на расстоянии в несколько десятков метров. Но в тот самый момент, когда на них начали ставить осадные машины, евреи совершили отчаянную вылазку в самую гущу противника, вновь продемонстрировав неплохое тактическое мышление.
Так, внимание Иоанна Гисхальского сосредоточилось на машинах, установленных на валу против башни Антония, — это была контролируемая им территория, и он прекрасно понимал, что из этого замка Тит намеревается совершить прорыв к находящемуся рядом с ним Храму. Поэтому он приказал прорыть туннель под установленными римлянами укреплениями и машинами, подперев их деревянными столбами. Затем в туннель заложили дрова, пропитанные смолой и мазутом, — и подожгли. Пламя мгновенно объяло столбы, они рухнули, и все чудеса римской инженерной мысли, на сооружение которых было потрачено столько сил, со страшным грохотом провалились в образовавшуюся огромную яму, из которой вырывались языки пламени. Вряд ли нужно говорить о том, какое сильное впечатление произвело на римлян это уничтожение в одночасье вала напротив Антонии.
Два дня спустя Симон бар Гиора предпринял атаку на другие валы с целью уничтожить стоящую на них осадную технику. Участники вылазки взобрались на валы и подожгли орудия. Находившиеся возле них солдаты отчаянно сражались с евреями, но те всё же смогли поджечь тараны, осадные башни и баллисты, а затем не дали присланному Титом отряду и пожарной команде подойти и потушить огонь. Пытаясь помешать римлянам подступиться к машинам, евреи хватались за раскалившуюся от огня металлическую обшивку таранов и продолжали сражаться.
Это был тяжелый ночной бой, который шел на равных, несмотря на то что римлян в итоге оказалось намного больше, чем их противников. Подводя его итоги, Иосиф пишет, что если римлян вело в бой желание отстоять честь своего оружия, то евреи воевали с мужеством обреченных, и это во многом определило их успех. Римляне, по его словам, «были сильно удручены разрушением валов, так как в один час они потеряли плоды многих дней усилий и труда; многие отчаивались уже в возможности покорения города обыкновенными машинами» (ИВ, 5:11:6).
Последняя фраза Иосифа не случайна: многие римские историки также отмечают, что в какой-то момент осады Иерусалима армия Тита была деморализована и даже некоторые высшие офицеры стали высказывать сомнения в том, что удастся взять Иерусалим, и поговаривать пусть и о временном, но отступлении от города.
В этой ситуации Тит созвал большой военный совет, в котором приняли участие командиры всех легионов, его военный советник и де-факто начальник генштаба Тиберий Александр и ряд вассальных царей. Был среди участников того заседания и Иосиф Флавий.
* * *
Мнения членов совета разделились. Одни предлагали немедленно начать массированный штурм города всеми имеющимися силами, так как осажденные, по их мнению, просто не выдержат такого удара.
Однако Тит прекрасно понимал, что, во-первых, такой штурм будет сопровождаться колоссальными потерями, чего ему не хотелось, а во-вторых, евреи уже доказали, что являются прекрасными воинами, а потому нельзя не принимать в расчет и той вероятности, что штурм может окончиться неудачей. Неудача эта будет означать поражение во всей войне — и тогда он не только покроет свое имя несмываемым позором, но и поставит под угрозу власть своего отца над Римом и все надежды создать новую императорскую династию.
Те же командиры, которые уже успели понять, с каким сильным и опасным противником они имеют дело, предлагали больше не предпринимать никаких действий и даже не строить новых валов, а просто окружить город со всех сторон, встать поодаль, пока голод и внутренние распри между евреями не сделают за римлян бо`льшую часть работы.
Выслушав все эти советы, Тит выбрал срединный путь: он решил окружить город со всех сторон обводной стеной, заперев таким образом его жителей и окончательно лишив их надежды на подвоз продовольствия и вообще какую-либо помощь, и одновременно сделать эту стену тем плацдармом, с которого будет осуществлен штурм города.
В самом этом решении не было ничего нового: именно такие стены возводил Юлий Цезарь вокруг вражеских населенных пунктов во время Галльской войны, так что технология их строительства и дальнейшего использования для штурма была отработана. Но в то же время еще никогда прежде римлянам не приходилось строить подобную стену вокруг такого большого города, как Иерусалим. Тем не менее решение главнокомандующего было воспринято армией с ликованием, и солдаты и вспомогательные войска с энтузиазмом принялись за строительство стены, веря, что она приблизит окончание войны, которая уже измотала их до предела.
Тит лично контролировал и направлял ход строительных работ, которые шли поистине рекордными темпами.
«От ассирийского стана, где находился его собственный лагерь, он вел стену в нижнюю часть Нового города, отсюда, через Кидрон, на Елеонскую гору, огибал гору по южному склону ее до утеса Перистереона и ближайшего к нему холма, подымающегося через долину у Силоамского источника, оттуда он направил ее опять к западу в долину того же источника; затем стена подымалась по направлению к усыпальнице первосвященника Анана и, обняв гору, на которой некогда расположился лагерем Помпей, обратилась к северу, мимо деревни Эребинтона, охватила затем памятник Ирода и примыкала опять к востоку, к лагерю Тита, где она началась. Стена имела тридцать девять стадиев в окружности. Снаружи к ней пристроены были тринадцать сторожевых башен, объем которых, в общей сложности, достигал десяти стадиев. В три дня воздвигнуто было это сооружение. Дело, для которого целые месяцы не могли бы считаться чересчур продолжительным сроком, окончено было с такой быстротой, которая превосходит всякое вероятие», — сообщает Иосиф (ИВ, 5:12:2).
Теперь, констатирует он далее, «всякий путь спасения был отрезан иудеям», а число умирающих от голода, трупы которых просто сбрасывались со стены в пропасть, день ото дня росло. Вскоре все пропасти оказались переполнены разлагающимися трупами, из которых вытекали реки гноя и исходил невыносимый смрад. По словам Иосифа, оказавшись перед одной из таких пропастей, Тит якобы вознес руки и призвал Бога в свидетели, что не он виновен во всем этом.
Но даже если это и в самом деле было так, иначе как лицемерным этот жест не назовешь: в конце концов не евреи пришли на римскую землю, а движимые своими имперскими амбициями римляне на еврейскую. У Тита, безусловно, была возможность открыть то, что в наши дни называется «гуманитарным коридором», но он этого не сделал.
Иосиф же снова обращает свой упрек к жестоковыйным защитникам города, которых иначе как «разбойниками» он не называет. Он обвиняет их в том, что в своем упорстве и жестокости по отношению к своим согражданам они не знали «ни сожаления, ни раскаяния». И это тоже справедливое замечание: даже если