Альгонда помогала дочери барона привести себя в порядок после пробуждения, а вечером готовила ее ко сну. В остальное время она была вольна делать что вздумается. Филиппина предложила ей разделить с ними досуг, как Марта, но Альгонда отказалась, в основном из-за той же Марты. Заниматься в замке чем-либо полезным ей нравилось куда больше. Альгонда не была создана для многочасового сидения при свете свечи с иголкой в руке или у прялки. Это быстро ее утомляло. Она любила движение, терпеть не могла сидеть без дела. Но даже мать не знала, чем ее занять. Сама Жерсанда по приказу барона подсчитывала, сколько продуктов и денег ушло на свадебные торжества.
Альгонде очень бы хотелось провести хоть немного времени с Матье, но он почти всегда был с сослуживцами. О том, чтобы упражняться во владении разными видами оружия, в такую погоду не могло быть и речи, поэтому охранники смеялись, пили, делились воспоминаниями о войне и непристойными историями о женщинах. Матье внимательно слушал, перенимая взгляды и принципы, дотоле ему чуждые. Как только небо хоть немного прояснялось, они с наставником выходили во двор, и Матье практиковался в том, чему его учили. Альгонде не по душе было видеть, как он машет мечом, не нравилась ей и его новая манера громко смеяться, перенятая у охранников Так ли уж необходимо было ему во всем им подражать чтобы стать хорошим воином?
— Я осваиваю новое ремесло, — удивлено отозвался юноша на замечание, сделанное ему Альгондой в одну из редких минут, когда они оказались наедине.
— Но у тебя характер стал совсем другим, Матье! Зачем менять себя насильно?
Он пожал плечами, глаза его горели.
— Иногда и сам не знаешь, какой ты на самом деле. Говоря по правде, мне больше нравится потеть, упражняясь с мечом, чем у печки с тестом.
У Альгонды замерло сердце.
— Выходит, тебе это по душе?
Он сжал ее в объятиях, счастливый, — совсем как в детстве, когда затевал новую игру.
— Но ведь это здорово, разве нет? Вот посмотришь, через пару недель я смогу защитить тебя от любой опасности. Как когда мы были маленькими, помнишь? Ты была принцессой, а я — твоим верным рыцарем.
— Но я служанка, а ты — охранник. Наши мечты не осуществились, Матье. Зачем обманывать себя?
Он в ответ поцеловал ее в губы, веселый, как всегда, неспособный понять ее страхи.
— Наоборот, они сбываются. Разве мы не собираемся пожениться?
И, услышав зов наставника, он убежал, насвистывая мелодию, которая обычно предшествовала какой-нибудь шалости. Альгонда заглушила в себе страх и звонким голосом подхватила припев. Ему нравится. Разве это так уж плохо?
Но уже на следующий день ее снова стали одолевать сомнения. Поэтому, чтобы поменьше размышлять, Альгонда вернулась к своим привычным занятиям: начищала серебро, мела лестницы, помогала Фанетте прислуживать их милостям, а мэтру Жанису — управляться в кухне. Заметив это, Филиппина не преминула ласково ее отчитать:
— Ты — моя горничная. Тебе этого мало? Зачем тебе делать что-то еще? В Бати я тебе этого не позволю.
— Думаю, тогда я умру со скуки, — вздохнув, покорно кивнула Альгонда.
Филиппина рассмеялась.
— Посмотрим, что ты скажешь, когда Матье сделает тебе ребенка. Тогда тебе будет чем заняться!
Эта мысль успокоила девушку. А мгновение спустя — опечалила. Как можно привести в этот мир малыша, зная то, что она знает? Еще одно противоречие, будто их и так мало! Настроение у Альгонды без конца менялось. Смех и слезы, вчера — беззаботная девчушка, а сегодня — маленькая чародейка… Между Матье и Филиппиной. Между солнцем и дождем. «Я как флюгер, который покоряется всем ветрам, — думала она. — Но придет время, когда я перестану подчиняться, как бы они этого ни хотели!»
Над комтурством Поэ-Лаваль небеса разверзались так же часто, как и над Сассенажем. На следующий же день после неудавшегося побега Джем из окна смотрел, как удаляются по дороге его янычары. Следуя по долине Дюранса, они через две недели окажутся в Марселе, если только из-за отвратительной погоды не придется делать остановки слишком часто.
— У них нет проездных документов, — усмехнулся Джем, когда Ги де Бланшфор описал ему их маршрут, куда более прямой, чем тот, которым турки добирались до Поэ-Лаваля.
Теперь они говорили друг с другом, не лицемеря, и принцу все больше нравились эти беседы. И хотя ни тот ни другой в этом себе не признались бы, провалившийся побег их сблизил.
Ги де Бланшфор с улыбкой разгладил карту королевства, которую разложил на своем столе, когда принц попросил его показать, где находится Рошшинар.
— Вы правы. Но госпитальеры могут свободно перемещаться по землям Франции, поэтому они благополучно достигнут цели. А если бы кто-то и пытался ставить им препоны, то чьим именем? В королевстве пока безвластие.
Джем принял его доводы, и Ги де Бланшфор пригласил его на ужин.
Проливной дождь за много дней так и не смог вымыть из промежутков между камнями на террасе недавно пролитую кровь. Почерневшая, свернувшаяся, она постоянно напоминала принцу о предательстве его жены. Джем видел, как она садилась на мула на следующий день после схватки. Муния горделиво посмотрела на него. Лицо ее светилось радостью свершившегося отмщения. И никаких угрызений совести! Джем тогда укрепился в своем решении. С жены он перевел взгляд на одного из отбывающих турок. Тот на мгновение опустил веки, давая понять, что приказ будет исполнен. Не закончилась еще кровавая ночь, как Хушанг нашел его и передал распоряжение принца. Джем знал, что оно будет исполнено в точности. Египтянка не сойдет с корабля.
«Жалость не должна мешать торжеству справедливости», — наставлял его отец.
Сколько убитых, сколько раненых, и все из-за уязвленной гордости этой дьяволицы! Погибло более двухсот французов и турок. Комтурство превратилось в бойню. Так пусть же она умрет! Она это заслужила. Джем смотрел, как она удаляется, счастливая сознанием своей безнаказанности. Он содрогнулся от злости, подумав об Анваре, который в бою потерял ухо, о челеби Насухе, чья рука, столь искусно украшавшая миниатюрами стихи Корана, была повреждена.
Друзей его мучила неутоленная жажда мести, которую только усиливало постоянное присутствие Филибера де Монтуазона. Не говоря уже о том, что до отъезда в Рошшинар все они оказались под замком в покоях Джема. Никому из турок не разрешалось выходить в город. Не имея сабель, они не могли упражняться в искусстве боя. Даже мысли о борьбе, о сопротивлении, теперь были под запретом.
— Из соображений безопасности. Мои люди похожи на ваших, Джем, у них такая же горячая кровь, и они скорбят о павших товарищах, — оправдывался великий приор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});