сером костюме. У него была роскошная рыжеватая борода, аккуратно подстриженная, усы были выбриты начисто. Он загородил ему дорогу и, сдвинув слегка сросшиеся рыжеватые брови над зелёными глазами, оглядел Фиолета с головы до ног, а потом с ног до головы. Лицо его было не прошибаемо спокойным. Едва Фиолет изготовился к удару, чтобы вырубить незнакомца, как тот ему сказал, – Тише ты! Не спеши со своими действиями. Я тебя выведу сам.
И поскольку никаких действий Фиолет предпринять не успел, а только о них подумал, то он встал как изваяние, почуяв нечто необычное и в самой ситуации, и в человеке, загородившем узкий проход. Человек же повернулся к Фиолету спиной и пошёл вглубь узких переходов, – Следом! – приказал он властным тоном. Фиолет пошёл следом. Они вошли в решётчатую тесную кабинку лифта. Лысый и очень крупный человек закрыл с треском дверцу, и кабинка поехала очень неспешно вниз в такой же узорчатой лифтовой шахте, располагающейся снаружи здания. Поскольку их освещал дневной свет с улицы. Выйдя в просторный холл, они подошли к выходу, и лысый человек, гордо выпятив бороду веером, помахал какой-то картонкой перед лицами двух охранников у выхода из явно непростого здания.
Они оказались на улице узенькой и пустынной. Исключая молодого парня со светлыми волосами и короткой совсем бородкой, окаймляющей его лицо по контуру, который стоял на противоположной стороне улицы. Он или ждал кого, или просто гулял тут, но на них он особого внимания не обратил. Хотя должен был. Ведь вокруг не было никого.
– Дуй, как ветер! Отсюда подальше! – приказал лысый незнакомый спаситель от плена. Фиолету не надо было повторять дважды. Спустя минуту его и след простыл из глаз оставшихся тут двоих людей. Лысый безразлично посмотрел на блондина, а молодой блондин тут же бросился вдогонку за Фиолетом.
Горькие думы Вяза и Сирени
Сирень – она же бывшая баба Верба в ярко-синем платье со шлейфом, какие и носили магини, бродила по гулкому и полутёмному старому Храму Ночной Звезды. После беседы с Золототысячником в своих столичных апартаментах, она выбросила свой дорогой наряд, в котором и была в тот день. Она не желала оставаться в наряде, к которому прикасался бродяга, пусть и небесный, пусть и бывший возлюбленный, нечаянно или умышленно, к её служебному и священному наряду. В таком наряде к ней даже близко никто не смел приближаться.
На её теперешнем новом шлейфе были искусные вставки из кружева, напоминающие белоснежные облака в лазурном небе. Отбеленная седина густых волос была покрыта уже серебряной пудрой в тон самому наряду. Пудра легко смахивалась особой щёточкой. В зависимости от тона одеяния менялась и пудра. К тёплым цветам подходила пудра золотая. К холодным – пудра серебряная. Магиня Сирень была, несмотря на возраст, очень эффектна. Лицо несколько пухлое, покрытое дорогим гримом, нос маленький, губы она подкрасила, глаза были подведены синей тушью, а брови были черны сами по себе в отличие от седых волос. Ни малейшего намёка на сутулость, покатые плечи осанисто откинуты, грузная сама по себе, а не только от возраста, грудь выкатилась вперёд колесом. Живот несколько разъевшегося человека был утянут нижним корсетом так, что она шумно дышала при усилении волнения. А она сильно волновалась. От разведки Капы многое зависело. Если сбежавший пришелец дома, то люди, прибывшие с нею, немедленно отправятся туда и, оглоушив его, связав, доставят на лошадиной повозке к скоростной дороге, где их ждала её личная скоростная машина с личным водителем. По улицам старых городов ездили только на лошадях, если была к тому нужда. В основном же пешими ходили. Ноги же на что-то и даны.
Старый Вяз даже не вышел навстречу странным гостям из самого КСОР, сославшись на нездоровье. Как только Капа объяснил ему, что ни он, ни заботы его Храма прибывших не интересуют. Старый Вяз и прежде-то не был чинопочитателем, а теперь и вовсе нужны они ему были, когда участь его Храма точно та же, что и его собственная. В скором времени ему уйти в вечность, а старому зданию обрушиться, и им вместе сгинуть из памяти народа. Но не Создателя, в чью вечную и неиссякаемую память верил Вяз. Где и будет обитать он сам после перехода той черты, что отделяет сиюминутность от бесконечности. Он думал об участи самой Ивы и не понимал, какой негодяй выдал этим охотничьим псам местообитание её мужа. Кем он ни будь, жили молодожёны тихо и слаженно, никому не мешали, не вредили. Вяз видел мужа Ивы. Парень силён, по виду добр, взгляд чист. Тут таких и сроду не водилось. Все изъедены корыстью и расчётливостью, эгоизмом и мелочностью. Ограничены почти все. Ива другая. И мужа нашла по себе, не от мира сего. Увечная, но пригожая умная и тонкая девушка за таким, хотелось верить, не пропадёт. Поскольку что-то было в нём такое, что не казалось ему реально-возможным, что вызывало странную печаль, а глаза отвести от него было невозможно. Вяз наблюдал за ним со стороны, когда муж Ивы и сама Ива купались как-то в летнюю пору на пляже, близком к Храму Ночной Звезды. Они и миловались как-то по-особому. Тихо, нежно, красиво и целомудренно для постороннего глаза, если учесть, что такового глаза они вокруг себя и не видели. Маг наблюдал с высокого холма, скрытый сам в ажурной уличной беседке, где любил иногда обедать и ужинать наедине со своим созерцанием, со своими благостными мыслями. Обычная молодёжь орала на всю округу, эхо долетало до противоположного берега. Брызги, грубый хохот, нестерпимый девичий визг. А тут тишина, уединенное милование двух лебедей. Он молился Создателю о том, чтобы возлюбленная пара избежала лап и зубов охотничьих псов.
Сирень в глубине своей души не верила в такую быструю удачу по поимке небесного странника. Этих людей с неба окружала таинственная защита высших сил. Они не могли быть так просто схвачены как обычные люди. Тем более не законный сброд.
Она потребовала у младшего служащего Храма – молоденького и безбородого совсем стажёра принести себе кресло из придела мага. Тот замешкался. Не смея её ослушаться, он медлил с исполнением её приказа.
– Я что тебе приказала! – прикрикнула она. Мальчишка ушёл, но вскоре вернулся без кресла.
– Оно тяжёлое, – смущенно сказал он, – Я не могу сдвинуть его с места.
Сирень велела Барвинку – самому здоровому из своих телохранителей принести ей кресло. С шуршанием трущегося об пол шлейфа она гневно расхаживала по пустому центральному залу Храма. Войти в предел Храма