на него с преувеличенной скукой.
– Расскажите мне о Кэтрин, – говорю я.
Тишина.
– В конце концов, тебе придется говорить.
Лен продолжает молчать.
– Отлично, – я встаю, потягиваюсь, иду к двери. – Поскольку мы никуда не продвинемся, пока ты не начнешь говорить, пожалуй, я приготовлю кофе.
Я останавливаюсь в дверях, давая Лену возможность ответить. После еще тридцати секунд тишины я спускаюсь на кухню и включаю кофеварку. Прислонившись к кухонной стойке, слушая, как мистер Кофе шипит и капает, я, наконец, осознаю всю тяжесть сегодняшних событий.
Лен вернулся.
Кэтрин нет.
Том заперт в подвале дома Фицджеральдов.
А я? Я скоро заболею.
Тошнота приходит внезапным приступом. Одна секунда, я стою. Затем я сгибаюсь пополам на полу, а кухня крутится, крутится и крутится. Я пытаюсь встать, но мои ноги теперь слишком слабы, чтобы удерживать меня. Я вынуждена ползти в уборную, где меня рвет в унитаз.
Закончив, я сижу, прислонившись к стене, плачу, учащенно дышу и кричу в полотенце, сорванное со штанги рядом со мной. Я перешла от желания верить, что ничего из этого не происходит на самом деле, к желанию узнать, как сделать так, чтобы это прекратилось.
Я не могу и не хочу больше продолжать все это. Я должна заставить Лена сказать мне правду. Будет только хуже, если Лен не заговорит. Я уже вытерпела столько стресса, страха и отчаянья, что мне уже все равно.
Я еще не дошла до момента срыва, но близка к этому, я чувствую. Но у меня есть еще дело, которое я должна завершить. Поэтому я встаю, несколько удивленная тем, что могу, и омываю лицо холодной водой. Когда я вытираюсь полотенцем, в которое кричала, я чувствую, что мне стало легче.
Я должна действовать. Все плохо, но хуже уже не будет.
Нужно все заканчивать.
Пока я восстанавливалась в уборной, я не слышала, как машина въехала на подъездную дорожку.
Не слышала, как водитель вышел из машины.
Не слышала шагов, приближающихся к дому.
Я осознаю, что у меня посетители, когда уже постучались в дверь. Два стука, такие громкие и пугающие, как выстрелы. Я смотрю в зеркало в дамской комнате, когда слышу их, и мое застывшее выражение лица – та самая картина паники оленей в свете фар. Губы разошлись. Глаза размером с четвертак и полные удивления. Мое лицо, такое розовое и одутловатое секунду назад, мгновенно бледнеет.
Еще два удара в дверь выводят меня из ступора. Подпитываемая первобытным стремлением к самосохранению, я выбегаю из дамской комнаты с полотенцем в руке, зная, что мне нужно сделать, даже не задумываясь об этом. Я взлетаю по лестнице в спальню. Лен напуган, пытается что-то сказать
У него нет шанса.
Я запихиваю полотенце ему в рот и завязываю концы у него за головой.
Затем я снова спускаюсь по лестнице, останавливаясь на полпути, чтобы отдышаться. Остальные шаги я делаю медленно, чувствуя, как сердцебиение переходит от бешеного хрипа к размеренному стуку. В холле я спрашиваю:
– Кто?
– Вилма Энсон.
Мое сердце подпрыгивает – одиночный неуправляемый всплеск – прежде чем снова успокоиться. Я вытираю пот со лба, натягиваю улыбку, достаточно широкую, чтобы дотянуться до дешевых мест в театре, и открываю дверь. Я вижу Вилму, стряхивающую с себя дождь, намочивший ее, пока она бежала от машины до двери.
– Детектив, – весело говорю я. – Что привело вас в такую погоду?
– Я была по соседству. Могу ли я войти?
– Конечно.
Я широко открываю дверь, Вилма проходит в холл и секунду смотрит на меня холодным испытующим взглядом.
– Ты промокла? – спрашивает она меня.
– Я ходила проверить лодку, – говорю я, и ложь спокойно слетает с моих уст. – Сейчас я собираюсь выпить кофе.
– В такой час?
– Кофеин меня не берет.
– Повезло, – говорит Вилма. – Если бы я сейчас выпила чашку, я бы не спала до рассвета.
Поскольку она все еще оценивает меня, выискивая любые признаки того, что что-то не так, я жестом приглашаю ее следовать за мной вглубь дома. В противном случае она только усилит подозрения. Я веду ее на кухню, где наливаю кофе в кружку и несу ее в столовую.
Вилма следует за мной туда. Когда она садится за обеденный стол, я ищу взглядом пистолет, спрятанный под ее курткой. Он на месте, говорит мне, что она здесь по официальному делу.
– Я предполагаю, что это не дружеский визит, – говорю я, садясь напротив нее.
– Правильное предположение, – говорит Вилма. – Я думаю, ты знаешь, о чем идет речь.
Честно говоря, нет. Так много всего произошло за последние двадцать четыре часа, что нельзя удивляться визиту полиции штата.
– Если это из-за моего телефонного звонка, я хочу, чтобы ты знала, что я сожалею. Я неправильно думала, когда обвиняла Буна.
– Согласна, – говорит Вилма.
– И я не верю, что он имеет какое-то отношение к происходящему.
– Согласна.
– Я рада, что мы друг друга поняли.
– Конечно, – говорит Вилма, давая понять, что ей наплевать, поняли мы друг друга или нет. – Жаль, что я здесь не для того, чтобы обсуждать Буна Конрада.
– Тогда почему ты здесь?
Я смотрю на нее сквозь пар, поднимающийся из моей кофейной кружки, пытаясь прочесть ее мысли. Это невозможно.
– Ты сегодня вечером следила за домом Ройсов? – спросила Вилма.
СЕЙЧАС
Я сделала глоток бурбона и посмотрела на человека, прикованного к кровати, поглощенная одновременно страхом и восхищением тем, что кто-то настолько злой может содержаться внутри кого-то, такого красивого. Такого быть не должно. Тем не менее, это происходит. Я наблюдаю это своими собственными глазами. Это заставляет меня держать стакан бурбона прижатым к губам.
Я делаю еще глоток.
– Я помню, как ты напивалась буквально с одного бокала вина, – говорит Лен, наблюдая, как я пью. – Это явно изменилось. Полагаю, я имел к этому какое-то отношение.
Я