ГЛАВА VIII. ОБЪЕДИНЕНИЕ ГЕРМАНИИ. 1852—1870
Германия от 1852 до 1855 года. Вожди движения 1848 года в Германии требовали единства и свободы, и сложность их пожеланий явилась одной из причин их неудачи. Не столь обескураженные своим конечным поражением, сколь ободренные своей недолгой победой, объединители вдумчиво разобрались в своем недавнем прошлом и ограничили свои требования. Общность разочарования подготовила тесный союз между ними и Гогенцоллернами.
Их гнев был бы бессилен, если бы победители стремились попросту восстановить status quo; но второстепенные немецкие государи, не успевшие еще оправиться от пережитого испуга, сделали из своих недавних испытаний тот вывод, что необходимо дать некоторое удовлетворение народным страстям. Они начали требовать от сейма активных действий, к которым он не был способен ни по своему происхождению, ни по своей природе; этим путем они поддерживали агитацию, обратившуюся в конечном итоге против них же самих, ибо они возбуждали надежды, удовлетворить которые были не в состоянии. Австрия после событий последнего времени относилась к Пруссии с крайним недоверием и в то же время питала преувеличенные иллюзии насчет своих собственных ресурсов; она уже не довольствовалась моральным авторитетом и косвенным воздействием, которое оказывала во времена Меттерниха, и хотела превратить Франкфуртское собрание в орудие своего господства; при, всем благожелательстве Фридриха-Вильгельма IV Пруссия не могла позволить себя «майоризировать» и согласиться на отводимое ей подчиненное положение. Сердечная дружба обеих немецких великих держав, продолжавшаяся от 1815 до 1848 года и составлявшая основное условие существования Германского союза, уступила место нескончаемому соперничеству, которое неизбежно вело к конфликту. В этой борьбе Пруссия имела на своей стороне сочувствие образованных классов, а ее честолюбивые стремления нашли для себя благоприятную почву в развитии демократических идей в Европе и в принципе самоопределения национальностей, представителем которого считался Наполеон III. Дипломатический гений Бисмарка сумел использовать эти благоприятные условия в интересах величия своего отечества, а Роон и Мольтке доставили своему государю военные средства, необходимые для преодоления тех препятствий, которые ставились его честолюбивым планам традициями и враждебными интересами.
Чтобы оправиться от оцепенения, либералам понадобилось несколько лет; в период 1851–1859 годов реакция торжествовала победу без стыда и без удержу, а монархи, соединившиеся с дворянством и духовенством для борьбы против революционных идей, решили обезопасить себя от новых сюрпризов путем подражания правительственным методам Второй империи. Все граждане, так или иначе замешанные в последних событиях, были взяты под подозрение и должны были сносить самые унизительные придирки; тысячи либералов покинули страну, а другие, охваченные отвращением, павшие духом, утомленные, отошли совсем от политики.
Чиновники, подчиненные тайному надзору, помышляли только о том, чтобы заслужить милость начальства хотя бы путем самого низкого угодничества. Уровень общественное нравственности понижался, и общественное самосознание притуплялось; целый ряд скандальных процессов, из которых более всего нашумел процесс Вальдека в Берлине, доказал глубокое нравственное падение администрации.
Еще живее ощущалась в Германии религиозная реакция. Крещеный еврей Шталь, который до самой своей смерти оставался главным теоретиком «партии Крестовой газеты», провозгласив, что наука «должна сделать поворот налево кругом», осуждал терпимость, «дочь нечестия», и утверждал, что свобода совести «немало повинна в том процессе разрушения и разложения, который характеризует современное состояние умов и грозя спокойствию Европы». Суровая ортодоксия пыталась подавить дух анализа и свободного исследования; в литературе повеяло духом пиетизма и реакции: Оскар фон Редвиц в слащавых и напыщенных поэмах воспевал ханжеский мистицизм; Виктор фон Штраус в своих Письмах о политике (1853) указывал как на идеал для человечества на Мекленбург, где феодальные учреждения сохранились во всей чистоте; Риль под предлогом организации народа проповедовал возвращение к цехам и кастам.
В Пруссии реакция была ничуть не менее суровой и нелепой, чем в других немецких странах. Фридрих-Вильгельм IV, отчасти из чувства совести, отчасти из боязни окончательно утратить симпатии всей либеральной Германии — поддерживаемый, впрочем, и консерваторами, которые видели в конституции лишнюю гарантию против возможных превратностей судьбы и капризов монарха, — не отменил хартии. Но он так ловко ее переделал, что она оставляла ему полную «свободу власти».
Палата депутатов, не имевшая даже права вотировать налоги, являлась просто совещательным собранием, состоявшим из людей, которых ландраты указывали запуганным избирателям; в сейме 1855 года насчитывалось 72 ландрата. Власть принадлежала «юнкерам» и клике Крестовой газеты; Герлах, советник Нибур, Зенфт фон Пильзах, Клейст-Ретцов, Редерн, Массов, Лео, генерал фон Гребен, Штольберг, пользуясь безграничным влиянием на короля и уверенные в палате господ, сумели вернуть дворянству все привилегии, поколебленные конституцией. Они настолько злоупотребляли своей властью, что в конце концов восстановили против себя даже часть чиновничества и ожесточили средние классы; борьба партий с особенной резкостью проявилась во время Крымской войны, когда либералы старались склонить правительство к заключению союза с западными державами, в то время как феодалы не хотели отделяться от России.
Крымская война. Председатель совета министров старался лавировать. Это был как бы робкий опыт той политики, которую впоследствии с таким блеском проводил Бисмарк. Стараясь одинаково угодить и восточным и западным соседям, Мантейфель маневрировал с таким расчетом, чтобы заслужить признательность России, которая представлялась ему не столь страшной и более надежной, и в то же время не отнимать окончательно надежд у Франции и Англии. Король хотя в общем и разделял взгляды своего министра, тем не менее порою ставил его в затруднительное положение. Он не отличался достаточной выдержкой и неоднократно готов был нарушить тактику нейтралитета.
Зато министр нашел драгоценного союзника в лице Бисмарка, который, будучи назначен делегатом Пруссии на Франкфуртский сейм, скоро отказался от своих. иллюзий насчет Австрии и, убедившись, что рано или поздно придется силой оружия оспаривать у нее господство над Германией, хотел сберечь силы Прусского королевства для этой решительной борьбы. Он сгруппировал вокруг себя представителей всех мелких дворов, которые ни в коем случае не желали порывать с царем, и пользовался ими «как тормозом для противодействия воинственным стремлениям Австрии». Россия долго помнила об его дружеских услугах, а Франция не простила Австрии ее колебаний и нерешимости.
«Германия слишком тесна для Австрии и Пруссии, — писал Бисмарк в своей известной докладной записке от 26 апреля 1856 года. — Поэтому в близком будущем нам придется отстаивать против Австрии наше право на существование, и пе от нас зависит избежать конфликта; течение событий в Германии не допускает другого исхода». Уже тогда он предвидел, что политическая группировка, обусловленная восточным вопросом, имела чисто временный характер; против Австрии и Англии, представлявших status quo, стояли Франция и Россия, желавшие переделать карту Европы; Бисмарк предвидел, что они постараются сблизиться, и советовал «прыгнуть в союз с ними обеими ногами».
Фридрих-Вильгельм IV относился к Наполеону со смешанным чувством. Его недоверие к Франции не рассеялось, но он был признателен императору, подавившему революцию, и его привлекала к Наполеону известная общность взглядов и темпераментов. Благодаря императору французов он был допущен на Парижский конгресс, и еще больше его тронуло поведение Наполеона III в невшательском деле.
Невшательское княжество с 1814 года входило в Швейцарский союз, продолжая в то же время принадлежать прусскому королю; в 1848 году радикалы провозгласили там республику, и все протесты короля оставались безрезультатными. В 1856 году некоторые роялисты попытались произвести государственный переворот, но были усмирены без труда, и против наиболее скомпрометированных швейцарское правительство возбудило судебное преследование. Король в отчаянии потребовал их освобождения, а после отказа Швейцарии заупрямился и начал говорить о войне; одним словом, он попал в крайне неловкое положение. В то время как Австрия по своей бестактности ставила ему одно препятствие за другим, Наполеон вмешался в «эту историю и добился от Швейцарии таких уступок, которые позволили Фридриху-Вильгельму отступить с честью (май 1857 г.).