интересно, но не менее заинтересовало меня другое. Героиня романа вначале вступает в связь с китайским молодым человеком (судя по тексту, не первым уже её бойфрендом – и тоже китайцем), а затем (и параллельно) с немцем. И вся беспредельность и откровенность секса[838] связана именно с этим немецким партнёром[839]. Чжоу Вэйхуй призналась интервьюеру, что замуж она собирается выходить за китайца (и нынешний бойфренд автора, как и у её героини, 一 китаец). Что это? Защитный патриотизм? (Можно подумать 一 а если ксенофобия? Разве патриотизм, если он педалирован к тому же, сильно отличается от ксенофобии? Не уверена). Обвиняйте-де меня в чём угодно, но не в не-патриотизме, как бы утверждает автор.
Или по дороге нарушения и отрицания всех и всяческих табу одно какое-то по недосмотру ли, интуитивно ли в целях самосохранения или в целях сохранения самоидентификации остаётся неприкосновенным? Конечно, представляется, возможна и такая трактовка. Но возможна и другая. Замечено неоднократно (в литературных произведениях, в кинофильмах, в том числе в 2001 году в одном из октябрьских ночных эфиров радиостанции «Эхо Москвы» ещё раз подтверждено профессором Алексеем Масловым), что наиболее табуированные в сексуальном поведении женщины Востока, «вступая на тропу разврата» при столкновении с иной цивилизационной формой поведения, ведут себя чрезмерно раскованно и безоглядно. Не исключено, что именно это и происходило при взаимоотношениях героини романа и её немецкого сексуального партнёра.
Есть мнение, что следует сексуальное поведение рассматривать как эволюционирующий феномен, чьи значения и истины являются частью продолжающегося производства социальной реальности, а также значимым фактором конструирования современных представлений о человеке в целом (выделено мною. 一 Э.С.). Сексуальность является базовым фундаментальным аспектом человеческого существования, стержнем его жизни на протяжении всего жизненного пути[840]. Привычка бросать вызов общественной морали и обыденному здравому смыслу часто связана с неподдельным интересом к проблемам секса (а у некоторых бывает связана с религиозными исканиями), что чаще всего неприемлемо и непонятно для пуританизма, в том числе и для «мещанского консерватизма»[841].
Редактор «Кайфана» пишет, что «начало обсуждения секса» в Китае положили записки личного врача Мао Цзэдуна. А также он утверждает, что нынешнее громогласное обсуждение секса, с одной стороны, подрывает тысячелетние традиции Китая, а, с другой, – ещё более подрывает лицемерные этические установки КПК.
К этим пунктам его высказывания мы вернёмся позже. А сейчас 一 ещё несколько штрихов обсуждения романа.
Появились некие ростки какой-то иной жизни в Китае – так оценивают некоторые[842] и издание самого романа, а главное 一 возникшую шумиху вокруг него[843]. Другие утверждают, что это – проявление одной из форм стремления молодёжи к самовыражению. От лицемерного аскетизма маоцзэдуновского типа через протест, через нарушения норм социальной жизни (наркотики, татуировки, секс и всё такое прочее) молодёжь ищет путь к свободе выбора, праву если не личностью быть, то хотя бы взлелеять свою индивидуальность. Не все так поступают. Ещё меньше 一 говорят об этом вслух и громко, прямо-таки трубя об этом. Но всё больше людей, которые задумываются на эту тему, хотят этого. С началом реформ писатели уже сделали первые шаги, чтобы «распахнуть окна, дать возможность вздохнуть свежего воздуха». Но «чёрные крылья революции нависали надо всем»[844]. И, однако, «полный контроль над человеческими судьбами уже потерян»[845]. А молодёжь способна заплатить любую цену за свою свободу, выбирая порой весьма эпатажные способы, сохраняя при этом «детскую безмятежность»[846]. С другой стороны, бытует ведь пословица, говорящая, что чтоб выпрямить палку, надо её перегнуть в противоположную сторону! И в «Кайфане» приводятся мнения, что в переходный период «перегибы», ошибки неизбежны.
Большинство людей ко всем этим дискуссиям по поводу обсуждаемого романа в лучшем случае просто остаются равнодушными, а есть и такие, в ком вся эта шумиха вызывает искреннее возмущение. (К возмущающимся в начале скандала принадлежали и родители Вэйхуй. Потом они стали дочери сочувствовать и даже помогать кое в чём, в том числе и в проведении цитируемого интервью с корреспондентом «Кайфана»). В «Кайфане» (да и в КНР об этом говорится немало) признаётся, что среди определённой части населения страны «революционность снизилась». Здесь, верно, уместно заметить (и было уже в разных ситуациях и разными людьми отмечено), что Китай, вернее его жители, даже если судить на взгляд, поверхностно, всё более перестают выглядеть на одно лицо (как внешне, так, судя по всему, и внутренне). «Убегая от революции, они, к сожалению, теряют все идеалы», осуждают некоторые таких молодых людей[847].
А, с другой стороны, «сексуализацию», если можно так сказать, молодёжи можно понять и как отражение призыва «смело рвать с традиционными взглядами»[848]. В период политических перемен уход в секс, к тому же, является самой безопасной и «дешёвой» с политической точки зрения тактикой поведения, но, естественно, и самой экстравагантной – с морально-этической.
Кто-то обвиняет автора «Шанхай баобэй» в открытой пропаганде буржуазного образа жизни (усиливая свое обвинение утверждением, что автор-де ещё и гордится этой своей пропагандой)[849]. Другие называют роман «микробами зарождающегося среднего класса»[850]. Но без образования «среднего класса» вряд ли возможно реальное осуществление реформ. Среди социально-психологических характеристик «среднего класса» пренепременно должны присутствовать индивидуализм и самоуважение, а один из критиков и определил «сексуальность как завесу, за которой скрывается самоуважение молодёжи»[851].
Роман Чжоу Вэйхуй был официально запрещён в том числе и за эротику. (Для очернения оппозиционеров нередко используется обвинение их в нарушении морали, вплоть до склонности к порнографии. Так, участникам демократических событий апреля 1976 года инкриминировалось чтение романа «Анна Каренина», поскольку, как объяснил им следователь, «что это чтиво порнографическое, ясно даже далёкому от искусства простому полицейскому».[852]) Официальная пропаганда отвела роману место между «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и «Счастливой шлюхой» Холландера, также запрещёнными в Китае[853].
В оговоренной уже редакционной статье журнала «Кайфан» утверждается, что столь активно дебатирующийся в среде китайской молодёжи роман следует признать как некое социальное и культурное, а вернее социокультурное явление. Данный эротический роман является не просто таковым, то есть не просто романом, литературой, пусть с точки зрения кого-то и низкопробной (хотя именно этот роман с художественной стороны КНРовскими критиками оценивается высоко) или аморальной. И должен рассматриваться прежде всего именно как явление явно социокультурное. А возможно, следует и пойти дальше: это не столько явление как таковое, сколь симптом некоего подспудно зреющего явления. Но в том и другом случае он (роман), а скорее всего – ситуация вокруг него, требует серьёзного и вдумчивого осмысления.
Вменяли