. Он сказал, что, возможно, жестокость, которой славятся урмианские законы, имеет смысл. Нечего жалеть подонков. Да я и не склонна их жалеть. Но я против жестоких публичных казней. История показывает, что они не способствовали гуманизации общества. Только росло количество психов, обожающих кровавые зрелища, и жестокость нравов вела к ещё более жестоким преступлениям. Криминальные структуры всё лучше и лучше маскировались, в результате под раздачу "вершителей справедливости" попадали отнюдь не самые опасные преступники. В основном те, кто раз оступился и больше бы сроду ничего подобного не сделал, если бы его оставили в живых. Так уж повелось, что настоящие злодеи хорошо умеют прятаться и ускользают от правосудия, а оно устраивает наглядные судилища над теми, кто не спрятался. И что в результате? Слабый не столько защищён, сколько запуган. Нет, это я не к тому, чтобы любое преступление каралось двадцатью сутками общественных работ. Негодяев надо изолировать или даже уничтожать, но нельзя культивировать жестокость.
— Нельзя, — согласилась я, вспоминая, как везла в штаб террориста, взорвавшего школу, где в тот момент находились две тысячи детей. Полторы тысячи погибли. Я была на месте взрыва и видела, как полиция с трудом удерживала родителей, которые пытались прорваться за ограждение. Их не пускали, пока там работали эксперты. Я знала, что не имею права давать волю своим эмоциям. Рыцарь устраняет зло, а не наслаждается местью. Рыцарь устраняет зло, а не культивирует его в своей душе… Я повторяла заповеди тамплиера, глядя на круглый затылок арахата. А потом высадила его на обманчиво-тихой улице, сделав вид, что помогаю ему бежать. Думаю, он и не догадался, что это благодаря мне жители городка узнали его местонахождение. Помню, как его окружила толпа и его вопли утонули в яростном многоголосом гомоне. В штабе не верили, что преступник сумел от меня сбежать. От взысканий меня спасли заступничество Гедеона Фалкао и заключение врача Джастина Мура, который заявил, что, возможно, я ещё не совсем оправилась от последнего ранения. Доктор Мур был давним приятелем Джоанны Рэй. Позже я вышла в тайминг и попыталась предотвратить этот теракт, но у мне ничего не получилось. Я оказалась в ледяной тьме. Такое иногда бывает при моих вылазках в прошлое. Это предупреждение, что данное вмешательство в прошлое лишает будущего меня саму. Впрочем, каждый раз, когда я оказывалась в этой ледяной тьме, я испытывала такое бессилие, что не смогла бы ничего предпринять, даже если бы была согласна пожертвовать своей жизнью.
— Ладно, чёрт с ним, с этим Кимбелом, — Диана принялась за второй десерт. — Пусть наслаждается, убивая в своих книгах негодяев, которых не имел возможности убивать реально. Да вот только у них даже самый процветающий и обласканный автор должен быть осторожен. Ещё скажешь что-нибудь такое, что аристей примет на свой счёт, и окажешься на арене смерти вместе с насильниками и убийцами. Хороший писатель сочиняет, но не лжёт, а Кимбелу приходится платить за своё благополучие ложью. Не может же он не видеть, что у них там по сути тоталитарный режим и произвол аристеев. Не удивлюсь, если Урм постепенно придёт к тому же, к чему пришла Стигмиана. Ну или к чему-нибудь подобному… Совсем так же в Урме не может быть. Народ у них не бедствует, даже наоборот. Наверное, потому большинство и предпочитает помалкивать. Что бы вокруг ни творилось, пока передо мной полная кормушка, лучше помалкивать, а то и кормушку отнимут. Знаешь, все эти разговоры о том, что жестокие законы оправданны, что народу нужна твёрдая рука… Всё это уже было и не раз. Взять хотя бы сталинский режим в России. Там ведь многие боготворили этого усатого коротышку. Когда соседей увозили посреди ночи, думали, что так и надо. Типа, наверное, они и есть преступники, хотя как можно считать преступником того, кого ты знаешь всю жизнь и исключительно с хорошей стороны? Верили, чему хотели. Так ведь гораздо проще, чем попытаться понять, что происходят на самом деле. Многие обыватели пели хвалу железной руке, пока эта рука их самих за яйца не хватала. Кстати, в Урме ведь тоже процветает доносительство?
— Само собой. В адрес аристея ни одного худого слова сказать нельзя, и если сумеешь кого-нибудь на этом поймать и доказать его "вину", то… Прекрасный способ избавиться от конкурента, например. А если ещё и угодишь этим аристею, он поможет тебе продвинуться в жизни. Или твоим детям. Не все аристеи поощряют доносительство, но достаточно тех, кто любит, когда перед ними выслуживаются.
— Неограниченная власть развращает, — авторитетным тоном произнесла Диана. — Власть аристеев ограничивают только сами аристеи, а когда кому хотелось в чём-то ограничивать себя любимого?
Мне нравилось её слушать — не только её звучащий нежно1 голос, но и её рассуждения. Кажется, я примерно так же рассуждала на семинарах по обществознанию в академии. Вряд ли с тех пор моя жизненная философия сильно изменилась. Может быть, даже вообще не изменилась, просто я стала гораздо пессимистичней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});