Миямото закончил чтение и оторвал взгляд от свитка. Маленький слуга все так же стоял на коленях, почтительно ожидая ответа.
– Кто твой господин? – услышал Мусаси свой голос.
Но странный гость закрыл рот рукой, давая понять, что лишен дара речи, затем молитвенно сложил руки и поклонился. Миямото дважды хлопнул в ладоши и посмотрел на немого мальчика, который явно не слышал звука хлопков. Почти моментально вбежал слуга, которому хозяин продиктовал краткий, но изысканный ответ, приглашая странного монаха из далекого Китая посетить его жилище. Немой мальчик почтительно, стоя на коленях, принял свиток и, бережно держа его перед собой, растворился в сонном мареве ночи.
Мусаси долго осмысливал происшедшее. Просьба монаха фехтовать против двух разящих мечей бумажным веером была странной. Возможно, пришелец из Китая не знал, что другое имя Миямото Мусаси было Мастер, отрубающий головы. Правда, так Мусаси чаще называли недоброжелатели, которые не осмеливались вызвать его на поединок, но втайне завидовали его мастерству.
Как-то в далекой молодости четверо таких завистников устроили Мусаси засаду в саду одного из монастырей, где Миямото любил прогуливаться после бесед с духовным наставником. Самураи решили напасть на задумавшегося Мусаси одновременно с четырех сторон и убить. Миямото проводил медитацию кин-хин – его ноги в гета равномерно передвигались мелкими шажками на полступни, а глаза были полуприкрыты. В какой-то момент Мусаси вдруг взорвался короткой серией движений «полет бабочки». И только стряхнув с меча кровь, огляделся и увидел четыре обезглавленных тела, лежавшие у его ног и продолжавшие сжимать теперь уже бесполезные мечи.
Мастер пригласил к себе гостя прямо сейчас, не откладывая встречу, ибо это могло послужить поводом для мысли, что старый мастер удивлен посланием и ему надо время для подготовки к встрече. Хозяин спокойно, без тени волнения ожидал гостя, а сновидение, подчиняясь своим непредсказуемым законам, рисовало в сознании мастера картины исполнения дебана-вадза – техники опережающего удара. Эта техника относилась к высшему разделу. Она была воплощением высокого принципа чистоты, принципа Луна в воде – принципа мгновенного отражения. Чаще всего начало атаки можно было уловить по малейшим изменениям во взгляде и дыхании соперника. Конечно, колебания складок одежды, дыхание и другие малозаметные проявления были немаловажны, но глаза были тем главным зеркалом, в котором отражалось все, что произойдет мгновение спустя. По малейшим изменениям взгляда можно было определить момент начала атаки и ответить на нее своим более эффективным движением.
Мусаси приказал слугам и помощникам доложить о приходе гостя и сразу пригласить его в зал. Но монах появился так же внезапно, как и его слуга. Он как будто нарисовался из воздуха и, выйдя на середину зала, вежливо поклонился Мусаси. Легкий светящийся ореол окружал фигуру гостя, придавая ей некую воздушность и бестелесность.
На вид монаху было лет тридцать, не более. Одет он был скромно, телосложение не выдавало в нем большой силы. Выглядел он обычным, самым обычным человеком. Во время службы в любом буддийском храме он ничем не выделялся бы из общей массы монахов. Немой мальчик-слуга стоял несколько позади и сбоку от своего господина и держал в руках красивый бумажный веер, на белой поверхности которого был начерчен иероглиф Дао – Путь мироздания. Монах поклонился и, приблизившись, передал Мусаси маленький свиток. Это была поминальная записка – письмо, в котором автор просил не ставить в вину сопернику свою смерть в поединке. Мусаси достал из шкатулки свою того же содержания записку и положил ее рядом с запиской китайца. Теперь все формальности были соблюдены, и оба мастера готовы были продемонстрировать свое искусство.
Сознание Мусаси отражало происходящее, как ровное зеркало, и он видел все своими глазами и одновременно как бы стороны, что создавало необычное ощущение двойного присутствия. Слуга передал китайскому мастеру веер, а Миямото обнажил оба свои меча. Кроме вечно молчащего слуги монаха, в зале никого не было.
Соперники вышли на середину зала и замерли друг против друга. Один держал в руках два меча: большой, предназначенный в основном для атакующих действий, и малый, используемый прежде всего для защиты от оружия противника. Второй застыл, зажав между пальцами вытянутой руки бумажный веер с сакральным иероглифом. Оба смотрели друг другу в глаз и не двигались. Так прошло довольно много времени, но ни один из мастеров не сделал ни малейшего жеста, не отвел взгляда. Казалось, что это два изваяния замерли в единой скульптурной композиции, ибо нельзя было уловить даже признаков дыхания.
Поняв, что ни один из них не сделает первого необоснованного движения, оба соперника отступили шаг назад и закружили по залу, демонстрируя тай-сабаки – искусство перемещения, уходов, лавирования. Китаец выдвинул несколько вперед руку с веером, и в то же мгновение острие большого меча, описав в воздухе замысловатую траекторию, мелькнуло над веером, и маленький тонкий лоскут отделился от бумаги и, кружась, плавно опустился на пол зала.
Тим – Анб, США; Шицуя – СП, Япония; автор – СССР – мирное сотрудничество в додзё
Глядя на себя со стороны, Мусаси не без удовлетворения констатировал, что его двойник, вступивший с ним в единоборство, оказался на высоте и смог изящно продемонстрировать уровень своего мастерства. Миямото видел недостатки и слабые места в стойке и форме передвижения монаха и, почувствовав момент проведения атаки, нанес серию разящих ударов. Здесь были и «полет бабочки», и «мельница», и двойной скрестный удар, и удар, секущий на двух уровнях.
Но китаец, то исчезая, то появляясь вновь, ускользал от ударов и после серии атак все так же представал перед своим грозным соперником, несколько выставив вперед руку с веером. Мусаси вновь почувствовал момент и провел новую серию ударов. Несколько раз он чувствовал, что острие его меча сечет ткань одежды монаха, но достичь большего пока не удавалось. Веер плясал перед глазами, закрывая часть поля зрения и не давая возможности уловить уход соперника. Но Мусаси сам прекрасно владел техникой работы с боевым веером и спокойно обрабатывал своего соперника, бесстрастно фиксируя его слабые места и промахи. Мастер хорошо видел себя со стороны. Строго оценивая свои действия, он не мог найти в них никакого изъяна. Все движения были экономны и изящно отточены.
Сновидение полностью занимало мастера. Неожиданно он услышал далекую музыку – играла флейта и малый барабан отбивал ритм. Звуки этих инструментов были хорошо знакомы любому человеку его круга. Они воодушевляли, придавали новые силы, окрыляли. Мусаси обрушил новый каскад изощренных ударов на этого светящегося человечка. Нет, у него не было злобы или страстного желания изрубить монаха на куски. Мусаси отлично знал, что появление подобной мысли сбивает общий настрой поединка, нарушает правильный ритм дыхания, заметно убавляет силы и прибавляет несоизмеримо больше усталости. А самое главное – притупляется чувство интуитивного предвидения, составляющее незримый стержень искусства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});