– Ладно, а ты когда-нибудь задумывался о свадьбе, о будущем, о детях с кем-нибудь из своих женщин?
– Задумывался.
Вик отвечает не мешкая. Я внутренне напрягаюсь. Как говорится – сама напросилась. Но потом звучит:
– С тобой, – и я выдыхаю. – Ты и сама это знаешь. Больше ни с кем. Так что, выходит, что ничего реально “серьезного” в моей жизни после тебя не было.
В этой фразе укора нет. Вик произносит ее ровно. Однако мое, глубоко засевшее внутри чувство вины за наше расставание, зашевелилось.
– Почему ты мне не сказал о реальных причинах, почему бросил универ, Вик? У нас бы была совершенно иная жизнь. Мы бы не потеряли эти десять лет. У нас бы…
– Что “у нас бы”, Тони? – тяжело вздымается грудь у меня под ухом. Я слышу, как его сердце начинает частить. – Ты всегда хотела немного иной жизни, чем я, и мы оба это знали. Если бы я тебя удержал тогда, мы бы все равно не вывезли, конфетка. Мне понадобилось до хрена времени, чтобы это понять и принять. Рано или поздно мы утонули бы во взаимных упреках о несбывшихся мечтах. Я бы стал для тебя злодеем, а ты типичной “пилой”. Тебе нужна была Москва, карьера, деньги, признание. Мне нужна была ты. Под боком. Все.
– Тебя послушать, так я прям какая-то алчная стерва. Деньги, деньги, деньги…
– Нет. Совсем нет. Ты с молодости знала, чего хочешь от жизни – это круто. Ты этого добилась. Я безумно за тебя рад. Ты большая молодец, конфетка. Хотя я в тебе и не сомневался, – слышу по тону, улыбается. – Глупо теперь жалеть о том, что наши мечты где-то не сошлись. Так бывает.
Мы замолкаем. Я смотрю на всполохи огня, облизывающие сухие дровишки, и без остановки кручу в голове его слова.
Так бывает…
Прав Вик. Все, что в нашей жизни происходит – все не просто так и зачастую несет за собой какой-то урок или опыт. Иногда болезненный, иногда опустошающий, но всегда важный. Тем не менее, исходя из его слов, выходит, что ничего у нас снова не выходит? Я так не хочу. Меня это не устраивает.
– То есть, по-твоему, и в этот раз у нас нет шансов? Раз у меня Москва. У тебя Сочи. Что мы будем делать? Мы так и не обсуждали, что будет дальше. Рано или поздно мой “отпуск” закончится и придется что-то решать…
– В этот раз? – переспрашивает Вик.
Я нос задираю, на него смотрю. Он не сразу, но отрывает свой ясный взгляд от костра и смотрит на меня сверху вниз. Прямо, серьезно. Машинально ладонью мое плечо растирает и говорит уверенно:
– В этот раз жертвенности ты от меня не дождешься, Кулагина. Я тебя не отпущу. Даже не надейся. Твоя мечта о карьере исполнилась, теперь моя очередь.
– И о чем ты мечтаешь?
– Я уже сказал. Ты. Рядом. Двадцать четыре на семь, на ближайшие лет пятьдесят. В идеале я планирую дожить до ста. Ты со мной, конфетка?
Я улыбаюсь. Такие серьезные слова он снова свел к милой шутке. Улыбаюсь и чувствую, как слезы к глазам подступают. Моргаю часто-часто, сиплю:
– Представь, если я такая вредная в тридцать, то в сто буду просто невыносимой старухой! Выдержишь?
– Выдержу. Эй, ты плачешь, что ли?
– Мхм.
– Перспектива дожить со мной до старости настолько тебя напугала?
– Дурак! – закатываю глаза, выбираясь из объятий Вика, торопливо стирая со щек мокрые дорожки. Поднимаюсь на ноги, обмахивая лицо ладонями. – Не напугала, а впечатлила. Я как представила, какой у меня простор для трепания твоих нервов, аж жалко тебя стало. Вот и всплакнула.
Вик смотрит на меня не моргая. Секунду. Вторую. А потом начинает хохотать.
– Спасибо за жалость. Я рад, что ты осознаешь весь масштаб моих проблем. Пожизненных.
– Ну с такими “проблемами” грех не мириться. Я ведь бываю и весьма полезным человеком. Признай!
– Бесспорно, – поднимается на ноги Волков, двигаясь в мою сторону. – Кулагина, знаешь что? – ловит меня в кольцо рук Виктор. Мягко обволакивает теплом своего тела.
– Что?
Наклоняется близко-близко. Губы к губам. Замирает. Дыхание мое ворует, хулиган. Жарко. Волнительно. Волоски дыбом. Мурашки разбегаются в хаотичном порядке. Вик шепчет тихо-тихо, будто никто кроме меня не достоин слышать его сокровенное:
– Я люблю тебя, конфетка. Хочу, чтобы ты это услышала, запомнила и никогда, ни при каких обстоятельствах не думала сомневаться во мне и моих чувствах. Я бываю не идеальным, да. Ревнивым. Еще каким! Ворчливым, тяжелым, угрюмым и просто невыносимым. Но я больше жизни любил. Люблю. И буду любить только тебя, если ты мне это позволишь. Ясно, понятно?
Звучит как суровый приказ, а не романтичное признание. Но у меня в груди все равно разом взмывают тысячи бабочек. Сердечко сжимается. Колени подгибаются, упала бы, если бы Волков не держал. Перед глазами начинают сиять миллиарды звезд – они снова наполнились предательской влагой и картинка размыта. Я дышу через раз. За шею его обнимаю. Льну, жмусь, на носочки встаю. Сама тянусь. Пальчиками затылок царапаю, в коротком ежике волос путаюсь. Вдох и целую. Долго! Со вкусом! Сначала один уголок его поджатых губ. Затем второй. Верхней губы язычком касаюсь и поддаюсь, когда Волков размыкает свои губы и перехватывает инициативу. Как хорошо и сладко, как жизненно необходимо мне ощущать его губы на своих губах, их уверенную ласку, трепетные прикосновения. Как важно каждой клеточкой чувствовать нужду этого непоколебимого мужчины во мне одной!
Я могу хоть тысячи раз строить из себя недотрогу, но мой мир отныне только рядом с ним. Нам обоим нужно было дорасти до наших чувств. Дорасти до осознания, что в этой жизни истинно важно. Родной – каждой клеточкой. Словами это не объяснить. Это можно только чувствовать.
Мы теряем счет времени. Обнимаясь, целуясь, греясь в объятиях друг друга в какой-то момент и в пространстве теряемся. Выныриваем, только когда костер начинает затухать. Становится зябко. Тогда Вику приходится разводить огонь по новой, педантично укладывая полешку за полешкой. Я ерзаю на стуле. Подмерзла. Он приносит свою кофту. Ту самую, что “подарил” в день своего рождения. Несмотря на то, что сам ходит в одной футболке, Волков натягивает толстовку на меня, а потом садится и снова обнимает. Кажется, у меня настолько горячий мужчина, что и в Антарктиде ему будет жарко!
Мы в этот вечер разговариваем. Много, долго и о важном. Без претензий, без смеха, без обид. Вик, изрядно волнуясь, признается, что ему предложили новую должность и звание. Подполковник. Как гордо и важно звучит! Вот только мой Волков сообщает мне эту новости таким тоном, словно извиняется, за что очень хочется его стукнуть…
– Это же здорово, Вик! Только послушай, как звучит – мой мужчина подполковник, разве нет? А там глядишь и генеральской женой стану, если что, я только за! – пытаюсь его приободрить. – Я думала, у вас в службе многие о таком могут только мечтать.
– Здорово, конечно. Но если я соглашусь, то буду прочно привязан к Сочи, конфетка. Никакого мне тогда увольнения и перевода. В общем, хер знает, что с этим делать. Не вовремя все как-то. Задолбался я голову ломать.
– Глупости! Нечего тут ломать, соглашайся. Дважды такое предложение не делают. Твой Шумилов сильно уверен в тебе, раз так настойчиво держит вакантное место.
– А как же ты? Мы?
И тут пришла моя очередь признаться:
– Я уже давно об этом думала. Не говорила тебе, просчитывала все риски, последние пару дней копалась в документах. В общем, – глубокий вдох, – думаю, я смогла бы первое время вести бизнес-онлайн, а потом, в идеале, открыть офис здесь. Я промониторила рынок, в Сочи очень мало реально годных пиар-агентств. Если постараться, то можно занять лидирующие позиции в моем секторе. А в Москве у меня классная, высокопрофессиональная команда, которой я могу на сто процентов доверять, оставляя свое детище. Поэтому…
– То есть? – теряется Волков. – В смысле? Ты готова переехать сюда? Ко мне? Насовсем? И даже не будешь об этом жалеть? Если это шутка, Кулагина, то очень, очень жестокая!
– Не знаю, как правильно объяснить. Вик, я не хочу возвращаться в Москву от слова совсем. Как представлю, что там нет тебя, Ру, моря, и нашего уютного дома – мороз по коже. Даже сейчас кожа гусиная. Я долго думала, правда. Сомневалась. Мне очень страшно, так кардинально все менять. Но, думаю я справлюсь. Если ты поддержишь, я обязательно смогу.