в 26–28 раз; у группы Гайдара – в 24–26 раз. В реальности цены возросли в 24,5 раза.
Таким образом, к началу рыночных реформ уже были сделаны вполне достоверные, как показала практика, оценки, информирующие о последствиях перехода к рынку. Поэтому расхожее мнение, что все негативные явления в экономике в начале 90-х годов являлись неожиданными, неверно».{451}
Эти оценки докладываются высшему руководству страны 14 и 18 апреля 1990 года первым заместителем председателя Правительства Юрием Дмитриевичем Маслюковым на совещаниях в Кремле{452}.
Кроме того, говоря о фактических последствиях рыночных реформ, запущенных с 1 января 1992 года, следует добавить: за 16 лет, с 1992 по 2007 год, убыль населения составила более 12 миллионов человек, или 8,2 % численности 1992 года, из которых основная часть – трудоспособное население. При этом сильнее всего уменьшилась титульная русская национальность, выполняющая на протяжении всей истории России государствообразующую роль; 25 миллионов русских одномоментно оказались за границей – русские стали самой разделенной нацией в мире; в 1990-е страна вышла на первые в мире места по числу разводов, абортов, социальному сиротству, количеству людей в тюрьмах, самоубийствам, потреблению инъекционных наркотиков, крепкого алкоголя и табака, первое место в Европе по уровню убийств. За 20 лет – в период с 1990 по 2010 год прекратило существование около 23 000 населенных пунктов (сел и деревень){453}.
Возвращаясь к вопросу передовых методов и технологий планирования, нужно обратить внимание на исторический парадокс: самая передовая в мире автоматизированная система плановых расчётов и один из самых продвинутых в мире методов планирования – межотраслевой баланс позволяют очень качественно и точно оценить последствия отказа от плановой системы в экономике.
Это очевидно показывает, что сами по себе автоматизация и передовые методы планирования без самых главных элементов планирования и организации экономики – идеи, цели, стратегии – не способны обеспечить ни качественное функционирование системы планирования, ни самое главное – опережающее развитие экономики.
До 1955 года экономика страны развивается рекордными темпами без межотраслевого баланса в его современном понимании и без автоматизации (используются арифмометры).
Вместе с тем современные цифровые технологии и передовые методы планирования, приложенные сегодня к верной идее, большим целям и качественной стратегии, кардинально упрощают сам процесс планирования, способны качественно обеспечить высокую организацию экономической системы и высокие темпы экономического роста.
И последнее, в 1994 году автоматизированная система плановых расчётов ликвидируется.
9.6. Ликвидация высоких темпов технологического роста
Программа массового импорта технологий в основном завершается до войны и точечно остается в тех сегментах экономики, где имеет место технологическое отставание. После войны отечественная научная, инженерно-технологическая и образовательная школа служат основой развития экономики.
С 1953 года начинается наступление на научно-инженерные кадры.
Ранее – в 5-й главе – говорилось о том, что развитие научно-инженерной школы страны организуется отраслевыми министерствами. Наука подчинена решению народно-хозяйственных задач, а большинство научно-и сследовательских институтов имеет отраслевую принадлежность. Принятый 15 марта 1953 года закон о преобразовании министерств наносит удар по слаженно работающей системе государственного управления, что негативно сказывается и на дальнейшем развитии науки и технологий.
Как было показано ранее, с января 1948 года технологическое развитие экономической системы организует «Государственный комитет Правительства по внедрению передовой техники в народное хозяйство». 28 мая 1955 года создается новая организация под названием «Государственный Комитет по новой технике», который больше не отвечает за «внедрение новой техники», а занимается «усилением научно-технической пропаганды».
Технологии эффективно развиваются в первую очередь в сфере военного производства с сильным нарастающим отставанием в других областях. В ВПК концентрируются лучшие ученые, инженеры и квалифицированные рабочие. При этом гражданский сектор экономики развивается по остаточному принципу. «В период ‹1975–85 гг.› раскрутка военно-промышленного комплекса стала совершенно несоразмерна экономическим возможностям страны. Тылы гражданской промышленности не удавалось подтянуть, что привело к ее технологическому отставанию»{454}.
Разумная конверсия, предполагающая использование передовых военных технологий в сфере гражданского производства, отсутствует. Так, например, в 1970-е годы импортные экскаваторы в строительном секторе составляют 10–15 % всего парка подобных машин. При этом на них выполняется 60–70 % дорожно-строительных работ. Качество отечественных экскаваторов в этот период падает катастрофически, проблемы в том числе с протекающей гидравликой. «Страна, производившая уникальные гидравлические системы для запуска ракет, для всевозможной боевой техники, не могла обеспечить гидравликой собственное дорожное машиностроение»{455}.
Негативная ситуация складывается в области гражданского машиностроения. Все невоенные отрасли снабжаются крайне неэффективным оборудованием, что приводит к «ресурсорасточительному инвестированию … и колоссальным транспортным и сырьевым расходам. Эта уродливая система производства и создавала некий компенсационный эффект, уравновешивавший концентрацию высоких технологий и квалифицированных кадров в оборонной промышленности»{456}. «Широкое распространение прогрессивных методов организации производства затруднялось и нехваткой способных руководителей, и их сосредоточением преимущественно в военно-промышленном комплексе, и неспособностью плановых органов воздействовать на предприятия и министерства в направлении повышения эффективности производства»{457}.
С появлением микропроцессорных технологий разрыв начинает резко нарастать. В нашей стране делается ставка на развитие больших ЭВМ, «что в конечном итоге привело фактически к полному поражению ‹нашей› кибернетики и вычислительной техники»{458}.
Попытки академика В. М. Глушкова, направленные на технологический прорыв в данной сфере, разбиваются об утрату системой управления способности к реализации проектов такого масштаба, доминированием к тому времени частных и ведомственных интересов в системе государственного управления. Сам Виктор Михайлович пишет: «Гарбузов (Министр финансов 1960–1985 годы. – Прим. авторов) сказал Косыгину, что Госкомупр (Государственный комитет по совершенствованию управления. – Прим. авторов) – планируемая головная организация ОГАС – станет организацией, с помощью которой ‹высшее руководство› будет контролировать, правильно ли Косыгин и Совет Министров в целом управляет экономикой, и этим настроил Косыгина против нас»{459}.
Параллельно с этим раздробление экономики, автономизация сотен тысяч предприятий, разрушение материальных стимулов создают негативную среду для развития и внедрения новых технологий. Напомним, Джон Гэлбрейт и Йозеф Шумпетер показывают, что концентрация ресурсов в сочетании с плановой системой развития являются двигателями научно-технического прогресса, технологической модернизации экономики и инноваций.
Система государственного управления переходит в режим «затухающей» работы. Больших целей не ставится – планируют от достигнутого, структурные изменения экономики при таком планировании не происходят, масштабные проекты практически не реализуют. Материальные стимулы роста эффективности разрушены.
Более чем в два раза уменьшаются относительные расходы на образование с максимума в 8 % от ВВП в середине 1950-х годов до 3,4 % в 1990 году. В науке в полтора раза сокращается отношение зарплат к среднему показателю в государственном секторе экономики. Если в 1945 году оно составляет 151 %, то к 1985 году этот показатель снижается до 106 %. Падает престиж инженерной профессии. Быть рабочим становится выгоднее, чем инженером. Качество инженерных кадров постепенно снижается, а лучшие уходят в военный сектор, и результаты их работы закрываются грифом «секретно».
Экономика утрачивает восприимчивость к достижениям науки и внедрению новых технологий