Алехина никогда не видела. Он тут же сказал Штальбергу, что хотел бы со мной поговорить наедине, – и тот отошел. Мы вышли из дома в окружавший его небольшой сад. Алехин сказал, что слышал о том, что я русская, и предложил поговорить по-русски. “Хотя я проиграл матч Эйве, – начал разговор Алехин, – но все знают, что именно я – сильнейший шахматист мира”. В ответ я заметила, что все меняется: до 1927 года сильнейшим был Капабланка, затем Алехин, теперь Эйве, а потом, наверное, будет кто-то другой. Алехин тут же сменил тему. Словно жалуясь на Капабланку, он сказал: “Ваш муж при встречах со мной не раскланивается, и все на это обращают внимание”. Я ответила Алехину, что причина здесь одна – его отказ сыграть матч-реванш. “Почему вы противитесь такому матчу?” – напрямик спросила я его. Алехин уклончиво ответил, что этому мешает целый ряд обстоятельств. Тогда я не сдержалась и в лоб спросила: “Может, вы боитесь этого матча?” Алехин заметно смутился и занервничал, тем более что на нас стали обращать внимание. Извинившись, он отошел, и больше я с ним никогда не встречалась…»10
Поражение от кубинца в Ноттингеме и в целом блестящее выступление Хосе Рауля на турнире спровоцировали новый виток разговоров о том, как некрасиво и даже трусливо Алехин «бегал» от Капабланки. К тому же спустя несколько месяцев кубинец закрепил ноттингемский успех в Москве-1936, где впервые занял первое место. Турнир в столице СССР проводили двухкруговой: Ботвинник едва не проиграл кубинцу обе партии, с трудом взяв пол-очка! Третьим стал Флор: чехословак вообще отстал от лидера на 3,5 балла. Иными словами, Капабланка вновь заставил говорить о себе как о шахматисте экстра-класса – и, возможно, лучшем игроке в мире. Отдавая должное советскому шахматному буму, он устроил гастроли по городам СССР, влюбляя в себя народные массы. А ведь на его месте мог быть Алехин…
У Александра Александровича был еще один повод для печали. По свидетельству Сало Флора, Алехин якобы отказался от приглашения на турнир в Москве, поскольку хотел вернуться на Родину только в ранге чемпиона. Снова все складывалось таким образом, что родные берега оставались для Алехина недоступными.
Вообще титул Алехину был нужен в Москве для гарантии безопасности, если бы вдруг снова всплыла деникинская «расписка». Хотя, учитывая, что в СССР настали по-настоящему средневековые времена, и то, что головы падали с плеч врагов режима, как яблоки с деревьев осенью, а «палачи» искали любую возможность для выслуги, может быть, и к лучшему, что не поехал.
Система не щадила никого, в том числе человека, который организовал три крупнейших шахматных турнира в Москве (1925, 1935 и 1936 годы) и по приглашению которого в СССР переехал жить сам Эмануил Ласкер. В 1938 году наркома юстиции, доктора государственных и правовых наук, шахматного руководителя Николая Крыленко арестовали по приказу наркома внутренних дел СССР Николая Ежова (его вскоре самого казнили), хотя человек старался верно служить Родине и во время красного террора, будучи руководителем Верховного трибунала, управлял процессами, которые приводили к массовой гибели людей. Во время одного из них он сказал: «Если бы у нас была хоть на секунду гарантия того, что эти лица в будущем не будут опасны и что республика гарантирована от дальнейших преступлений с их стороны… Мы сказали бы им: “Иди и впредь не греши”». На допросах, где Крыленко оказался для власти уже «по ту сторону», он сознался, что участвовал в антисоветской организации правых и занимался вредительством. Прошло немного времени – и из него выбили заявление о том, что еще до революции он вел борьбу против Ленина, а сразу после задумывал с Николаем Бухариным и некоторыми «антисоветскими элементами» борьбу с партией. В июле 1938-го председатель военколлегии Верховного суда СССР Василий Ульрих лично расстрелял Крыленко на полигоне «Коммунарка».
Да, Крыленко чинил препятствия Алехину и вообще мог быть крайне нетерпимым – и его падение было тому на руку. Но много лет спустя, уже когда в СССР переосмыслили период сталинских репрессий, Михаил Ботвинник дал «врагу Алехина» такую весьма лестную характеристику: «Шахматисты и боялись, и любили Николая Васильевича. Он был резок, действовал прямо, но справедливо, а когда нужно – деликатно и весьма тонко. На заседаниях исполбюро шахсектора ВСФК[26] он не навязывал свою волю, но проявлял власть, когда понимал, что верх берут групповые интересы. Заседания он часто проводил стоя – быть может, чтобы “скомпенсировать” небольшой рост. Бритая голова с резкими чертами лица, проницательные глаза, свободная, небрежная речь с аристократическим грассированием, неизменные френч и краги – такой был внешний облик одного из популярных соратников Ленина»11.
То, что Крыленко сделал многое для советских шахмат, сомнению не подлежит. Юрий Авербах вспоминал, какие круги пошли по воде после смерти Николая Васильевича:
«…Шахматы лишились не только авторитетного руководителя, но и могущественного покровителя. Московский шахматный клуб немедленно был выдворен из помещения, принадлежащего прокуратуре. На стадион Юных пионеров был переведен с Арбата клуб шахматно-шашечного мастерства ВЦСПС[27]. Издательство “Физкультура и спорт” уменьшило число выпускаемой по шахматам литературы. Да и спорткомитеты стали сокращать число шахматных инструкторов. Наконец, еще позднее, в “Правде” появился фельетон “Голос пинг-понга”, в котором содержались нападки на газету “64” и на шахматистов. Впрочем, эта атака на шахматы не носила долгосрочного характера и не нанесла шахматному движению существенного вреда»12.
* * *
Несмотря на все проблемы, Алехин подошел к матчу-реваншу с Максом Эйве во всеоружии. Вот что говорил сам Александр Александрович в преддверии битвы: «Если мы проигнорируем мои успехи в тот период, когда я владел титулом, и возьмем во внимание только результаты, достигнутые Эйве и мною за последние два года, то следует признать, что незначительный перевес есть у моего конкурента. Мы сыграли четыре партии друг с другом на трех турнирах (на каждом из них он опередил меня на пол-очка), счет – 2,5 на 1,5 в его пользу. Наши спортивные результаты за тот же отрезок времени примерно равны. Эйве сыграл на пяти турнирах, он был первым в одном из них, разделил первое место – в другом и проиграл всего шесть партий. Я сыграл в девяти турнирах, взял первый приз в двух, в одном случае разделил первое место и проиграл 10 партий. Стоит признать, что эти результаты не вполне хороши как для чемпиона, так и для экс-чемпиона. Конечно, есть оправдания, которые может привести каждый из нас. Эйве поглотили профессиональные интересы, а я переживал период депрессии после