Читать интересную книгу Костер - Константин Федин

— Дорогой товарищ командир, я приехала… народная артистка… приехала… — осекающимся голоском начала Анна Тихоновна, с дрожью протягивая руку к локтю майора.

Он отдернул локоть, размеренно повторил приказанье лейтенанту двигаться на Жабинку, наспех тронул длинными пальцами козырек своей красивой фуражки, сделал полуоборот к шоферу, крикнул:

— Киселев! За руль!

Никто уже не смотрел, как он замаршировал к своей «эмке», учащая и все шире вытягивая ноги, как ластами плескались его галифе и как его тонкая, дугой согнувшаяся фигура влилась в отворенную дверцу автомобиля.

Народ врассыпную убегал с дороги. Кладбищенская стена была единственной защитой, и все, кого обстрел настигнул невдалеке, ринулись к ней.

4

Анна Тихоновна с разбегу почти упала подле Егора Павловича. Он сидел на прежнем месте, упираясь кулаками в землю, откинув корпус назад. Приоткрытый рот его подергивался от обиды. Он часто мигал. Ему все же хотелось проявить спокойствие, и он слегка высокомерно приподнял брови:

— Пора перестать метаться, Аночка. Еще ни один мудрец не угадал, где ему суждено…

Она не дала кончить:

— Да, да! Скорей подвигайтесь к стенке!

Он тут же послушался. Они подползли и прислонились спинами к выступу цоколя.

Несколько тяжелых разрывов грянуло далеко позади них, перекатываясь над кладбищем. Протяжно донесся жалостный скрип сломленных деревьев. Зашумела листва.

Цветухин прижал плечо Анны Тихоновны своим плечом к стене.

— По-твоему, это старая кладка? — спросил он.

— Очень.

— Я думаю, ничего, что стена невысока?

— Ничего.

Разрывы снарядов начали раздаваться залпами. Все короче делались между ними паузы. Все ближе они надвигались и вот шагнули через кладбище: над шоссе разорвался первый снаряд.

Цветухин с Анной Тихоновной оцепенело глядели прямо перед собой, на дорогу.

Бойко катившийся легковой «газик» стал замедлять бег. У него хватило раската дотянуться до грузовика с тентом — он стал ему в затылок. В ту же секунду из «газика» выскочили человек шесть, непонятно как умещавшихся в крошечном кузовке. Они легко, как тени, перебежали через дорогу и юрко скрылись за ее насыпью. У грузовика уже не видно было ни лейтенанта, ни шофера.

Вдруг близко хлопнул как будто очень слабый разрыв. Там, где скрылись подъехавшие на «газике» люди, свистя взлетели желтые комья грунта. «Газик», точно игрушка со стола ребенка, перевертываясь, скатился с дороги. Пошатнулся грузовик. Клочья содранного с него тента заболтались на обнаженных каркасных дугах. Выбросило из кузова в воздух связки и листы бумаг.

Анна Тихоновна спрятала лицо в поджатые колени. Она чувствовала, что и Цветухин сделал то же — его согнутое тело плотно подвалилось к ней.

Разрывы нахлынули и слились в оглушительный стон, поглотив всю окрестность. Стена дрогнула. Казалось, где-то совсем рядом посыпались с тяжелым треском камни: обломки их, точно лопатой брошенная щебенка, простучали об землю у самых ног Анны Тихоновны.

Она долго не двигалась, потом чуть-чуть подняла лицо. Народ бежал от стены кто куда. Донеслись крики. Красный туман пыли медленно расплывался, и в нем покачивались сбитые с ветвей кленовые листья. Разрывы снарядов стали удаляться — артиллерия передвигала обстрел к городу.

Анна Тихоновна взглянула на Цветухина. Он опять прислонился к стене. Голова его опиралась на грудь. Он смотрел исподлобья как будто ничего не понимающими глазами. На раздвинутых коленях лежали ладонями кверху руки. Кончики пальцев слабо подергивались.

И тут она увидела на правом его рукаве отливающее блеском черное пятно. Оно проступало полосою от сгиба локтя к запястью, и ясно видно было, как полоса ширится по синей материи и все жирнее отливается мокрым блеском. Из-под манжеты вытекла и поползла в ладонь струйка темной крови.

Страх не отступил, а словно весь перелился в испуг перед одной этой струйкой крови, начавшей заполнять ладонь Егора Павловича. Мысль, что он погибает, обдала Анну Тихоновну холодом и будто пробудила ее. Она расстегнула его манжету, осторожно вздернула и закатала рукав. Кровь едва заметно пульсирующими толчками выбрасывалась из рассеченной локтевой вены.

Анна Тихоновна огляделась, растерянно что-то ища, провела руками по своему платью. Вдруг она резко откинула подол, оборвала резинку чулка, стянула его с ноги, отбросив далеко в сторону скинутую туфлю. Как можно выше она подняла закатанный липкий рукав Егора Павловича, трижды перехватила чулок вокруг предплечья и затянула узлом с такою силой, что услышала саднящую боль под своими ногтями. Секунду она следила, как стихает, останавливается струйка крови. Расстегнув на груди Егора Павловича рубаху, она согнула его руку, заложила кисть глубоко за пазуху.

— Надо держать так! — строго сказала ему.

Он застонал негромко, будто стыдясь, что не может не постонать. Потом чуть слышно, но отчетливо выговорил:

— Спасибо.

Он был бледен. В глазах его исчезло выражение непонимания, они влажно светились и казались ласковыми, почти счастливыми.

— Не бросай меня, — сказал он немного слышнее.

У нее сжалось горло. Она положила ладони на его коленку и подержала их, слегка надавив. Справившись с волнением, она ответила твердо:

— Я возьму тебя к себе домой.

Медленная улыбка появилась на его губах, он опустил веки.

Она отняла руки и увидала на его измазанных чесучовых брюках темно-красный след своих, пальцев. Мгновенно уткнув их в землю, она принялась настойчиво, долго оттирать кровь о траву.

— Вот я и услышал от тебя — «ты», — все еще странно улыбаясь, сказал Егор Павлович.

Она помолчала, разглядывая зеленые от травы пальцы.

— Можете вы идти? — спросила она опять строго. — Надо скорее перевязать рану.

— У меня крылья за спиной, — усмехнулся он через силу. И она горько отозвалась ему:

— Тогда летим.

Она помогла Егору Павловичу встать и пошла по левую руку от него, стараясь быть ему опорой, когда шаги слабели и он пошатывался. Она пробовала окликать людей, которые их обгоняли — спрашивала — нет ли бинта или тряпки, не выручат ли раненого. Иной отвечал, что сам гол как сокол. Иной проходил глух и нем. Она изредка махала рукой какому-нибудь автомобилю. Но это делали все, кто шел по сторонам дороги, и автомобилям было не до пеших попутчиков.

Кладбище осталось позади. Потянулось поле с редкими деревцами и домиками кое-где. Жара переходила в зной.

Егор Павлович еле брел и жаловался на головную боль. Вести его дальше Анне Тихоновне стало не под силу. Она уложила его под каким-то деревом, села рядом, взяла его голову себе на грудь, несколько раз погладила по волосам, отлепляя со лба прилипшие прядки и почему-то вспомнив, как ярко лоснилась когда-то его молодая черная грива. Потом решила, что он заснул, что это очень хорошо. Ее тоже клонило в дремоту, и она невольно поддалась ей.

Очнулась она от шума. Что-то хлопало, завывало, и она сперва подумала в испуге — не начался ли вновь обстрел. Но неподалеку дымилось рыжее облако, в нем шарами появлялись непроницаемые клубы сажи, и слышался грохот, похожий на тарахтенье по мостовой таратайки, и обрывистые стуки, и одновременно женские голоса. Из облака вырвались двое юношей, один в апельсинной рубахе, другой в небесно-лазурной, и было удивительно, как эти маркие цвета не померкли в дыму и саже. Анна Тихоновна стала следить, как юноши помчались мимо нее, будто играючи в веселые перегонки; как, подбежав к одинокой избенке, они взялись набирать охапки дровишек из поленницы, выложенной по ее завалине; как выскочила на двор женщина и, размахивай хворостиной, пошла на похитителей, а они обратились в бегство со своей добычей.

Облако дыма тем временем разрядилось; из него проступил грузовик с газогенератором, слегка умерившим свои грозные изверженья. Вся машина была забита женщинами в цветистых платочках или модных, шляпках. Они стояли в кузове, сидели на его бортах. Две-три худенькие девушки, спрыгнув на землю, по-птичьи одергивали и отряхивали светлые свои платья. Шофер и в паре с ним еще паренек пробовали завести мотор с ручки, а он, взрычав, смолкал, как пес, которому лень огрызаться. Перед открытой дверцей кабины толстяк в клетчатых штанах на подтяжках с ожесточением колол чурочки легким топориком.

Анна Тихоновна спустила голову Егора Павловича на землю, сказала — «я сейчас» — и пошла к машине.

Все сразу затихло, приостановилось вокруг грузовика, и ей показалось — ее встретили злые лица. Она не знала, с чего лучше начать, оглядывала всех молча, и так же молча смотрели на нее эти чуждые, неприязненные люди.

— У меня раненый, и нечем перевязать, — сказала она виновато. — Помогите. Пожалуйста.

Она чувствовала, что если скажет еще слово; то заплачет. Но ей непременно хотелось сказать — она была убеждена, что недостает главного слова. И она с такой мукой искала его, что, когда услышала, как вопросительно кто-то назвал ее фамилию, не поверила ушам.