– «Горгона» не совсем обычная галера, сэр, – ответил боцман. – Это плавучая тюрьма, однако у нее довольно хорошие мореходные качества, несмотря на малую осадку корпуса. Скорость доходит почти до семи с половиной узлов [108], если гребцам помогает попутный ветер.
– Как думаешь, они идут к банке [109], чтоб бросить якорь?
– Скорее всего, а может, и нет. Переночевать они могут и в дрейфе.
– Верно, – согласился Джек.
– Я вот что думаю, – начал боцман. – Пока мы находимся вне поля их зрения. Но их впередсмотрящий, даже имея плохой обзор из-за низкого расположения марса [110], думаю, рано или поздно заметит нас. Если они определят, что мы не военный корабль Союза, то попытаются удрать, начнут поворачивать к берегу, чтобы укрыться на мелководье там.
– Поднимем флаг Союза! – предложил Джек. – Это их собьет с толку на какое-то время.
– Не помешает, тем более что и военный флаг имеется, и вымпел, – согласился Белый Пит. – Поднимем, само собой, для отвода глаз. Но нужно обязательно продолжать двигаться параллельным курсом, дабы не вызвать преждевременных подозрений. А уж потом идти на перехват галеры. Лучше – в темноте. Будет меньше потерь с нашей стороны. Команда отлично обучена ведению ночного бою.
– Уйти к берегу успеют?
– Вряд ли. На повороте они неуклюжи, слишком длинный корпус. Волей-неволей потеряют уйму времени, упустят попутный ветер, будут переставлять паруса, чего мы им сделать не дадим. Часа через четыре догоним. К тому же, они непременно на повороте сбавят прыть. Они не уйдут от нас, сэр, даже если выжмут из оснастки и мышц гребцов все мыслимые и немыслимые узлы. «Морской заяц» выдаст даже при слабом ветре на три-четыре узла больше.
– Четыре часа… – задумался Джек. – Начнет темнеть.
– Ничего! Даже если погасят огни, то и в этом случае не уйдут. Курс они менять не будут.
– Какое у них вооружение? Есть ли чем там поживиться?
– Из их оружия там особо выбирать нечего. На кормовой надстройке и баке стоят турели со спаренными пулеметами, вот их и придется сразу же уничтожить, пока бед не наделали. Команда же вооружена по большей части обычными винтовками. Не страшно. А Людвиг Шмидт, их капитан и владелец судна, крайне жаден и недоверчив. Он, как я слышал, хранит все свои сбережения не в сейфе банка, а в собственной каюте, там же держит и расходные деньги на каботаж, а также жалованье матросов и надзирателей. Думаю, сумма должна быть изрядная.
– Откуда такие подробности, Пит?
– Тридцать лет назад, попав в лапы береговым копам в одной из таверн, я оказался «гостем» в трюме этого корабля, в кандалах. Потом их рулевой напился в стельку и свалился с трапа, свернув себе шею. Я заменил его и целый месяц стоял у штурвала галеры. Шмидт обещал мне свободу, но обманул, сучий потрох. Твой отец не смог выследить «Горгону» в море, так как ее капитан очень хитер, часто отходит далеко от берега и меняет маршрут. Но, переодевшись в купца, ваш отец успел выкупить меня на невольничьем рынке, чем спас мою жизнь. Я был вашему отцу верным другом и остался – вечным должником.
– Понятно. Мне ты ничего не должен, Пит. Нас скрепляет лишь дружба.
– Крепкая дружба, – добавил боцман. – Мы можем в два счета как потопить эту галеру, так и захватить, сэр, но что будем делать с сотнями невольников?
– Как много людей у них на борту?
– Команда – шестьдесят-семьдесят матросов. Надзирателей человек пятьдесят. Гребцов человек триста, не меньше, так как у них шестьдесят банок для гребцов, а на одно весло садится пять человек. Кто не выдерживает и умирает – за борт, а его место занимает раб из трюма. Рабов – до восьмисот. И те, и другие – невольники. Умирать за своего мучителя они не будут. Уверен, уберут весла на постицы [111]после первого залпа или при сближении. Разве что…
– «Разве что» – что?
– Ну-у… – Белый Пит пожал плечами. – Могут грести и до последнего, сэр. При абордаже, желаем мы того или нет, но им больше всех не поздоровится. И они это прекрасно понимают. А капитан может пообещать им какие-нибудь поблажки, а то и свободу, если вступят в бой против нас.
– И естественно их обманет, – резюмировал Джек.
– Надежда… она, как запах крови для акулы, сэр. Тяжело отказаться.
– Будут последними глупцами, если встанут на сторону капитана галеры – тут же утопим. Всех. Есть ли среди невольников пираты?
– Попадаются, но изредка. Нашего брата часто сразу вешают, потом отсекают голову и нанизывают ее на железный кол на обозрение городским зевакам. Если и есть, то это – каперы [112], просрочившие патент и продолжавшие заниматься морским разбоем.
– Гребцы – сильные и выносливые ребята… – Джек задумался. – И нам скоро пригодится в деле их опыт. При последнем абордаже мы потеряли больше трети нашей команды, а турнир «Черная метка» – скоро.
– Всех на борт не сможем взять, – о чем-то подумав, заметил Белый Пит. – И с провизией у нас могут возникнуть проблемы. Тысяча чертей! Команда этому делу не особо обрадуется. Дело и бунт может начаться, если пират начнет голодать.
– Обрадуются, когда они помогут нам выиграть турнир. Место в трюме достаточно для сотни человек. Остальным, кто выживет после абордажа, оставим право выбора. Попрыгун возглавит первую абордажную команду.
Белый Пит кивнул, поняв капитана.
– Атакуем! – уверенно произнес Джек.
Белый Пит бросил взгляд на галеру, в глазах его вспыхнули мстительные искорки, он сложил пальцы в виде пистолета, направил их в сторону галеры и «выстрелил». А затем резко развернулся – на его губах скользнула кривая улыбка – и отдал команду «Свистать всех наверх».
Палуба превратилась в потревоженный муравейник.
* * *
Вслед за коком, его помощниками и надзирателями в трюм спустился Зильберштейн, в клетчатом льняном костюме без рукавов, в петлице которого торчала искусственная роза, в соломенной шляпе. Его лицо было красней помидора, а обычно холодные, прикрытые тяжелыми веками глаза, сверкали юношеским задором – очевидно, тот был в хорошем подпитии.
Немец не спеша раскурил толстую гаванскую сигару и с минуту, щуря глаза, внимательно разглядывал измученное зноем и голодом лицо Оскара.
«Расфуфырился, как портовый лавочник перед смазливой девкой, – подумал Оскар. – Хотя в таком пьяном виде он стократ гнусней морского черта. От этого ублюдка всегда стоит ждать очередной пакости».
– Извини, приятель, позабыл снять шляпу, – сказал насмешливо Зильберштейн, внешне не проявляя признаков враждебности.