Читать интересную книгу Статус неизвестен (СИ) - Юрий Шубин

Волосы Рона сливались с хлебными злаками.

Щуплый высокий юноша Карэл Крейг остановился чуть правее, оставив место подошедшему Парсу. Тянулись поля, колыхались зреющие колосья. Хлеб шумел приливами и отливами.

Закончив работу со провайдеров посадочного модуля плазмоиды заблестели и зашевелились как спины тысячи жуков. Торчащие из их оболочек жгутики-флагерры затрепыхались многопалыми комками, цепляясь за восходящие потоки. И вспыхнув унеслись, стеганув хвостом горячего ветра по озаренным солнцем колосковым волнам.

Небо дрогнуло голосом звезд. Приручая пространство в вышине нарастал приближающийся гром. По звуковой экспоненте можно было догадаться что корабль достиг зоны торможения и развивал фазу посадки.

Иллари бросил взгляд на ниточки шрамов и разглядев грязь на рукаве подошедшего Парса проворчал:

— Ты опять весь испачкался.

— Э-тт-то нэ-н-налет нэ-не-у-увяд-д-даемой сэ-с-славы. — по ранению Парс старался говорить меньше чем подразумевал под своими словами и все прекрасно поняв его заулыбались.

Звенело полуденное поле. Жесткое и парчовое. Напоенное флюоресцирующим солнцем.

Немного грустно Рон со вздохом произнес:

— Если бы нам способности провидцев взрастить хотя бы на одно поколение раньше, то наша Перво земля была не менее прекрасной планетой.

— Но тогда бы об этом обязательно прознали Фраки и ваш «Феникс», — Карэл Крейг сделав шаг положил руку на плечи Рона и Парса, — никогда бы не восстал из пепла.

— Может быть тогда ему бы не пришлось умирать? — возразил на это Рон.

Шрамы белели как засохшие на теле черви. Стебли злаков бурлили под ветром.

Рон осекся прочитав напряжение и озабоченность на лице Карэла Крейга. Ощутил как внезапно участился его собственный пульс и почувствовал тянущий по спине холодок. Судорогой по золотому полю промчалась тревога. Щуплый юноша едва заметно но весьма болезненно сжал его плече.

Волоски на затылке Рона предчувственно шевельнулись от движения смутной тени. Он знал цену такому сумрачному состоянию. Карэл Крейг не сводил с Рона странного взгляда.

Каждый колосок отбрасывал веер из вариантов, словно выбирая позицию.

«Задание считается выполненным без потерь только по возвращении.»

Барражирующий в ноздрях Рона ветер был сиропом опасности. Рон искоса глянул на товарищей одарив тех выразительной гримасой и шагнул за межу. Иллари открыл было рот, но Рон отмахнулся от него широким, как весло от байдарки, взглядом, оставив космодесантников в некотором недоумении. Низко пригнувшись Рон быстро двинулся, скользнув бесплотной невидимой тенью в упругие, жесткие стебли колосьев.

Эти маленькие секунды, как ледяные кнопки под стельками ботинок, таяли превращаясь в холодный пот и делали каждый прыжок, толчок каждый, заостренно липким.

Рон спешил. Торопился изо всех сил. Где пригнувшись, где ползком, где в полуприсяде шустро порысил, стараясь держаться спиной к свету. Оперативный провидец кошкой шмыгнул в редколесье. Сердце колотилось где-то в горле. Игла опасности неустанно скоблила дорожку сомнений и ему приходилось корректировать свое поведение, прозорливо вычленяя факторы дающие преимущество. Неожиданно рискованный, изворотливый и неуловимый Рон скользящим шагом осторожно раздвигал травинки, стараясь не переломить упавшую ветку или хрустнуть подстилкой из сухих листьев. Он крался через редколесье. Шум ветра заглушал шуршание шагов. Лес казался скрипучим и шепчущимся.

Шорох был таким осторожным, что ни о каком доверии думать не приходилось.

Рон замер в совершенно ясном предчувствии реализации.

Бугристый ствол дерева с обильно выступившими капельками смолы был словно опутан бусами. В раскидистой тени прятался человек. Укрывшийся стрелок находился в снайперской лежке и обирал пожухлые листки со своей винтовки.

Не нужно было быть оперативным провидцем чтобы понять что этот угнездившийся тип замышляет. Рон почесал шрам на носу, он пытался разглядеть лицо, которое никак нельзя было назвать располагающим, но ракурс был неудобным.

Испытывая неприязнь никогда не увидеть истинного лица своего врага.

Рон двинулся, подкрадываясь к стрелку чуть ближе. Ствол снайперской винтовки был черен как прокопченный вертел. Переплетение ветвей несказанно растворило черты снайпера. Рон был крайне осторожен, но под ложечкой засосало. Смещаясь Рон мылил недобрым глазом его загривок. Взгляд провидца говорил не о страхе, а о любопытном ожидании, пока тот слегка не повернул голову, достаточно чтобы беспокойство обернулось смятением.

Рон узнал его!

Этот весьма несуетливый взгляд. Рон испытал отвращенный ужас, но его мысли в итоге выкарабкались.

Самородов был поглощен, он уже задержал дыхание…

Светлая прядь упала Рону на лоб.

Пехот-командер просунул ствол в сплетение побегов определяя директрису стрельбы и проникаясь смертоносным моментом. У него было абсолютно работающее оружие, один общий замок, одно движение и пуля без утыкания патрона смотрит в немигающий зрачок ствола. Самородов приник глазом к телескопическому прицелу и выбрал более удобную мишень не торопя накопленные мысли и чувства.

«Командира?»

Он настраивал себя на этот выстрел напряженно фокусируя объект в оптику прицела.

«Заику?»

Самородов откорректировал прицел.

«Сын Эмили самый опасный.»

Вызывающе смакуя он не брал Карэла в расчет и искал запропастившегося четвертого. Он целился в верхнюю часть силуэта, взяв чуть выше и в сторону, с поправкой на ветер, в расчете на «проседание» летящей пули. У пускового крючка ход был тугим и коротким.

Пуля — личинка смерти, которая полетит, но не станет бабочкой никогда. Не посмев…

Самородов убрал палец со спускового крючка. Ему сейчас не было дела ни до кого. Пехот-командер наблюдал самого себя. Он был сентиментально перевозбужден. Смятение которое он испытывал не шло ни в какое сравнение с подстерегающей в кустах смертью. Он себе сейчас был опасней любой возможной угрозы.

Самородов вновь прицелился.

«На зло кому? Себе. Кому же еще. Убить — не значит одержать победу. Победить — не значит уничтожить. Кажется он научился этому вот только что. Или знал всегда, усвоив напрасность смерти? Видя как возвращается в мертвое тело жизнь. Как одерживает победу не убивая. Как продолжается смешиваясь череда опытов по становлению человека. Всегда неравного самому себе в том, чем он мог бы наградить мир поступив так а не иначе.»

В этот самый момент его ум распахнулся так, что услышал через удары сердца то, что ему давно было известно и ему сделалось нехорошо. Словно истончившаяся над сердцем грудная клетка тяготилась прикосновения приклада.

«Наведенным стволом словно дырявой душой целился.»

Месть была его прибежищем от подступающего кошмара бессилия.

«По злому быть сильным легко. Сложнее быть человеком осилившим свой норов.»

Внутренняя убежденность и была понятием справедливости. В этом ощущении было больше от него самого. И в этом он оставался неизменен.

Роняя с себя травинки и листья Самородов вырвался и встал, втолкнулся как пружина высвобождаясь от тягости ненужного, бесполезного зла. Нашествие чувств в назидание жалким потугам мести. Которая хоть горячая, хоть холодная — все равно пустая и бесплодная. Выходя из этого клинча Самородов перехватил снайперку зыбко качнувшись. Это уже случилось с его сердцем. Лично брошенного ему вызова больше не было.

«Порода важнее выпаса.»

Несмотря на нарастающий в небе гром человек ринулся прочь. Он уходил не оглядываясь, немного сутулясь и не задирая вверх головы.

Ощущая себя прозрачным, видимым насквозь, Рон взирал на снайпера отменившего свой выстрел с невольным уважением.

У каждого свой крест и свое распятие за спиной.

И снова был день.

Рон тихо снялся с точки наблюдения, размышляя о некой великой силе выживания человечества через принципы. Он материализовался из лесополосы взъерошенно трогательный и чересчур серьезный, стряхивая колючий пух какого-то растения.

Подтверждая сотрясение земли сквозь однообразную обязательность света над полем нарастала огромная, стремительно увеличивающаяся тень. Непомерно торжественный нахлобучивающийся над всем полем звук рвался из галактических пучин. Сквозь светлое и дневное размеренно гудел опускающийся космос, заполняя портал твердым телом спускающегося корабля.

Рон поспешал. Дрожащей полоской благоденствовал на солнышке Карэл Крейг. Вокруг его ног шелестело и шуршало спелое золото колосьев. Он уже простился с Иллари и Парсом, ушедшими далеко вперед, чьи краски съедала громадная плывущая тень.

Человек, как мера всех вещей, отрешенно думал о целесообразности добра, как всему в мире назначенной цене.