Изнывая от чувства вины, я откладывал звонок подруге Энди Харриса Фионе Макферсон и жене Роба Холла Джен Арнольд, пока они сами не позвонили мне из Новой Зеландии. Когда они позвонили, я был не в состоянии найти те слова, которые успокоили бы гнев и возмущение Фионы. Джен Арнольд во время разговора по большей части утешала меня.
Я всегда понимал, что восхождение на горные вершины — дело очень рискованное. Я признавал, что опасность является важной составляющей игры: без нее альпинизм мало чем отличался бы от сотен других пустяковых увлечений. Ведь это же так щекочет нервы — прикоснуться к тайне смерти, украдкой заглянуть за ее запретную границу. Я был твердо убежден, что альпинизм — замечательное занятие, и не вопреки, а как раз благодаря присущим ему опасностям.
Однако, пока я не побывал в Гималаях, я практически никогда не видел смерть так близко. Черт побери, ведь до отправки на Эверест я даже ни разу не был на похоронах! Смерть оставалась для меня преимущественно гипотетическим понятием, пищей для абстрактных размышлений. Так или иначе, утрата подобной наивности неизбежна, но, когда это наконец произошло, шок был усилен откровенным переизбытком смертей: в общей сложности весной 1996 года Эверест унес жизни двенадцати человек — такого количества смертей за один сезон не было с тех пор, как семьдесят пять лет назад на эту гору ступила нога первого альпиниста.
Шесть альпинистов из экспедиции Холла достигли вершины, но только двое из них — Майк Грум и я — смогли вернуться назад; четыре члена команды, с которыми я вместе смеялся, страдал от горной болезни и вел долгие задушевные беседы, лишились жизни. Мои действия, или недостаток таковых, несомненно, сыграли свою роль в гибели Энди Харриса. А в те минуты, когда Ясуко Намба умирала на Южной седловине, я находился всего в трехстах с небольшим метрах от нее; я прятался в палатке, безучастный к ее страданиям, и беспокоился только о том, как спастись самому. Пятно позора, оставшееся у меня на душе, было не из тех, что смываются за несколько месяцев переживаний и угрызений совести.
В конце концов я поведал о своей затянувшейся депрессии Клеву Шенингу, который жил недалеко от меня. Клев сказал, что ему тоже очень тяжело из-за потерь стольких жизней, но, в отличие от меня, у него не было «комплекса вины оставшегося в живых». «В ту ночь на седловине, — объяснил он, — я сделал все, что мог, чтобы спасти себя и людей, которые были рядом. К тому времени, когда мы вернулись к палаткам, я был абсолютно опустошен. Я обморозил роговицу в одном глазу и практически ослеп. Я страдал от переохлаждения, бредил и безудержно дрожал. Потеря Ясуко была для меня жутким горем, но я не взял на себя вину за ее смерть, потому что в душе я знал, что сделал все возможное, чтобы ее спасти. Тебе не стоит взваливать на себя такую ношу. Тогда была страшная буря. Что ты мог сделать в тех условиях, чтобы помочь ей?»
Наверное, ничего, согласился я. Но в отличие от Шенинга, у меня никогда не будет уверенности в этом. И то завидное спокойствие, с которым он рассуждал, остается для меня недостижимым.
Многие полагают, что при таких толпах неквалифицированных альпинистов, осаждавших в тот день Эверест, вероятность трагедии подобного масштаба была довольно велика. Но никто не мог представить, что экспедиция, возглавляемая Робом Холлом, окажется в центре этих событий. Холл всегда действовал жестко и с максимальной осторожностью, не делая никаких исключений. Как у всякого обязательного и методичного человека, у него имелась надежная и хорошо отлаженная система, которая, по идее, должна была уберечь от подобной катастрофы. Так что же произошло? Как можно все это объяснить — и не только родным и друзьям погибших, но и придирчивой публике?
Возможно, тут сыграло роль и самомнение Роба. Он стал таким докой в сопровождении альпинистов самого разного уровня, что, наверное, слегка зазнался. Холл не раз хвастливо заявлял, что мог бы довести до вершины чуть ли не любого мало-мальски подготовленного здорового человека, и, казалось бы, его успехи подтверждали это. Кроме того, он продемонстрировал замечательную способность преодолевать трудности.
Например, в 1995 году Холл и его проводники не только справились на горе с проблемами Хансена, но и спасли знаменитую французскую альпинистку Шанталь Модюи, у которой во время ее седьмого восхождения на Эверест без кислородной поддержки сильно упало давление. Модюи дошла до отметки 8750 метров, и весь путь вниз, с Южной вершины до Южной седловины, ее, по выражению Гая Коттера, пришлось тащить, «как мешок с картошкой». И когда после этой попытки взойти на вершину все вернулись живыми, Холл мог с полным правом считать, что для него практически не существовало непосильных задач на горе.
Однако до нынешнего года Холлу удивительно везло с погодой, и это могло повлиять на его бдительность. Дэвид Бришерс, совершивший более десятка гималайских экспедиций и трижды поднимавшийся на Эверест, подтверждает: «Из сезона в сезон в день восхождения Роба погода всегда стояла прекрасная. На большой высоте его ни разу не застал ураган». В действительности не было ничего необычного в том, что 10 мая начался штормовой ветер, это был вполне обычный ураган для Эвереста. Если бы он налетел двумя часами позже, то нельзя исключать, что все бы остались живы. Напротив, если бы этот ураган начался всего на час раньше, он мог бы легко погубить восемнадцать-двадцать альпинистов, и меня в том числе.
Время, несомненно, сыграло в этой трагедии такую же большую роль, как и погода, и пренебрежение фактором времени не могло пройти даром. Задержки возле провешенных перил можно было предвидеть, и не так сложно было их предотвратить. Игнорировать заранее назначенное время возвращения было непозволительно.
На задержку с возвращением в какой-то степени могло повлиять соперничество между Фишером и Холлом. Фишер до этого никогда не водил группы на Эверест. Как бизнесмен, он был вынужден стремиться к успеху. У него была чрезвычайно важная причина довести клиентов до вершины, особенно таких знаменитостей, как Сэнди Хилл Питтман.
Аналогичным образом, бизнесу Холла очень повредило бы, если бы он потерпел неудачу в 1996 году, после того, как в 1995 году ему не удалось поднять на вершину ни одного человека из группы. Вероятный успех Фишера на горе только обострял ситуацию. Скотт был обаятельным человеком, и Джейн Бромет усиленно этим спекулировала. Фишер изо всех сил старался урвать кусок пирога у Холла, и тот понимал это. При этих обстоятельствах перспектива повернуть своих клиентов назад, тогда как клиенты его соперника продолжали двигаться к вершине, была для Холла достаточно неприятной.