Читать интересную книгу Отечество без отцов - Арно Зурмински

Так ребенок через восемь дней после своего рождения, получил столь необычное имя. Позднее многие спрашивали, не имеет ли это имя чего-нибудь общего с сокращенным названием Рейнского концерна бурого угля.[73]

То, что были времена, когда какой-нибудь государственный служащий отказывался занести в книгу регистраций библейское имя «Ребекка» и искал взаимопонимание с матерью ребенка, обсуждая тему рейнского концерна бурого угля, в это позднее поверить никто не мог.

Ранним часом в один из февральских дней Пёнтек проводил молодую женщину до выхода из ратуши.

— Даже во время таких катастроф умирают не все, — утешил он ее. — Большинство солдат попадают в плен и со временем возвращаются домой.

Русские пленные к тому времени убрали дорогу от снега и возвращались домой.

Послушно отошли они в сторону и дали возможность саням проехать, некоторые при этом улыбались. Эрика подумала, что в России колонны пленных немцев пробиваются через сугробы снега, но в ее представлении снежные заносы там были еще больше и простирались до самого Урала. На озере лежали вырезанные глыбы льда, которые ждали, когда их уберут. Дети с шумом выбежали из школы, у плотины они стали бросать снежки на лед. Эрика спрыгнула с саней и вбежала в дом, ребенок еще спал.

После того, как с регистрацией было покончено, следовало подумать и о крещении. В Подвангене существовал обычай устраивать крестины вскоре после рождения ребенка с тем, чтобы в случае чего он ушел бы в вечность христианином. Матушка Берта предложила повременить пару недель с принятием ребенка в церковную общину, чтобы дать возможность отцу самому поучаствовать в этом. Пасха была бы для этого самым подходящим временем.

Сегодня до нас дошло известие о битве под Белль-Альянс[74] и пленении Наполеона. Этим я и хотел бы закончить свой дневник, поскольку после завершения эпопеи Корсиканца сообщать больше уже не о чем. Двенадцать лет будоражил он народы Европы. Мы, вестфальцы, верно ему послужили и принесли ему в жертву столько молодых жизней. Теперь же, когда с ним покончено, многие задаются вопросом, зачем мы проливали свою кровь? Пожалуй, и я не раз испытывал неудовольствие им, но теперь, когда этот великий человек пленен, у меня все же другие чувства. Вместе с его Великой армией мне было суждено увидеть другие страны и людей. Я благодарен Богу за то, что мне удалось уцелеть после всего этого. На этом я заканчиваю.

Дневник вестфальца, 1815 год

Все шло своим чередом. В феврале, самом скучном из всех месяцев, не было никаких писем. Посылала ли Эрика после того, как ребенку исполнилось две недели, еще одно письмо полевой почтой, в котором она рассказывала о голубых глазках и курносом носике, а также о том, каким оригинальным образом ребенку досталось имя — на этот счет никаких данных нет.

Наступил март, лед на озере начал ломаться. Ночью ребенок заплакал, испуганный звуком разламывавшихся льдин.

Бабушка Берта сказала, увидев на рассвете трещины во льду: «Грохотало так, как на войне».

С восьми часов утра сияло солнце. Небесное светило поднялось из рыхлого снега и на некоторое время зависло над голыми, безлиственными ивами. Уже хорошо пригревало. С сосулек, висевших под крышами, капало на снег до тех пор, пока они не сорвались вниз под своей тяжестью и со звуком, подобным разбившемуся стеклу, не ударились о землю. На озере вода проступала сквозь трещины и вырисовывала на льду прямые и кривые линии черного цвета.

Дедушка Вильгельм прохаживался по двору и слушал первые трели скворцов.

Ребеке Розен исполнился месяц жизни. Ее мать открыла окно, чтобы впустить ласковое солнышко, как шепотом приговаривала она, глядя на своего ребенка. Она поставила колыбельку таким образом, чтобы лучи падали на крохотное личико, поскольку полагала, что солнечный свет будет ему полезен.

Герхард и Кристоф вывозили удобрения на поля, обезображивая снежный ландшафт навозными кучами и фекальными отходами. Помимо всего прочего, все это издавало отвратительный запах.

Когда ребенок вдоволь вкусил солнца, Эрика закрыла окно и задернула занавески. Теперь он спал в полутьме. На коньке крыши ворковали голуби. Еще одна сосулька сорвалась и упала с громким звуком в бочку из-под воды. Ребенок вздрогнул, но продолжал спать.

— Что-то еще должно произойти, — сказала бабушка во время завтрака. — Зима лишь взяла передышку.

Когда наступило время обеда, с шоссе на деревенскую улицу свернул велосипедист. Каждый мог видеть, какие усилия приходилось прилагать ему, чтобы сохранять равновесие в снежной каше. И никто бы не удивился, если бы он свалился в канаву напротив школы, там, где дорога шла под уклон. На багажнике велосипеда лежала сумка, впереди под рулем были привязаны маленькие посылки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это был не велосипедист, а велосипедистка. Первую остановку она сделала перед зданием школы. Учительница уже ждала почтальоншу и вышла ей навстречу. В господском поместье та пробыла дольше. Когда она возвращалась к велосипеду, то на ходу ела яблоко. Не торопясь, доела его и выкинула огрызок в канаву. Отъехав от господской усадьбы, она вырулила на деревенскую улицу, хотела было свернуть направо, чтобы вновь выехать на шоссе, но вдруг остановилась, слезла с велосипеда и проверила содержимое сумки, нет ли в ней еще какой-либо корреспонденции для семи домов, расположенных на околице деревни. И, действительно, она нашла еще одно письмо. К которому из этих семи домов следовало ей направиться? Она проехала, не останавливаясь, дом сапожника Шушке. Дом, где жила мать Эрики, она оставила слева, направилась к въезду на Розенский двор, поставила велосипед у забора сада, посмотрела по сторонам, как будто что-то забыла, порылась в сумке и нашла голубой конверт с сероватым отливом. Нарочито громко топая, направилась она к воротам, надеясь, что кто-нибудь выйдет ей навстречу. Поднявшись на пригорок, она сбила снежную кашу со своих сапог.

В этот момент из конюшни вышел Герхард и направился навстречу почтальонше, сокращая ей путь. Она передала ему конверт и с облегчением убедилась, что он не отказался его взять. Он спросил, надо ли что-нибудь подписывать. Нет, этого не требуется, ответила она и быстро пошла по дороге вниз, вскочила на велосипед и так сильно нажала на педали, что из-под колес брызнула снежная каша.

В доме что-то с грохотом упало. Зазвенело стекло, затем раздался крик. Входная дверь с громким стуком захлопнулась. Бабушка Берта неслась стремглав вниз к воротам, как будто хотела догнать почтальоншу, потребовать от нее разъяснений, чтобы узнать подробности. А затем все уже сопровождалось громким плачем. Вдруг все сосульки одновременно полетели вниз с крыши и с дребезгом ударились о землю.

Неизвестно, что пришло первым: сообщение командира роты или письмо унтер-офицера Годевинда. Возможно даже, что они оба одновременно достигли Подвангена. Картина вручения письма стерлась из памяти, могли быть и два конверта. Она все равно ничего бы не изменила в том, что затем произошло в доме Розенов.

Эрика вошла в свою комнату на верхнем этаже и так громко зарыдала, что ребенок проснулся и стал плакать. Она села на край кровати и приложила его к своей груди, молоко должно было теперь иметь привкус соленых слез. Так как дитя не насытилось, потому что из-за больших переживаний материнское молоко имеет обыкновение пропадать, то ребенок плакал все громче и громче. Дорхен завернула его в одеяла и стала прохаживаться с ним по двору. Но даже столь крохотное дитя чувствует, когда происходит нечто ужасное. Дедушка Вильгельм повторял с каждым разом все тише:

— Один приходит, другой уходит.

Эрика лежала на диване, на котором имел обыкновение проводить послеобеденное время дедушка Вильгельм. Она корчилась от душевной боли, закрывала лицо руками и тяжело дышала. Бабушка Берта отправилась на кухню заниматься домашними делами. Там она перебирала горшки, тарелки, двигала кочергой, время от времени что-то падало у нее из рук.

— Боже, зачем ты нас покинул? — вполголоса повторяла она одну и ту же фразу.

Пришла мать Эрики, подсела к своей дочери и взяла ее за руку.

— Во всем виновата эта война, — сказала она.

Повторив так раз пять, она добавила:

— Теперь ты должна думать только о ребенке.

В полдень они приготовили стол в светлице, накрыли его белой скатертью, зажгли свечи и стали петь песни во славу Господа Иисуса. Колыбельку поставили в голове стола, обе бабушки качали ее, попеременно касаясь ее ногами.

Бургомистр Брёзе явился, чтобы выразить свое соболезнование.

— Столь большие жертвы не напрасны, — сказал он. — Когда солнце вновь засияет своими лучами, то все опять образуется.

Солнце садилось, озаряя все красным цветом. Едва оно скрылось, как тотчас же вновь начали нарастать сосульки. У реки Оскол давно уже наступила ночь, и тишина воцарилась на всем участке фронта, как будто туда уже пришел мир.