— Ох, тётя… Мне бы помыться… и поесть… и поспать. Нет! Нельзя спать. Тётя, надо уезжать. Танки идут.
— Подожди… пойдём.
Она ведёт меня за руку в дом.
Душ. Свежая одежда. Огромная чашка крепчайшего кофе.
— Дядя Мишка, надо ехать.
— Сейчас поедете. Бабы вещи укладывают. Только куда вот…
— В Пшемысль. У меня там двухкомнатный апартман до конца года оплачена. И Батори под боком.
— А цыгане?
— А цыгане… в гумлагере уже много бараков освободилось.
— А пустят?
— А мы не спросим. Зайдём да займём пару. Я покажу дорогу.
Внизу стоят машины. Я изумляюсь, видя, что за рулём каждой — по подростку. В автомобили загружаются дети, женщины, старухи; все друг другу что-то кричат. Мужчины стоят и наблюдают. Дядя Мишка тоже не торопится садиться.
— Вы остаётесь?
— Да. Посмотрим, как оно выйдет. Вдруг пруссы мимо пройдут… или не дойдут вовсе. Нас же разграбят, если просто дома кинем.
— А если дойдут?
— Ну, что же…. Глядеть так просто не станем.
В дяди Мишкином «Кайзере Фридрихе» на заднее сиденье умостились Илонка, Патрина, Томек и Рупа. Держат на коленях две большие сумки.
За рулём — соседский Мук пятнадцати лет. В таком возрасте, кажется, и прав не дают. Я сажусь на соседнее сиденье; тётя Марлена суёт мне в руки какой-то свёрток.
— А вы?
— В другой машине поеду.
Наш автомобиль трогается первым. Следом, одна за другой, словно бусы, разворачивающиеся в линию, когда кто-то потянул за нитку, трогаются остальные машины.
— На Остраву дорогу знаешь? — без особой надежды спрашиваю я Мука, но он кивает. — Только надо будет не по шоссе мимо Брно, там сейчас всё машинами занято, а так… дорогами.
Мук снова кивает:
— У меня там дядя живёт. Мы туда часто ездили, и дорогами тоже.
Наш караван выезжает из города под взглядами высыпавших на улицы чехов. Да, есть такая примета: если из города поехали цыгане, значит, скоро земля здесь станет горячей. Цыганские пятки первыми чуют, когда она накаляется. И чехи смотрят и смотрят на нас так горестно, словно не знали из новостей, что война уже рядом… в паре часов хода на танке.
Мы останавливаемся дважды: в Остраве в Моравии и в Новом Сонче в Галиции. Пограничники пропускают нас без вопросов. То ли получили указания сверху, то ли сами всё понимают. В Остраве полицейский спросил, почему за рулём подросток.
— Мужики воюют с пруссами, — отвечаем мы хором. Он отпускает нас.
Две семьи, включая Мукову, остаются в Остраве у родственников. За руль к нам теперь садится семнадцатилетний Матеек, мой троюродный брат. Дорогу до Нового Сонча он не знает, мне приходится подсказывать ему, сверяясь с атласом. В Новом Сонче мы ночуем, сняв на полсотни человек восемь номеров в дешёвой гостинице: дети на кроватях и диванах, взрослые на полу. После раннего завтрака едем дальше, до гумлагеря на окраине Пшемысля. Шлагбаум на въезде опущен; я с другими женщинами подхожу к охраннику в будке. Сначала мы уговариваем пропустить нас, но он отказывается. Тогда несколько женщин хватают его за руки, а одна жмёт на кнопку. Мы держим охранника, пока наши машины проезжают, а потом выбегаем. Пока он звонит начальству, мы успеваем подъехать к пустым баракам и занять с вещами комнаты — все, кроме моей семьи. На звонок прибегает сначала комендант и начинает ругаться с цыганками, а потом появляются Госька и ещё две волонтёрки. Мгновенно оценив ситуацию, Госька набирает в грудь воздуха и буквально в пятнадцать минут убеждает коменданта решать вопрос не с беженцами, а с Министерством охраны здоровья и общества.
— Ну, смотрите, только вода и электричество в эти бараки не подаются, и пищевого довольствия вам не полагается, — напоследок говорит комендант. — А если что не так, вас отсюда полиция дубинками гнать будет, а не я — укорами.
Он уходит, а Госька утешает:
— Ничего, пока они там будут всё выяснять, мы вам успеем официальный статус беженцев оформить. А беженцев стопроцентно будут в гумлагеря скидывать, куда ещё?
Волонтёрки уходят с молодыми цыганками — показать, где можно набрать воды.
Моя семья выходит из лагеря пешком, иначе Матеека не пустят назад. Сумки и свёртки мы несём на себе. По пути я пытаюсь обменять богемские кроны на наши «жолты», но кроны, оказывается, с сегодняшнего утра не принимаются. Приходится нам идти через полгорода пешком. При виде нас — навьюченных, встрёпанных — люди замирают, потом спешно достают мобильные телефоны и начинают снимать. Во дворе мы производим настоящий фурор. Дети орут:
— Цыгане! Лилиана Хорват!
Домохозяйки вывешиваются в окна. И это хорошо ещё, что день рабочий
— а то был бы полный аншлаг.
Я обнюхиваю ручку моей двери. Если внутри и есть засада, то упыри давно не пользовались дверью — от ручки не пахнет ничем, кроме ручки. Держа наготове «шило», я открываю дверь. Родственники замерли, не решаясь переступить порог. Я быстро проверяю хатку: пусто. Шкафы и тумбочки разворочены, их содержимое горками лежит на обеденном столе и диване. Наверняка бабушкины серьги уже исчезли… если только Батори не догадался позаботиться о сохранности моих вещей. Ого, мой телефон! Значит, всё-таки догадался.
— Заходите.
Илонка и Патрина, ахнув, начинают в четыре руки разбирать мои вещи. Тётя Марлена уходит на кухню с мальчиками; хлопает дверцами холодильника и шкафчиков, чем-то погромыхивает.
— Смотри-ка, ничего не взяли, — Патрина показывает мне шкатулку с украшениями. На месте и серьги бабушки, и мои браслеты, бусы и кольца.
— Отлично. Теперь мы сможем достать денег. Положи на телевизор, чтоб на виду была.
Илонка уносит моё бельё в спальню. Возвращается оттуда с лукавой улыбкой:
— Какая у тебя кровать узкая! Как вы с Кристо размещались?
— А что ты так спрашиваешь, словно уже у нас на свадьбе погуляла? — резко отвечаю я. Илонка смущается:
— Извини… просто шутка.
Наведя порядок, мы разбираем вещи, взятые из Кутной Г оры. Одежда, украшения, немного еды, толстый фотоальбом, почему-то два одеяла. Впрочем, они пригодятся: постелить на пол.
Когда и с этим почти покончено, я слышу, как в замке входной двери ворочается ключ. Напрягаясь, хватаюсь за «шило». Тихим, «волчьим» шагом выхожу в прихожую.
— Сожри вас многорогий! Батори!
— Я тоже, как всегда, рад вас видеть. А теперь, когда с приветствиями покончено, я намерен сделать вам внушения. Какого, простите, чёрта вы рушите всю конспирацию?! Я понимаю, почему вы возвратились именно сейчас и именно в эту квартиру, но нельзя это было сделать как-нибудь так, чтобы вас при этом не показывали по телевизору?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});