Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бэктэр хмурой улыбкой ответил ему и тоже взялся за лопату.
– Верно, брат.
Когда Тэмуджин, навалив большую кучу снега на бычью шкуру, снова оглянулся на приближающегося всадника, тот был уже в трех перестрелах от них. Одет он был в волчью доху с высоко поднятым воротом, волчий же высокий малахай был нахлобучен на голову так, что почти не было видно лица. Молодой, резвый его конь ходко шел по рыхлому снегу, выбрасывая передние ноги далеко вперед.
Из юрты выглянула мать Оэлун.
– Чего это вы вдруг притихли?.. – она с улыбкой оглядела сыновей. – Устали? Или проголодались?..
– К нам едет гость, – Тэмуджин взглядом указал в степь.
У Оэлун в одно мгновение сошла с лица улыбка. Встревоженно прищурив от яркого снега глаза, прикрываясь от солнца темной ладонью, она долго смотрела на всадника.
– Это юноша или подросток, – наконец промолвила она. – Кто же это может быть?.. Уж не Кокэчу ли?
При имени друга у Тэмуджина радостно дрогнуло сердце. Он снова всмотрелся в степь, неуверенно промолвив:
– Кокэчу ездил на белом коне…
Но чем дольше он всматривался, тем больше наполнялся уверенностью: человек под просторной волчьей дохой, с нахлобученной по самые глаза малахаем – ни кто другой, как шаман Кокэчу. Отчетливо угадывалась его сутулая, косоватая посадка, чуть склоненная вперед голова.
– Это Кокэчу, – вымолвил он, с трудом скрывая вздох облегчения.
– Вот видите, – обрадованно воскликнула Оэлун. – Радуйтесь, это хорошая примета, когда в первый день Белого месяца в айл приходит белый шаман. Оставляйте работу и встречайте гостя, а мы будем накрывать на стол.
Оэлун ушла в юрту, младшие братья торопливо опрокинули лошадиные шкуры, вываливая уже нагруженный было на них снег, похватали лопаты и понесли в кожевенную юрту. Тэмуджин и Бэктэр стояли перед юртой, поджидая гостя.
– Хорошо быть шаманом, – Бэктэр пристально смотрел на приближающегося Кокэчу. – Не надо думать о том, как скот от бескормицы спасать, как рабов накормить, в любом айле встретят не хуже нойона, накормят, напоят, оденут, да еще лучшего коня подарят.
– Трудно быть шаманом, – помолчав, ответил Тэмуджин. – Боги с них в семь раз строже спрашивают, чем с нас.
– Ха, – усмехнулся Бэктэр, искоса посмотрев на него. – Думаешь, шаман так же прост как мы с тобой? Он потому и шаман, что в семь раз увертливее лисицы, уж он хорошо знает, как уходить от ответа.
Тэмуджин промолчал.
Наконец, Кокэчу приблизился на один перестрел и понемногу стали узнаваемы черты его лица между пышными краями приподнятого ворота и опущенного малахая.
Сзади, шумно пересмеиваясь, передразнивая друг друга, подошли младшие братья. Бэктэр раздраженно оглянулся на них, прикрикнул:
– Эй, тихо вы!
– Идите в юрту! – приказал им Тэмуджин. – Раздевайтесь и не шумите при госте.
Когда всадник приблизился на треть перестрела, Тэмуджин и Бэктэр пошли к нему навстречу. Тэмуджин шел с широкой улыбкой на лице, приветливо разведя руки в стороны. За несколько шагов Кокэчу сошел с коня и со сдержанной улыбкой поджидал их.
– Наша мать говорит, что хорошая примета, когда в Белый месяц приходит белый шаман, – Тэмуджин взял за руки Кокэчу, сделал легкий поклон.
За ним так же поздоровался с шаманом Бэктэр.
Ведя гостя, Тэмуджин расспрашивал его:
– А почему ты на другом коне, что со старым случилось?
– Что с ним может случиться? – беспечно махнул рукой Кокэчу. – У отца в табуне отдыхает. Я нарочно пересел на этого рыжего и одел эту волчью доху, – он развел руки в стороны, показывая великоватое для себя одеяние, – чтобы в дороге меня не узнавали. Когда я ехал к месту вашего куреня, мне дважды попадались встречные, но я издали сворачивал в сторону и ждал, когда они проедут. А на месте вашего куреня я видел свежие следы. Похоже было, что люди Таргудая разыскивали вас этим утром. Следы их шли с востока и уходили на север, видно, думают, что вы ушли туда…
– Ты думаешь, что он ищет нас?
– Ты что, думаешь, он захочет вас так просто оставить?
– Это плохая весть, – Тэмуджин расстроенно глядел перед собой. – Сколько было там людей?
– С десяток.
– Хорошо еще, что ночью выпал снег и укрыл наши следы, – Тэмуджин пытливо посмотрел ему в лицо. – А как ты догадался, что мы здесь?
– То, что снег вовремя выпал, это боги вам помогли, – не отвечая на вопрос сразу, сказал Кокэчу. – Значит, у вас есть заступники перед небожителями, они и просят у них за вас… А найти вас мне было нетрудно, потому что если бы мне было нужно спрятаться от Таргудая, я бы тоже пришел сюда. Ты, Тэмуджин, парень умный и все обдумал правильно: это единственное место, куда люди почти не заглядывают зимой. Курени давно откочевали, вблизи Бурхан-Халдуна люди не охотятся, так кому же здесь сейчас ездить? И никому не придет на ум, что вы здесь живете, – Кокэчу хитровато улыбнулся. – А ведь это ты этой осенью с джадаранским Джамухой тут березу срубил, тебе одному хозяин разрешил, так куда же ты, кроме как сюда, направился бы?..
Он замолчал, остановившись и с любопытством оглядывая заваленную с одной стороны юрту.
– Правильно делаете, – сказал он. – Проезжие издалека не заметят ваши юрты, если будете топить сухим аргалом или березовыми дровами, без дыма. Только коней и коров днем отгоняйте подальше, лучше вон за тот лесок, что отгораживает место от степи. Если там и увидят, подумают, что где-то остановились конные хамниганы, кому здесь больше быть с двумя коровами и десятком коней.
Зашли в юрту; первым, подобрав полы длинной дохи, вошел гость, за ним Тэмуджин и Бэктэр. Оэлун и Сочигэл встали со своих мест, взяли с тесно уставленного стола чаши с архи и молоком, подошли к Кокэчу.
– Освятите наш очаг, Кокэчу-аха, – Оэлун с поклоном подала архи. – Все так хорошо сошлось: сегодня наш первый день на новом месте и первый день Белого месяца и тут вы приехали к нам. Мы так счастливы…
– Сначала воздадим Бурхан-Халдуну, возьмите угощение, – Кокэчу, не задерживаясь, вышел из юрты и обратился лицом в сторону лысой горы.
Оэлун быстро подвела Тэмуджина сзади к шаману, сунула в руки два туеса с арзой и хорзой, за ним в один ряд выстроила младших братьев. Сама с Сочигэл и с завернутой в овчину Тэмулун в руках встала у дверей юрты.
Кокэчу, прокашлявшись, поправляя голос, начал негромко:
– Великий дух священной горы Бурхан-Халдун, в старые темные времена ты укрыл от гибели первого предка монголов Бортэ-Чоно, когда он бежал от синих турков Тумэн-хагана. Потомку его Тэмуджину из рода кият-борджигинов ты этой осенью позволил взять из своих владений лучшую из своих берез. Сейчас он, не зная куда спрятаться от врагов своих, пришел под твою защиту. Великий дух Бурхан-Халдуна, подай свою великую милость, укрой в своих дебрях его стойбище и айл, сделай их невидимыми для трехсот тридцати трех проезжих на триста тридцать три светлых дня, на триста тридцать три темных ночи… ни под золотым солнцем, ни под серебряной луной пусть не увидят их недруги… арзу с десяти перегонок, хорзу с двадцати перегонок, кланяясь низко, подносит тебе потомок Бортэ-Чоно, правнук Хабул-хагана, сын Есугея-багатура…
Кокэчу еще долго выговаривал свои призывания, время от времени беря из рук Тэмуджина туесы, наливая полные чаши арзы и хорзы и щедро выливая их в сторону Бурхан-Халдуна. С последними словами он брызнул остатки хорзы и, обернувшись к братьям, сказал:
– Теперь подносите молоко и еду.
Братья широкими взмахами побросали в сторону горы масло, вареную сметану, молоко, мясо и вслед за Кокэчу и матерями возвратились в юрту.
Сложив в кучу у двери дэгэлы и оставаясь в малахаях, они подбросили в очаг аргал и, взяв из рук матерей чаши с угощением, встали по своим местам. Кокэчу с чашей хорзы встал с южной стороны, рядом – Оэлун с чашей молока.
Кокэчу подождал, когда огонь разгорится в полную силу и, обращаясь к нему, начал:
Сахяадай-нойон, хозяин огня,Предок ваш – Эсэгэ Малаан,Старший ваш брат – Шаргай-нойон,Другой ваш брат – хозяин вод,Супруга ваша – Сахала-хатун…
В этом месте огонь с силой колыхнулся в сторону как от ветра, заставив испуганно вздрогнуть младших. Кокэчу, все усиливая голос, говорил:
Кланяются вам потомкиДесяти колен Алан-гуаУтром и вечером подносят вамПервинку из пищи мясной, молочной,И кровью и маслом вам подносят,Примите и это их подношеньеНа новом месте, под святой горой…
Долго еще Кокэчу говорил с огнем, называя имена разных богов, ханов и заянов. Наконец, кончив заклинание, он бросил в огонь чашу хорзы; синее пламя взметнулось к дымоходу и клубом вылетело наружу.
Оэлун осторожно слила молоко на огонь, тихо приговаривая:
– Сахала-хатун, хозяйка огня, ночью и днем, зимой и летом, и в снег и в дождь горит ваше пламя…
Сочигэл бросила в огонь растопленное масло, и пламя снова, яростно затрещав, задымившись, поднялось к дымоходу. Бросали со всех сторон мясо, жир, сметану, пенки, вареную кровь.
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Завоеватель - Конн Иггульден - Историческая проза
- Воскресшее племя - Владимир Германович Тан-Богораз - Историческая проза
- Сказания древа КОРЪ - Сергей Сокуров - Историческая проза
- Император Запада - Пьер Мишон - Историческая проза