Фра Микеле, святоша низкого происхождения из Боско, что близ Александрии, ненавидел немцев, поскольку они породили протестантизм и массу опасных еретиков и перевели Священное Писание на свой язык, а это, последуй прочие их примеру, могло бы привести к вавилонскому смешению языков и концу Святой Матери Церкви.
— Чего ты хочешь? Будь краток!
Леберехт и не ждал более любезного приветствия. Великий инквизитор был облачен в красное, он носил длинные красные перчатки из шелка и восседал за простым черным деревянным столом, который вместе с тремя стульями составлял единственную мебель в комнате.
— Я пришел, — начал Леберехт, вспоминая свою лучшую цицероновскую латынь, которая была очень далека от церковной латыни священников, — чтобы поведать о вопиющей несправедливости, которую учинил священный трибунал одного немецкого города (название оного я с тех пор не произношу) по отношению к моему отцу, Адаму Фридриху Хаманну. Отец мой был похоронен в освященной земле, но явились свидетели против него, которые якобы видели его дух, бродивший по городу. Эти недостойные доверия люди дают свидетельства против всех и каждого, только плати…
Фра Микеле, внимавший словам Леберехта с ледяной миной, вскочил, насколько позволяла его тучность, и выкрикнул низким голосом:
— Не хочешь ли ты тем самым сказать, что святая инквизиция подкупает свидетелей, чтобы приговорить еретика?!
— Да, именно это я и хочу сказать. Деньгами или посулами отпускает все смертные грехи — не могу сказать точно. Ясно только одно: отец мой был набожным, добропорядочным человеком, а не колдуном, в чем его обвинила инквизиция.
Великий инквизитор издал ироничный смешок, оперся на стол своими короткими ручками и подался к Леберехту.
— Ты говоришь на чудной латыни, — похвалил он, — и это означает, что ты умен. Почему же ты опускаешься до таких глупостей?
— Вы называете глупостями, фра Микеле, то, что я борюсь за честь своего отца? Помощники ваших помощников сожгли труп моего отца на костре, посмертно обвинив его в вещах, которые находятся за пределами всякой реальности, — горько усмехнувшись, сказал Леберехт. — И возражения против этого вы называете глупостью?
Фра Микеле опустился на стул и отвечал теперь с более серьезным лицом:
— Намерение твое, брат во Христе, чрезвычайно похвально, но человек твоего положения должен бы знать, что священный трибунал никогда еще не пересматривал приговора о ереси. Как известно каждому, в этом нет необходимости, поскольку инквизиция, осененная Святым Духом, не может ошибаться. Non est possible, ex officio![88]
— И у Святого Духа может быть неудачный день! — дерзко заметил Леберехт. Он чувствовал себя довольно уверенно, и инквизитор, привыкший к обращению с достойными жалости осужденными, воля которых была сломлена одной уже мощью той организации, которую он представлял, почувствовал это и отреагировал соответственно.
— И ты всерьез веришь, что священный трибунал Рима будет расследовать приговор за ересь, вынесенный в немецких землях? — спросил инквизитор. — Думаю, ты переоцениваешь свои возможности.
Тут Леберехт, который до этого вел беседу стоя, подошел к столу, нагнулся вперед, как немного раньше сделал фра Микеле, и, покраснев лицом, спокойно, но твердо произнес:
— Господин великий инквизитор, я не ожидал от вас иного ответа, а потому потрясен меньше, чем полагается в подобной ситуации. Заметим, сегодня день Богоявления, и я даю инквизиции 365 дней — год времени, чтобы пересмотреть позорный приговор против моего отца. Иначе…
— А что "иначе"? — Фра Микеле поднял брови.
— Иначе я позабочусь о том, чтобы книга Коперника, за которой курия годами охотится, как черт за грешной душой… чтобы эта книга получила распространение.
Одетый в красную мантию доминиканец в возмущении покачал головой, но тик, пробежавший по его лицу, выдал внутреннее волнение.
— Не знаю, о какой книге ты говоришь, — проворчал он. — Я не знаю никакого Коперника.
— Я тоже, — нашелся Леберехт, — ибо он умер, когда мне не было еще и трех лет. Но мне известно, что он оставил манускрипт из двадцати двух глав, как в "Откровении" Иоанна Богослова. Этот манускрипт носит название "De astro minante", и он был отдан в печать одним бенедиктинцем из аббатства Бурсфельд. Я знаю также, что сей труд был издан в количестве ста одного экземпляра — по одному экземпляру на каждую библиотеку конгрегации Бурсфельда. Посвященным содержание книги достаточно хорошо известно: Земле, которая, по Святому Писанию, создана Богом, отпущено лишь короткое время, и Страшный суд, о котором так убедительно сообщает Писание, не состоится, во всяком случае, состоится не так, как это предвещают Евангелия и "Откровение". Ведь то, что Иоанн описывает словами "Се грядет с облаками, и узрит Его всякое око; и возрыдают пред Ним все племена земные", это не Господь Бог наш, но неведомая звезда, которая неудержимо несется к Земле и которая при столкновении погубит все живое. Лишь немногие знают об этом, даже не все Папы; но те, кто знали, жили, на диво всему миру, по-скотски и распущенно, как дикие твари пред лицом грозящего им уничтожения.
Пока Леберехт говорил, голова дородного великого инквизитора, казалось, готова была треснуть.
— Откуда ты все это знаешь? — осведомился фра Микеле. Затем, сложив ладони и упершись взглядом в стол, он прерывисто задышал: "Libera me, Domine, de die illa tremenda, quando coeli et terra sunt motui…"
— "…sunt movendi", — поправил его Леберехт. — Если, конечно, вы хотите сказать, что Господь избавит вас от того ужасного дня, когда небо и земля пошатнутся. Но, чтобы ответить на ваш вопрос, скажу: все это описано в книге Коперника.
— Нет такой книги! Ты слышал это от какого-нибудь еретика. Мир полон лживых историй, которые сеет Антихрист! — Великий инквизитор ударил кулаком по столу. — Я поверю тебе лишь в том случае, если книга эта будет лежать здесь, на моем столе!
Леберехт презрительно рассмеялся:
— Фра Микеле, вы держите меня за болвана. Неужели вы всерьез верите, что я положил бы на ваш стол книгу, в существовании которой вы сомневаетесь? Тогда моя жизнь не стоила бы и ломаного гроша! О нет, книга эта, пока я жив, будет храниться в надежном месте. К тому же я позаботился о том, чтобы в случае моей насильственной смерти она была опубликована без моего участия.
Доминиканец с серьезным видом покачал головой, потом начал барабанить кулаками по столешнице, словно хотел уничтожить насекомое, и, наконец, воскликнул:
— Я не верю! Этого не может быть! Absit, absit![89]
И тут ему в голову пришла мысль, как он может проверить Леберехта. Он хитро взглянул на него и сказал:
— Если ты утверждаешь, что какими-то путями заполучил эту трижды проклятую книгу, то тебе наверняка знакомы слова, которыми начинается эта фальшивка…
Мгновение, пока инквизитор упивался уверенностью в том, что обошел этого выскочку, Леберехт наслаждался, ибо знал: чувство превосходства противника будет длиться недолго. И действительно, уже в следующий миг Леберехт легко и без раздумий начал цитировать слова, которые врезались ему в память, поскольку они принадлежали медику и доктору церковного права и были выдержаны в блестящих формулировках: "Arictotelis divini universum nec lulii Caesaris calendarium protegere nos non possunt ab astro minante…"
— Стой! — гневно и одновременно разочарованно воскликнул фра Микеле. — Я верю тебе!
Доминиканец рухнул на стол, как раненый зверь, широко раскинув перед собой руки. Голова его, вывернутая в сторону, лежала на столешнице. Он тяжело дышал. В большой пустой комнате воцарилась необыкновенная тишина. Лишь через окна, выходящие на север, доносился шум со строительной площадки собора Святого Петра.