Читать интересную книгу Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси - Нина Молева

— Никогда, святой отец. Да и есть ли нужда в подобных объяснениях? Его поступки, поведение говорят сами за себя.

— Именно это греховное чувство и представляет лишнюю гарантию верности тебе и твоему сыну.

— Отец мой, а если бы я не была царицей Московской, а простой вдовой с сиротой на руках, он бы испытывал ко мне те же чувства?

— Странные предположения!

— Почему же? Я все это испытала на себе. Я никогда бы не обратила внимания на царевича Дмитрия у нас в Вишневце, если бы он не был царевичем. Нет, я лукавлю, святой отец, — если бы перед ним не открывалась дорога к русскому престолу.

— Ты возводишь на себя напраслину, дочь моя.

— Не надо меня оправдывать, святой отец! Я не нуждаюсь в оправдании. Царевич Дмитрий…

— Должен был удовлетворить твое тщеславие, хочешь ты сказать, не правда ли? Я отвечу тебе на твои самообвинения. Ты не могла отделить его человеческих достоинств от той жертвенности, которую несут в себе все коронованные или обреченные на несение короны особы. Ты сама говорила мне о его редкой смелости, силе, ловкости — они поражали твое воображение. Но ты должна была воспринимать его как коронованную особу, и это смущало тебя.

— Смелость, сила, ловкость… Все эти качества в гораздо большей степени присущи Заруцкому. И еще красота, которой никогда не грешил покойный царь.

— Тебя привлекала телесная красота, дочь моя? И снова ты клевещешь на себя. Мне ты всегда говорила о красоте духовной государя. О его образованности. О языках, на которых он изъяснялся. О книгах, которые читал. О философических рассуждениях, к которым стремился. Разве все эти качества присущи ясновельможному боярину? Помнится, ты никогда не называла их и напротив — готова была подшучивать над его не шляхетскими привычками, обиходом, разве не так? Именно потому, что существо его пребывает в телесных радостях и отвергает духовные эмпиреи, так важно, что он испытывает к тебе вполне земные чувства. Они помогут ему превзойти самого себя в отношении смелости и изворотливости.

— Отец мой, мне не нужны сегодня утешения. Мы подошли к той, может быть, роковой черте, где правда и только правда может еще нас спасти для жизни. И для престола.

— Ты всегда отличалась решительностью и неженским умом, дочь моя.

— Так вот именно поэтому. Ты знаешь, святой отец, как хочет новое московское правительство завоевать симпатии волжских казаков.

— Да, это настоящая вольница.

— Вот именно. Я знаю от Заруцкого, сколько прелестных грамот посылается им именем Михаила Романова и патриарха.

— Кажется, такие грамоты посылаются всем казакам — и на Волгу, и на Дон.

— Пусть и на Дон. Мы говорим сейчас о здешних казаках. Это им собор всяких людей московских, не говоря о царе и властях духовных, посылает вместе с грамотами самые щедрые подарки. Самые щедрые, месяц за месяцем, хотя казаки пока и не перестают бунтовать. Москву не смущают потраченные средства. И ты понимаешь, святой отец, капля долбит камень не силой, а частым падением. В конце концов, казаки поймут, что с таким правительством выгоднее иметь дело, чем с царицей, которая, в общем, ничем не может их по-настоящему одарить.

— Московские власти правы в том смысле, что для них нет ничего опаснее союза казаков с твоей армией, моя дочь…

— Но именно во главе и под командованием Заруцкого.

— Это одно должно тебя успокаивать.

— Успокаивать? Твои увещевания становятся неубедительными, отец мой, совсем неубедительными.

— Но почему же — иметь такого полководца…

— Если он сохранит мне верность. Подожди, подожди, святой отец! Разве ты не знаешь, какие грамоты и новый царь и Земский собор присылали Заруцкому? Они обещали ему полное помилование, земли и службу под их державой!

— Ясновельможный боярин не обратил внимания на их посулы!

— Вчера. Может быть, сегодня. А завтра? А если эти посулы будут становиться все щедрее?

— Соблазн возможен всегда, дочь моя. Человек слаб — такова его природа. Но я предполагаю…

— Вот именно предполагаешь, святой отец. Но люди не случайно говорят: человек предполагает, а Бог располагает. Откуда мне и тебе знать, каково предназначение Заруцкого.

— Надо надеяться на лучшее, дочь моя.

— А готовиться к худшему. Ты сам столько раз повторял мне это, святой отец. Я столько раз повторяла недавнее наше прошлое, что иногда мне кажется, я возвращаюсь в него и живу в нем.

— Я хочу тебе напомнить, государыня, что грамоты ясновельможному боярину приходили еще до твоего приезда в Астрахань.

— Еще бы, на нашей стороне была Астрахань и к ней присоединился город Терский! Мало того — казаки заявили, что не позже чем весной пойдут на Самару и Казань. Все сулило замечательное будущее. Не знаю, чья это ошибка, но между Астраханью и городом Терским начались недоразумения.

— Все-таки виноваты были торговые люди — не казаки.

— Не знаю. Главное, Терский отошел от Астрахани. И вот теперь терский стрелецкий воевода двинулся на Астрахань. Если только горожане прибегнут к его помощи…

— Я не хочу тебя огорчать, дочь моя, но твой приказ о звоне…

— Мне надоели ортодоксы с их привязанностью к любым привычным мелочам. Надоели! Не думаю, чтобы французская королева или австрийская императрица позволили бы беспокоить своих детей нелепым и совершенно немузыкальным шумом!

— По всей вероятности, твои сестры королевы поступили бы так же, но это было бы в их исконных столицах. Во дворцах, которые строятся таким образом, чтобы создать самые большие удобства для их жителей. Тебе же, государыня, и твоему двору приходится пользоваться гостеприимством ортодоксальных духовных лиц — жить в их монастыре, построенном для их благочестия и их молитв.

— Но могу же я когда-нибудь почувствовать себя царицей! Применяться все время, применяться ко всем, это невыносимо!

— Боюсь, Господь не оставил тебе выбора, дочь моя.

— Видишь, государыня, первая наша вылазка оказалась вполне удачной. Горожане рассеяны и, надо думать, не решатся на новый штурм. Пока, во всяком случае.

— Что значит твое «пока», вельможный пан? Ты думаешь, они могут получить поддержку? Ночью? Лазутчики ничего не говорили о войске из Москвы.

— А в нем и нет необходимости, государыня.

— Значит, ты говоришь о местных силах?

— Вот именно. Ты помнишь, государыня, Ивана Давидовича Хохлова?

— Воеводу астраханского? Как же не помнить. Ты ведь послал его моим именем в Персию.

— За подмогой к персидскому шаху.

— И шах его задержал у себя.

— Так мы думали. На деле все было иначе. Еще при царе Борисе Годунове он был в приставах для бережения у посла персидского шаха Аббаса Перкулы-бека, когда тот возвращался из Москвы в Персию через Казань.

— Я помню, государь Дмитрий Иванович поставил его в здешних местах воеводой.

— В Астрахани и на Тереке. Отсюда твоим именем и уехал он к шаху. Никто его не держал в Персии просто он изменил тебе. Просил шаха задержать его, пока не выяснится положение в Москве.

— Какой негодяй! И ты не предполагал этого?

— И да, и нет. Сомнения стали появляться. А после избрания Михаила Романова я получил все доказательства.

— И ничего не стал мне говорить?

— Зачем? Что бы это изменило? У тебя, государыня, хватало иных огорчений. Дело в том, что Михаил Романов отправил в Персию новое посольство, чтобы сообщить о своем избрании и затребовать выдачи Ивана Хохлова со всеми его бежавшими отсюда товарищами.

— Откуда такое условие?

— Государыня, но ведь, во-первых, Иван Хохлов изменил Москве, где тебя уже не было.

— Ты хочешь сказать, что Михаил Романов вступился за государя Дмитрия Ивановича?

— Обычный предлог, чтобы свести счеты с неугодным лицом. Но Хохлов настолько полюбился шаху, что тот очень долго оттягивал его выдачу и согласился на нее только после того, как московское правительство обещало полное помилование изменнику.

— Зачем он был вообще нужен правительству Михаила Романова?

— Только для порядка. Разговор о полном помиловании оказался очередным обманом. Ивана привезли в Москву с приставом. Он сейчас в темнице. Может быть, и в пытошной башне. И ходят слухи, что его брат, стрелецкий воевода на Терках, получил условие: если он поможет освободить от тебя и твоего двора, государыня, Астрахань, Иван Данилович будет спасен от тюрьмы и пыток.

— Это значит…

— Только то, что Хохлов-младший будет биться с настоящей яростью, забыв все наши давние договора и добрые отношения.

— Сегодня, вельможный боярин, ты отбился только от горожан.

— А завтра к ним наверняка присоединятся казаки из Терок, которых ведет Хохлов.

— Их может быть очень много? Город Терский так велик?

— Говорят, это просто укрепление, построенное лет сорок назад донскими казаками на берегу реки Терека. С тех пор эти казаки получили имя терских, а укрепление имеет несколько валов вокруг него и ничего больше. Просто в отличие от горожан терские казаки не расстаются всю жизнь с оружием. Они отличные наездники. Еще лучшие стрелки. И — они дорожат только своей свободой.