Я выругался. Потом сказал:
– Стоп. Ты никуда не пойдёшь. Один умирающий мальчик, пусть его и жалко, не стоит другой жизни. Если надо – я тебя силой не пущу.
Настя смотрела мне в глаза, но я выдержал этот взгляд. Можно сказать, легко выдержал.
– Мама… – донеслось из радионяни, беспомощно и слабо. – Мама, пить…
– Вот это уже запрещённый приём, – пробормотал я. – Удар под дых. Но я тебя всё равно не пущу… Михаил, да звони же ты!
– Да, да, да, – повторил кваzи и наконец-то достал мобильник. Мы с Настей продолжали стоять, глядя друг на друга.
Потом она сказала:
– Перчатки помоги надеть.
– Перчатки – помогу, – сказал я. – А внутрь не пущу.
– Хорошо, помоги перчатки. И комбинезон. Тут целая стопка одноразовых…
Я как раз помог ей натянуть вторую перчатку, когда мобильник на столе зазвонил. Простецким телефонным звонком, как в старых аппаратах, со времён Белла.
Я нажал на «ответ» и сказал в трубку:
– Что хочешь сказать, тварь?
– Наконец-то ты догадался, – сказала Виктория. – Я уж подумала, что переоценила тебя. Собиралась позвонить на твой номер.
– Что значит «переоценила»?
– Ну когда упомянула про «работающую больницу», – терпеливо пояснила кваzи. – Мне казалось, ты придёшь к правильному выводу раньше. Я уже три часа названиваю… Парень жив?
– Да, – глянув на Руслана, ответил я.
– Хорошо, – сказала Виктория. – Я не хотела, чтобы он умер. Я ввела ему лекарство, которое может помочь… или может убить. Но это всё, что я успела придумать за неделю, над лечением мы не работали. Может быть, парень выживет. Он довольно молод, а ещё лекарство стимулирует иммунитет, и вы всё-таки его нашли, хоть и поздновато… но если не допускать обезвоживания…
Казалось, она уговаривает сама себя. Может быть, так и было.
А ещё, к сожалению, у этого дрянного мобильника был очень громкий динамик. Настя услышала про обезвоживание и стала торопливо натягивать хрустящий синтетический комбинезон.
– Сволочь… – простонал я. – Тварь, почему я тебя не убил, почему…
– Если бы ты меня убил, юноша заболел бы среди людей, а не в изолированной палате, – мягко сказала Виктория. – Началась бы эпидемия. А я не хочу, чтобы люди умирали.
– Тогда зачем… – уже ничего не понимая, спросил я.
– Я не хочу, чтобы и кваzи умерли, – пояснила Виктория. – У вас есть «чёрная плесень» и ваши власти хотят её применить. Теперь у нас есть ветрянка. Равновесие сил. Мой муж… его человеческая натура была слишком агрессивной, слишком бескомпромиссной. Виктор был экстремистом-кваzи, оставаясь ещё человеком. Он выпустил бы вирус на волю или передал бы его тем из нас, кто распространил бы вирус по всему миру. Я надеялась, что, став кваzи, он превратится в более умеренного, но вы всё сломали. Приходится импровизировать. Я не хочу миллиардов смертей. Я хочу спасти всех.
– Денис!
Я опустил руку с телефоном, глядя на Настю в белом балахонистом комбинезоне, с надвинутым на голову капюшоном.
– Не высшая биозащита, – сказала она. Кажется, даже улыбнувшись под маской. – Но что есть…
– Не надо, – сказал я.
– Я ведь человек.
– Я тоже. Но я не иду туда…
– Ты мужчина. Ты по-другому реагируешь, и это правильно.
Настя на миг прижалась губами к моим губам – сквозь маску.
– Не надо… – беспомощно повторил я.
– Иногда так бывает, что от нас уже ничего не зависит, – сказала Настя. – Но ты знаешь, в этот миг становится легко.
Она повернулась и пошла в бокс.
Я застонал. Снова поднёс телефон к лицу. Виктория молчала.
– Как я тебя ненавижу… – сказал я в трубку.
– А мне недоступно это чувство… – задумчиво сказала Виктория. – Но я тебя понимаю. Поверь, мне самой неприятно то, что я сделала, и то, что делаю сейчас. Но миссия, которую я должна выполнить, важнее, чем жизнь двух мальчишек.
Мне показалось, что меня ударили под дых.
– Почему двух? – спросил я, зная, каким будет ответ.
– Потому что Найд у меня.
Я посмотрел на Михаила – он как раз закончил что-то вполголоса бормотать в трубку. Михаил тоже услышал.
– Чего ты хочешь? – спросил я.
Ругаться, угрожать – всё это теперь не имело смысла.
И даже Настя, закрывшая дверь шлюза и входящая в палату, отошла на второй план.
– Выхода из города. Люди Маркина работают хорошо. Но я верю в то, что вы с Михаилом мне поможете. Вы очень хорошо мотивированы.
– Я тебе не верю, – беспомощно сказал я.
– Скажи что-нибудь папе… – донеслось из трубки. Несколько секунд было тихо, потом послышалась возня. Потом Виктория сказала: – Он упрямый мальчик и не хочет быть заложником. Мне придётся сделать ему больно, чтобы он закричал.
– Не надо, – сказал я быстро. – Не делай ему больно. Я верю.
– Выход из города, – сказала Виктория. – Сегодня до полуночи. Иначе Найд умрёт. В качестве дополнительной мотивации – он умрёт болезненно и ему будет очень страшно. И умрёт он окончательно. Я позвоню, Симонов, не теряй телефон.
Я смотрел на Михаила, и в моих глазах, наверное, не осталось ничего, кроме ужаса.
А вот у Михаила – нет. Там ещё было раздумье. Он соображал, так быстро, как могут только кваzи.
– Нам придётся вывести её из города, – сказал я.
– Ты даже не рассматриваешь другие варианты? – уточнил Михаил.
– А ты что, рассматриваешь?
– Кто-то недавно говорил, что жизнь одного умирающего мальчика не стоит другой жизни. Что уж говорить о миллиардах.
Я кивнул:
– Да-да. Ты прав, я говорил. Только не о своём сыне.
– У нас будут проблемы, большие проблемы, – заметил кваzи. – В первую очередь у тебя.
– Не хочешь – справлюсь сам.
– Дай подумать минуту, – попросил Михаил.
Я кивнул. Подошёл к стеклу. Посмотрел на Настю.
Она склонилась над кроватью и поила Руслана из бутылки. Тот жадно пил.
Руслан больше не казался мне славным, но запутавшимся юношей, в силу возрастного максимализма влипшим в дурную историю.
Сейчас я его искренне ненавидел.
Он мечтал стать кваzюком. Он готов был ради этого жрать людей – может быть, не в деталях, но он понимал процесс. Он с жиру бесился, этот парнишка, которому надо было учиться и с девчонками обниматься, а не о превосходстве кваzи над людьми размышлять.
А сейчас он стал источником вируса, опасностью для всего человечества. Хуже того – от него могла заразиться Настя. Из-за него, выносившего в себе вирус, мог умереть Найд.
Нет, не было во мне ни капли благородства и сострадания, никаких возвышенных чувств и мудрости более старшего человека. В семнадцать лет пора уже начинать думать своей головой и отвечать за свои поступки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});