прошу тебя…
— Молчи! — крикнула Чинчварова и замахнулась на сына. — Это мой сын, мой, сударыня! Вот этими руками я его выходила, — поглядите на мои руки, на что они стали похожи за двадцать лет! Вам мальчишка, конечно, нравится, еще бы! Но это мой сын, и если вы от него не отстанете, я вам покажу, что эти руки, — она протянула их к волосам блондинки, — умеют не только работать! Вот так-то, зарубите себе это на носу! А ты марш домой, глупый мальчишка! Я выбью у тебя эту дурь из головы!
Красный как рак, студент исчез в дверях, а разведенная дамочка, презрительно пожав плечами и кисло улыбнувшись, пошла вниз по лестнице. Чинчварова погрозила ей вслед кулаком: «Дрянь ты эдакая!»
В открытых дверях кухни стояла унтер-офицерша Клабанова, из соседней двери вышла Слава Кучерова с маленьким братишкой на руках и с пятилетней сестренкой, цеплявшейся за ее пеструю юбку. Анна была в кухне и слышала всю эту сцену. В жижковских домах ничто не остается тайной.
Вечером Анна рассказала об этом случае Тонику.
— Ну, конечно, у Чинчваровой всегда так: «Мой, мой, мой!» — засмеялся он. — Однако этой буржуйской дармоедке поделом досталось!
Уже живя на Есениовой улице, Анна познакомилась с мучеником венгерской революции Шандором Керекешем. Она и Тоник однажды встретили его на Жижкове. У Керекеша были глаза умирающего, руки горячие.
— Как поживаешь, товарищ Керекеш? — спросил Тоник.
— Умираю, — сказал тот просто.
— Ты ведь выдержал кое-что и потяжелей.
— Теперь уже не выдержу.
Керекеш получил документы одного словацкого товарища и остался жить в Праге. Под чужим именем он поступил токарем на завод Данека. Но тяжелая работа была ему уже не по силам, и врач страховой кассы написал на его листке буквы «ИПТ», что значит по-латыни: «infiltratio pulmonum tuberculosa»[43], а рабочие расшифровывают их: «инвалид, послезавтра труп». И врачи и рабочие редко ошибаются в таких случаях.
Керекеш зарабатывал на жизнь продажей газет на улицах. Он проводил Тоника и Анну до дому. Разговор шел о партии, о венгерской эмиграции, о белом терроре в Венгрии.
— Домой я уже не вернусь, — сказал Керекеш слабым голосом чахоточного. — Не дождаться мне нашей победы. Вы здесь делаете еще только первые шаги. Эх, сколько бы я дал за то, чтобы еще чем-нибудь помочь революции!
Они стояли перед домом, где жили Тоник и Анна. Керекеш смотрел наверх, разглядывая лестницу, — может быть, он делал это, чтобы не встречаться глазами с собеседниками.
— Ты теперь живешь здесь? — спросил он и даже не заметил, что Анна кивнула утвердительно.
— Есть у тебя какие-нибудь новости из дому? — нарушил молчание Тоник.
Керекеш покачал головой.
— Брата повесили, о жене и детях я ничего не знаю.
Он торопливо пожал руки Тоника и Анны своей горячей рукой и ушел, не оглядываясь. Они смотрели ему вслед, и им стало грустно. Жалко Керекеша! Жалко не только умирающего человека — слишком много их умирало тогда! — жалко бойца, вынужденного покинуть строй.
ИСТОРИЯ ШАНДОРА КЕРЕКЕША
Близилась решительная политическая схватка. Депутат Яндак организовывал массы. Он не побоялся громко провозгласить лозунг, который другие еще только произносили вполголоса: «Создадим новую партию, которая поведет пролетариат к революции! Долой отжившую социал-демократию!»
Этим лозунгом он завоевал горняков Кладно и рабочих пражских заводов. Теперь надо было склонить на свою сторону шахтеров и металлургов Остравы, ткачей, прядильщиков и деревообделочников Брно, железнодорожников крупных узлов, рабочих пльзеньских военных заводов. Яндак возглавлял все движение. Он был хорошо информирован, всегда был начеку и умел опровергнуть многословные доводы оппонентов. Он был быстр, как стриж, смел, как лев, увертлив, как форель. Каждый день он выступал на каком-нибудь митинге, не проходило недели, чтобы в «Право лиду» не появилась его статья, остроумная, смелая, убедительная. Яндак стал самым популярным политическим деятелем. Его имя повторяли на всех заводах и рабочих собраниях, и, когда Яндак, наклонив голову и словно готовясь к атаке, поднимался на трибуну, аудитория встречала его бурными рукоплесканиями сотен крепких рабочих рук.
Правительственные партии бешено травили Яндака в газетах. Писали, что Яндак подкуплен евреями, что он продал чешский народ немцам, что он виновник убийства легионеров, что он получал бриллианты и золотые цепочки из России, что у него роскошный автомобиль, а у его жены и дочери тысячные туалеты, и так далее.
Яндак, депутат Яндак! Крепкий мужчина сорока пяти лет, с красивым крутым лбом, чувственными губами и мощными скулами, — любопытное сочетание атлетического, интеллектуального и пикнического типов, удивительная смесь пролетарской настойчивости, интеллигентской утонченности и хищной хватки. Яндак стал предметом общего внимания.
«Твой отец не пойдет с нами», — сказал когда-то Тоник Яндаку-младшему. Так говорило Тонику его рабочее чутье, но и оно может обмануть человека. С тех пор Тоник не раз имел возможность убедиться, что супруг элегантной дамы и отец изящной девушки может быть хорошим вожаком революционного пролетариата. Тоник не привык извиняться, в его словаре не было слова «прости», но он долго досадовал на себя за разговор под жижковским виадуком и не мог простить себе этого.
Однажды, на бурном собрании в Народном доме, когда стала очевидной победа левого крыла в рабочем движении, Яндак, закончив свою речь, под громкие аплодисменты сошел с трибуны и подсел к столику Тоника и Анны. Тоник хмуро взглянул ему в лицо. В душе его шла ожесточенная борьба. Наконец, он сказал насупясь:
— Долго я тебе не верил, товарищ, потому что видел твою жену в шелковом платье, а дочь в лакированных туфлях. Но теперь я тебе верю.
Не легко далось Тонику это признание. Он и Яндак покраснели в эту минуту, и Анна тоже.
— Ну, ничего! — сказал Яндак и улыбнулся. — Надо хорошо узнать друг друга, прежде чем вместе идти на смертный бой.
Этот день запомнился Тонику еще и по другой причине. Когда около десяти часов вечера, он и Анна возвращались с собрания домой, на Есениовой улице их поджидал Шандор Керекеш.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он Тонику. Анна заметила волнение в слабом голосе венгра и сама встревожилась.
Они привели Керекеша к себе в квартиру, и Анна пошла на кухню согреть кофе, а оба мужчины сели в комнате.
— …поговорить с глазу на глаз, — добавил гость.
Тоник кивнул и закрыл дверь в кухню.
— Граф Имре Белаффи в Праге! — сразу объявил Керекеш; он был сегодня бледнее обычного.
— Это кто же такой? — не понял Тоник.
— Не помнишь? Это тот, кто мучил меня в тюрьме, гонведский обер-лейтенант граф Имре Белаффи. Он поселился в отеле «Синяя звезда», в