запрыгивали на колени. Чем-то эти горделивые создания походили на самого Алехина – стремлением к независимости, ожиданием, что за ними будут ухаживать по высшему разряду, напускной привязанностью к человеку. Если в другом доме кормят лучше, кот обычно с легкостью меняет хозяина. Главное – собственная выгода! Когда Алехин переехал из тесноватой квартиры Надин в замок Висхар, у котов, как и у их владельца, появилось наконец раздолье, достойное высших существ…
Среди когтистой «гвардии» шахматного царя отыскался любимец по прозвищу Чесс. Увидев славного котейку в зоомагазине, Алехин тут же раскошелился. Чесс регулярно посещал важнейшие турниры, фиксируя победы своего искусного хозяина. Алехин не запрещал ему прыгать на колени, и бежевый спесивец с коричневой кляксой на морде с таким же высокомерием, осознанием собственного превосходства, как и его владелец, разглядывал соперников своими проницательными голубыми глазами. Алехин нередко выступал на шахматных олимпиадах, и, как гласит легенда, однажды Чесс сбежал. Так русский эмигрант категорически отказывался возобновлять игру, пока не найдут хвостатого негодника! Частые пропажи Чесса объяснялись просто – охотничьими инстинктами. Сиамец больше всего на свете любил поедать живых мышат!
Как оказалось, Макс Эйве тоже приспособился «ловить мышей» – на жаргоне это означает «обворовывать пьяных».
Алехин сам предлагал голландцу матч, о чем математик вспомнил чуть позже, устав от «педагогической паузы». Ганс Кмох стал подстрекателем, заверив Эйве, что в игре Алехина наметился спад. Вот что Кмох писал в своей монографии «Макс Эйве»: «В январе я жил у доктора Эйве. Однажды вечером мы сидели вместе и болтали о последнем рождественском турнире в Гастингсе, где Флор взял первый приз, а Алехин и Лилиенталь разделили 2–3-е места. В то время если Алехин не становился первым, это считалось сенсацией. Вскоре наш разговор сосредоточился на фигуре чемпиона мира. Вспомнили про счет 7:7 в последних 14 партиях Эйве с Алехиным – великолепный успех голландца. Ни одному другому не удавалось оказать Алехину такое сопротивление. И так вышло, что в тот же вечер Эйве принял решение бросить ему вызов»1.
Тем временем Аргентинский шахматный союз собрал фонд для нового матча чемпиона против Капабланки, но русский шахматист технично увернулся, объявив, что доллары из-за тяжелой экономической ситуации в мире обесценились, и нужно их подкреплять золотом, то есть фактически попросил добавить 40 % сверху2. Еще одним аргументом против матча-реванша стала договоренность Алехина с Эйве, решившим, что после тщательной подготовки он действительно сможет дать бой чемпиону. Долгое время из-за основной работы он участвовал в соревнованиях, только когда у него были каникулы, а также в некоторых любопытных матчах. Так, в 1932 году он сыграл против Шпильмана в Амстердаме (3:1) и устроил марафон из 16 партий против Флора в Амстердаме и Карлсбаде (8:8).
Вскоре после того, как Алехин и Эйве предварительно ударили по рукам, голландец победил чемпиона на крупнейшем турнире в Цюрихе-1934, который состоялся всего через месяц после матча с Боголюбовым. В Швейцарии доктор Эйве разделил по очкам 2–3-е места с Сало Флором. Алехин-то вряд ли насторожился, ведь он проиграл только раз, дважды сыграл вничью (с Флором и Боголюбовым), а остальные партии выиграл, в том числе у 65-летнего Эмануила Ласкера, которого раньше никогда не побеждал (впрочем, немец не играл аж девять лет).
Серьезным ударом по самооценке стал для Эйве турнир в Ленинграде, где он набрал лишь 50 % очков. Претендент пришел в ужас от советских гроссмейстеров, которые проповедовали агрессивный стиль игры, стремясь к победе даже черными.
Контракт на матч подписали 28 мая 1935 года, через два месяца после трагической смерти от пневмонии «вечного кандидата в чемпионы мира» Арона Нимцовича (ему было всего 48 лет). В Голландии сделали многое, чтобы собрать деньги на матч: страна гордилась своим молодым талантом, который замахнулся на немыслимое для такой нешахматной страны достижение – чемпионский титул. Практичный Алехин все предусмотрел. Один из пунктов соглашения гласил: «Если доктор Эйве выиграет матч, он, прежде всего, обязан сыграть ответный против доктора Алехина, если последний обратится с такой просьбой в течение шести месяцев после заключительной игры. В течение следующих шести месяцев после этого доктор Алехин должен внести 2000 гульденов в банк. <…> Матч будет сыгран в Европе в приемлемое для доктора Эйве время, учитывая его профессию»3. Если бы Капабланка увидел этот пункт, у него мог бы случиться сильный приступ мигрени.
Эйве уделил подготовке особое внимание: не исключено, что с таким же усердием он писал некогда свою докторскую диссертацию. У него оставался целый год, чтобы усовершенствовать игру, и, учитывая его исключительную работоспособность, в успешных результатах подготовки можно было не сомневаться. Его шахматные мышцы качали видные «тренеры» того времени. Вот лишь некоторые из тех, к кому он обратился за помощью: Сало Флор, Ганс Кмох (дебюты), Геза Мароци (эндшпиль). Голландец уделил много времени именно дебютам, чтобы в этом компоненте хотя бы не уступать Алехину, который действовал по проверенной схеме: создавал себе преимущество уже в начале партии, а затем легко его развивал. Для шлифования дебютов Эйве сел за кропотливое изучение ценных статей хорошо зарекомендовавшего себя в этой области шахматного теоретика из Австрии Альберта Беккера, а также консультировался с Гансом Кмохом. Более того, претендент стал интенсивно заниматься разными видами спорта – увлекся гимнастикой, совершал пробежки, плавал, даже участвовал в боксерских поединках. Улучшение физической формы как способ подготовки к матчу позже взял на вооружение Михаил Ботвинник. В пользу Эйве говорил еще и молодой возраст: он был младше Алехина на целых восемь лет, так что ставка на «физику» должна была помочь вдвойне. Наконец, матч проходил в Голландии, так что Эйве являлся еще и «хозяином доски» – а дома, как известно, и стены помогают.
Трудолюбивый, педантичный Эйве честно делал все, чтобы не провалить матч. И прекрасно знал обо всех своих недостатках, в том числе о главном – патологических зевках, которыми он время от времени перечеркивал даже те партии, которые явно складывались в его пользу. «Лично я оценивал Алехина, безусловно, как очень сильного оппонента, но никогда – как непобедимого, – говорил уже после матча Макс Эйве в интервью Manchester Guardian. – Никто, на мой взгляд, не является таковым в шахматах. И мне кажется, мой успех в матче стал следствием этого убеждения. При этом перед началом поединка я не уговаривал себя, что точно смогу обыграть оппонента, но я думал, что у меня есть неплохой шанс, потому что подметил слабости в игре Алехина. Другие видели эти огрехи, но считали их случайными, а вовсе не “хроническими”»4.
А что Алехин? Он