— Дженсен был не готов к такому повороту событий.
— Я сказал, что его нужно заменить. Мы еще не вышли отсюда, а он уже подвергает сомнению мою точку зрения. Что же будет потом? Он опасен. Все равно что взять с собой бомбу замедленного действия.
— Но послушайте, Меллори…
— Либо он, либо я.
— И я, — тихо произнес Андреа.
— И я тоже, — присоединился Миллер.
В комнате воцарилось напряженное молчание. Рейнольдс подошел к Меллори.
— Сэр.
Меллори неодобрительно посмотрел в его сторону.
— Простите меня, — продолжал Рейнольдс. — Я был не прав. Это больше никогда не повторится. Я очень хочу работать с вами, сэр.
Меллори перевел взгляд на Андреа и Миллера. На лице Миллера застыло неподдельное удивление. Энтузиазм Рейнольдса был ему непонятен. Невозмутимый, как всегда, Андреа еле заметно кивнул головой. Меллори улыбнулся.
— Уверен, что капитан Дженсен в вас не ошибся, сержант Рейнольдс.
— Вот и договорились. — Дженсен сделал вид, будто ничего не случилось. — Теперь — спать. Но прежде мне хотелось бы услышать краткий отчет о событиях на Навароне. — Он посмотрел в сторону морских пехотинцев. — Вам придется оставить нас одних.
— Слушаюсь, сэр, — Рейнольдс вновь обрел уверенность. — Разрешите пройти на летное поле, проверить готовность самолета и снаряжение.
Дженсен утвердительно кивнул. Как только дверь за десантниками закрылась, Дженсен подошел к боковой двери и приоткрыл ее: — Заходите, генерал.
Вошедший был очень высок и худ. Вероятно, ему было лет тридцать пять, но выглядел он существенно старше. Переутомление, усталость, лишения, годы отчаянной борьбы за существование не прошли для него даром. Преждевременная седина, глубокие морщины на смуглом лице — бесстрастные свидетели перенесенных страданий. Темные, блестящие глаза горели внутренним огнем. Такие глаза бывают у человека, фанатически преданного прекрасной, но пока недостижимой идее. На нем была форма британского офицера без погон и знаков различия.
Дженсен заговорил:
— Познакомьтесь, джентльмены. Генерал Вукалович. Заместитель командующего партизанскими соединениями Боснии и Герцеговины. Вчера доставлен самолетом из Югославии под видом врача для организации поставок медикаментов партизанам. Его настоящее имя знаем только мы с вами. Генерал, это — ваши люди.
Вукалович оглядел их изучающим взглядом. Лицо его было непроницаемым.
— Эти люди устали, капитан Дженсен. Слишком многое поставлено на карту… Они не справятся.
— Он абсолютно прав, — с готовностью поддержал Миллер.
— Они, конечно, немного устали с дороги, — мягко произнес Дженсен. — От Наварона путь неблизкий… Тем не менее…
— Наварон? — перебил его Вукалович. — Эти трое — те самые люди?..
— Трудно в это поверить, я согласен.
— Наверное, я был к ним несправедлив.
— Абсолютно справедливы, генерал, — вступил снова Миллер. — Мы истощены. Мы совершенно ни на что не способны.
— Прекратить разговоры, — Дженсена трудно было сбить с толку. — Капитан Меллори, кроме генерала и еще двух человек, в Боснии никому не будет известно, кто вы и какова истинная цель вашей экспедиции. Представит ли вам генерал этих двух, его дело. Кстати, генерал Вукалович одновременно с вами полетит в Югославию. Только на другом самолете.
— Почему на другом? — спросил Меллори.
— Потому, что его самолет должен вернуться, а ваш — нет.
— Ясно, — сказал Меллори. В наступившей тишине он, Андреа и Миллер пытались вникнуть в смысл последней фразы Дженсена. Погруженный в мысли, Андреа машинально подбросил дров в догорающий камин и оглянулся в поисках кочерги. Единственная кочерга в комнате, согнутая Рейнольдсом в подкову, сиротливо валялась у камина. Андреа поднял ее, рассеянно покрутил в руках, без видимых усилий разогнул, поворошил дрова и поставил на место, продолжая сосредоточенно хмуриться. Вукалович наблюдал за этой сценой, не отрываясь.
Дженсен продолжал:
— Ваш самолет, капитан Меллори, не вернется потому, что им можно пожертвовать в интересах достоверности легенды.
— Нами тоже придется пожертвовать? — поинтересовался Миллер.
— Вам не удастся ничего сделать, пока вы не окажетесь на земле, капрал Миллер. Там, куда вам надо попасть, ни один самолет не сядет. Поэтому вы — прыгаете, а самолет — разбивается.
— Звучит очень достоверно, — пробурчал Миллер.
Дженсен пропустил это замечание мимо ушей.
— Действительность на войне порой слишком сурова. Поэтому я и отослал троих молодых людей. Не хотелось остужать их энтузиазм.
— А мой уже совсем остыл, — скорбно заметил Миллер.
— Помолчите же, наконец. Было бы все же неплохо узнать, почему восемьдесят процентов наших поставок попадает в руки фашистов. Хорошо также, если вам удастся обнаружить и освободить наших связных, захваченных немцами. Но это не самое главное. Этими грузами и даже связными можно пожертвовать в интересах дела. Но мы никак не можем пожертвовать жизнями семи тысяч людей, находящихся под командованием генерала Вукаловича. Семь тысяч партизан окружены гитлеровцами в горах Боснии, без боеприпасов, без продовольствия, без будущего.
— И мы должны им помочь? — мрачно спросил Андреа. — Вшестером?
— Во всяком случае, попытаться, — откровенно ответил Дженсен.
— Но у вас есть хотя бы план?
— Пока нет. Только наметки. Общие идеи, не больше. — Дженсен устало приложил руку ко лбу. — Я сам всего шесть часов назад прилетел из Александрии. — Он помедлил, потом пожал плечами. — До вечера далеко. Кто знает, все еще может измениться. Несколько часов сна способны сотворить чудо. Но прежде всего — отчет о наваронской операции. Вам троим не имеет смысла здесь оставаться, джентльмены. Думаю, что капитан Меллори один сможет удовлетворить мое любопытство. Спальные комнаты в противоположном конце коридора.
Меллори дождался, пока дверь за Вукаловичем, Андреа и Миллером закрылась, после чего спросил:
— Как доложить, сэр?
— Что именно?
— О Навароне, естественно.
— К черту Наварон. Дело кончено, о нем можно забыть. — Он взял со стола указку и подошел к карте. — Итак, начнем.
— Значит, план все-таки существует? — осторожно спросил Меллори.
— Конечно, существует, — бесстрастно подтвердил Дженсен и повернулся к карте. — В десяти милях отсюда проходит линия Густава. Пересекает Италию вдоль рек Сангро и Лири. По этой линии немцы построили самые мощные на сегодняшний день оборонительные сооружения. Здесь, у Монте-Кассино, безуспешно пытались прорваться лучшие дивизии союзников. А здесь, в Анцио, пятьдесят тысяч американцев стоят не на жизнь, а на смерть. Вот уже пять долгих месяцев мы, словно головой стену, пробиваем эту проклятую линию Густава. Наши потери в живой силе и технике невозможно сосчитать. И пока мы не продвинулись ни на дюйм.
— Вы, кажется, что-то говорили о Югославии, сэр, — неуверенно напомнил Меллори.
— Я подхожу к этому, — успокоил его Дженсен. — Прорвать линию Густава можно, только ослабив немецкую оборону.