Читать интересную книгу 1919 - Джон Пассос

- Простите, капитан Севедж... на одну минутку... Вы - приятель мистера Роббинса, не правда ли?

Дик улыбнулся ей и сказал:

- Вернее, просто знакомый. Он, кажется, весьма интересный человек.

- Блестящий ум, - сказала мисс Уильямс, - но я боюсь, что од скользит но наклонной плоскости. Мне кажется, что здешняя атмосфера действует деморализующе... на мужчин. Какая может быть работа, когда тут принято по три часа сидеть за обедом, а все остальное время пить в этих омерзительных кафе?..

- Вы не любите Парижа, мисс Уильямс.

- Определенно не люблю.

- А Роббинс любит, - лукаво сказал Дик.

- Слишком, - сказала мисс Уильямс. - Я думала, если вы ему друг, то, быть может, вы поможете нам выправить его. Он доставляет нам много хлопот. Он уже два дня как не показывается, а момент сейчас крайне ответственный, предстоят весьма важные дела. Джи Даблью работает до упаду. Я очень боюсь, что он не выдержит такой нагрузки... И совершенно невозможно найти надежную стенографистку или машинистку... Мне приходится, помимо моих секретарских обязанностей, еще и переписывать на машинке все бумаги.

- Да, нынче у всех много дела, - сказал Дик. - До свидания, мисс Уильямс!

Она улыбнулась ему, он откланялся.

В конце февраля, вернувшись из продолжительной и утомительной командировки в Вену, он нашел еще одно письмо от Энн-Элизабет:

"Дорогой Дик, спасибо за чудные открытки. Я все еще работаю в канцелярии и мне все еще одиноко. Приезжай, если можешь. Произошло событие, которое внесет большую перемену в твою и в мою жизнь. Я ужасно волнуюсь, но твердо верю в тебя. Я знаю, Дик, что ты честный мальчик. Ах, как я хочу видеть тебя! Если ты через два-три дня не приедешь, я брошу все и поеду в Париж.

Твоя Энн-Элизабет".

Дик облился холодным потом, когда прочел это письмо: он как раз сидел за кружкой пива в баре Уэбера вместе с одним артиллерийским поручиком, неким Саунтоном Уилсом, учившимся в Сорбонне. Потом он прочел письмо матери, жаловавшейся на одинокую старость, и письмо мистера Купера, предлагавшего ему службу. Уилс говорил об одной девице, которую видел в театре Комартен и с которой мечтал познакомиться, и спрашивал Дика, как знатока по этой части, каким образом это сделать. Дик пытался объяснить ему, что ничего нет легче, нужно только послать ей записочку через билетершу, пытался смотреть на прохожих с зонтиками, сновавших взад и вперед по рю-Рояль, на мокрые такси и блестящие штабные автомобили, но панический ужас ни на секунду не покидал его - она намерена рожать, она рассчитывает, что он женится на ней, будь я проклят, если я это сделаю. Допив пиво, он пошел с Уилсом вдоль левого берега Сены, разглядывая старинные книги и гравюры на книжном развале, в конце концов они попали к Элинор Стоддард.

- Что вы такой грустный, Ричард? - спросила Элинор. Они стояли в оконной нише с чашками в руках. За столом Уилс беседовал с Эвелин Хэтчинс и каким-то журналистом. Дик отхлебнул чаю.

- Разговаривать с вами - истинное удовольствие, Элинор, - сказал он.

- Стало быть, не я виновата в том, что у вас такая вытянутая физиономия?

- Знаете... Иногда у меня бывает такое чувство, словно я застоялся... По-видимому, мне надоело носить военную форму. Я хочу для разнообразия опять стать частным лицом.

- Вы не хотите возвращаться в Америку?

- Нет. Но мне все равно придется ехать из-за матери, если, конечно, Генри не поедет... Полковник Эджкомб говорит, что он может устроить мне увольнение, если я откажусь от бесплатного проезда. Видит бог, я готов отказаться.

- Почему бы вам не остаться здесь? Может быть, нам удастся уговорить Джи Даблью устроить вас... Вам не улыбается перспектива быть одним из его даровитых юных помощников?

- Пожалуй, это лучше, чем заняться политическими аферами в Джерси... Я бы хотел получить такую должность, чтобы можно было путешествовать... Это звучит смешно, потому что я и так всю жизнь провожу в поезде, но мне это еще не надоело.

Она потрепала его по руке.

- Вот это мне в вас и нравится, Ричард, - ваш аппетит ко всему... Джи Даблью неоднократно говорил, что вы производите впечатление весьма предприимчивого человека... Он сам такой. Он никогда не терял аппетита, потому-то он со временем и будет большим человеком... Знаете, полковник Хауз все время советуется с ним... А я, представьте себе, потеряла аппетит.

Они вернулись к столу.

На следующий день потребовалось отправить человека в Рим, и Дик вызвался ехать. Когда он услышал в телефонной трубке голос Энн-Элизабет, он снова облился холодным потом, однако постарался говорить как можно более мягким тоном.

- Какая ты прелесть, Дик, что приехал, - сказала она.

Он встретился с ней в кафе на пьяцца Венеция. Он смутился оттого, что она, совершенно не стесняясь, побежала к нему навстречу, обняла и поцеловала.

- Ничего, - сказала она смеясь, - пускай думают, что мы сумасшедшие американцы... Ах, Дик, дай мне поглядеть на тебя... Ах, Дик, мальчик, я так скучаю по тебе.

У Дика перехватило дыхание.

- Хочешь, пообедаем вместе, - выговорил он. - Я еще хотел разыскать Эда Скайлера.

Она уже заранее высмотрела маленькую гостиницу на глухой улице. Дик позволил ей вести себя: в конце концов, она была сегодня очень хорошенькой, щеки у нее разрумянились, и запах ее волос напомнил ему запах маленьких цикламенов на холме в Тиволи, но все время, что он лежал с ней в кровати, потея и тужась в ее объятиях, в голове безостановочно вертелись колеса: "Что мне делать, что делать, что делать?"

Они попали к Эду очень поздно, когда он уже перестал ждать их. Он паковал свои вещи, так как на следующее утро ехал в Париж, а потом домой.

- Замечательно, - сказал Дик, - мы поедем одним поездом.

- Я провожу в Риме последнюю ночь, леди и джентльмены, - сказал Эд, давайте пообедаем с треском, и пусть Красный Крест проваливается ко всем чертям.

Они заказали изысканный обед с первоклассными винами в ресторане близ колонны Траяна (*91), но Дику не шел кусок в горло. Собственный голос отдавался жестяным звоном в его ушах. Он замечал, что Эд героически пытается поднять настроение, заказывая все новые и новые бутылки, перешучиваясь с официантом, рассказывая смешные истории о своих неудачных похождениях с римскими дамами. Энн-Элизабет много пила и говорила, что драконы из ПБВ вовсе не такие страшные, как она себе представляла, они дали ей ключ от двери, когда она сказала, что к ней на один вечер приехал жених. Она все время толкала Дика под столом коленом и просила, чтобы они спели "Добрые старые времена". После обеда они поехали кататься на извозчике, остановились у фонтана Треви и стали бросать в него монеты. Они закончили вечер у Эда, сидя на заколоченных ящиках, распивая случайно обнаруженную Эдом бутылку шампанского и голося "Aupres de ma blonde".

Дик все время был трезв, все в нем застыло. Он облегченно вздохнул, когда Эд пьяным голосом заявил, что он идет прощаться с разными прелестными римлянками и оставляет свою квартиру в распоряжении i promessi sposi [обрученные (итал.)] на всю ночь. Как только он ушел, Энн-Элизабет бросилась Дику на шею:

- Поцелуй меня, Дики, мальчик, и проводи в Методистское общество трезвости и нравственности... В конце концов надо считаться с моралью. Ах, как я люблю нашу мораль.

Дик поцеловал ее, потом подошел к окну и выглянул на улицу. Опять полил дождь. Тусклые ленты света тянулись от уличных фонарей по каменным ступеням Испанской лестницы, выглядывавшей из-за угла между домами. Она подошла и положила ему голову на плечо.

- О чем ты думаешь, Дики, мальчик?

- Слушай, Энн-Элизабет, я хотел с тобой поговорить... Ты действительно уверена, что...

- Да, уже больше двух месяцев... Ничего другого не может быть, и меня иногда слегка тошнит по утрам. Сегодня я себя чувствовала ужасно, но, как только я тебя увидела, все прошло.

- Ты должна понять... меня все это ужасно беспокоит. Не можешь ли ты принять какие-нибудь меры?

- Я пробовала принимать касторку и хинин... Никаких других средств я не знаю... Я ведь простая деревенская девочка.

- Ах, не остри, пожалуйста... Надо что-нибудь сделать. Есть сколько угодно врачей, к которым можно обратиться... Я достану денег... Как это глупо, что я должен завтра ехать в Париж... Хоть бы уж избавиться от этой проклятой военной формы.

- Знаешь, я предпочла бы иметь мужа и ребенка... Если мужем был бы ты, а ребенок был бы от тебя.

- Это не годится... У меня не хватит средств... Покуда я в армии, мне не разрешат жениться.

- Это не так, Дик, - сказала она медленно.

Они долго стояли бок о бок, не глядя друг на друга, глядя на дождь, барабанящий в темные крыши, и на тускло мерцающие полосы улиц. Она заговорила дрожащим, ломким голосом:

- Ты хочешь сказать, что ты меня больше не любишь?

- Разумеется, я тебя люблю, я не знаю, что такое любовь... Я думаю, я люблю всякую хорошенькую девушку... и в особенности тебя, душенька. - Дик слышал свой голос - он звучал, как голос постороннего человека. - Мы чудесно проводили с тобой время. - Она осыпала поцелуями его шею над тугим воротником кителя. - Но пойми, дорогая, я не могу содержать ребенка, покуда моя карьера не определилась, и мне необходимо помогать матери; Генри совершенно безответственный человек, на него нельзя рассчитывать. Ну, тебе пора домой, уже поздно.