Вместо «баланса спроса и предложения», «разумной стратегии торговли», цена постоянно определяется «всем достоянием» покупателя. «Покупательной способностью», а не конкуренцией. И, конечно, наличием снаряженных «Сарматов» и «Триумфов» за спинами высоких договаривающих сторон. Без этого — торга нет. Есть — грабёж.
Компенсатором «торгового маразма» выступает ассортимент: очень большой вес «предметов роскоши».
«В ноябре многие из племени черноногих спустились с севера, где они проводили лето на берегах реки Саскачеван и ее притоков… Из бакалейных товаров индейцы покупали в общем только чай, сахар и кофе, которые обходились им в среднем по доллару за мерку в одну пинту. Одеяло с обратной тройной проборкой стоило двадцать долларов или за него давали четыре полномерных (с головой и хвостом) шкуры бизона; ружье, стоимостью в пятнадцать долларов, продавалось за сто; виски — очень слабое — шло по пять долларов за кварту; даже пакетик красно-оранжевой краски стоил два доллара… Собственно говоря, в ассортименте торговцев не было ни одного предмета, который не был бы для индейцев роскошью. Торговцы рассуждали примерно так: индейцам эти товары не нужны, но раз уж они хотят их получить, то пусть платят за них такую цену, какую я потребую. Я рискую в этом деле жизнью только ради большой прибыли».
Это картинка — идеал «свободного рынка». Множество участников с обеих сторон, у каждого — ружьё. Поэтому каждая сторона имеет свободный выбор. Причём товары — по-настоящему, «критически» — не нужны никому. Это не вопрос «жизни или смерти». Замените черноногих на славян или угро-финнов — получите мечту «Святой Руси» о торговом рае.
Одна мелкая деталь: хлеб для меня — «товар первой необходимости». За это — могу и убить. Сдерживает только опасение возможных конфликтов с князьями. Но припрёт — перетерплю.
* * *
Прасолы столкнулись с неприятной для себя ситуацией — монополией покупателя. Чтобы переварить, понять, принять общее решение им потребовался весь вечер и ночь. Утром шестеро купцов с десятком сопровождающих топорников заявились ко мне на полчище:
— Мы тута помозговали, посоветовались…
— Так. Софрон — остаётся. Остальные — налево кругом, шагом марш. Сидеть возле своих лодок, дальше тридцати шагов не отходить. Салман, проводи.
Недовольное вяканье… увякало в отдалении.
Как я понял, муромские гридни поделились ночью с рязанскими купцами. Описанием посадки на кол. И, зрелищем как раз шести отрубленных голов на кольях. Так что цену мы согласовали. А потом вычли из неё цену трёх лодочек, которые нужны купцам, чтобы вернуться.
Как там, в «Русской Правде»: «Аже лодью украдёт, то 7 кунъ…»? Кун (резан) на гривну — полсотни. Вот по гривне и посчитали. Или купцы думают, что только они умеют всемеро цены задирать? Или топай 130 вёрст бережочком.
— И вот что, Софрон. Ты мужик разумный. Кончай дурней на хвост брать. Всеволжск расти будет быстро, рязанский хлеб нужен будет долго. Ещё многое надобно. Железо, посконь, скот… Прикинь с Николаем «справедливую цену». Расходы без запроса да десятину сверху. Вот так мы купим всегда и много. Давай, купец святорусский, торг вести… разумно. Бери это дело под себя. Сам, без присных.
В одночасье, точнее — в однодневье, положение моё переменилось совершенно!
Напомню: на крестьянский двор (10 душ) считается 75 пудов зерна. Это устойчивая годовая норма потребления до начала 20 века. Большая часть — скотине, меньшая — людям. У меня нет скота, но это не сильно уменьшает потребность: люди потребляют муку, скотина — отходы. У меня взрослых много больше, чем детей — кушают они лучше. Работать им предстоит тяжело, на холоде, корм — соответственно. Планируемый период — короче года. Считая по 8 пудов зерна на душу получаем нормальное прокормление на… ну, сотен пять. А если по — 5, то — 8… С одной стороны…, с другой стороны… и если сумеем не погноить зерно в ямах!
Снова, как было когда-то в Рябиновке, я был с хлебом. Потому что (снова!) успешно наехал на хлеботорговцев. И снова (как уже бывало!) оказался в окружении полуголодного населения. Только не «кусочников», как было в Пердуновке, а мещерских, марийских, мордовских, русских… селений. Причина чуть иная: не «недород божьей милостью», а последствия военного похода. Но точно также люди были готовы продать своих детей и самих себя, за пол-мешка ржицы. Отличие в том, что иные из здешних, пытались не продаться, а силой моё взять. Чему я укорот давал. Как и всегда бывало.
Не все, из дел Пердуновских, здесь, на Стрелке годилися. И новое во множестве придумывать надобно было. Но опыт, в Рябиновке, обретённый, позволял понимать людей и дела их, предвидеть и упреждать.
Снова спешка. Каждое утро, проснувшись задолго до восхода солнца, выдернуть себя из тёплой постели, из-под вороха одеял и шкур, выскочить во двор. В холодную, сырую, мерзкую… темень.
Жванецкий прав: «Весь день не спишь, всю ночь не ешь — конечно, устаешь…». Чувствую себя усталым. Прямо с утра.
«Принять мужчину, таким, каким он есть, может только военкомат». Добавлю: а поднять — только мочевой пузырь.
На ощупь посетить… удобства. Глаза открывать не хочется. Шевелиться не хочется. Дышать не хочется. Забиться бы назад в постельку…
Начальник я или кто?! Могу я себе позволить или где?!
Мда… Что, и спросить нельзя?
Ссутулившись, рефлекторно вздрагивая от окружающего… от мерзопакости вокруг, приковылять к столбу с умывальником. В форме опрокидывающегося на голову ведра ледяной воды.
О! О, блин! У-ух! Ё! Едрить и дегазировать! И ещё разок… О-го-го!
«Эх, раз, ещё раз.Ещё много-много раз!Лучше сорок раз водоюЧем в колоду головою!».
Я и ещё чего-нибудь могу. Придумать и проорать.
«Ведро воды на голову принять.Потом весь день на неприятности нас…ть!».
Мда… Не Пушкин.
Народ мои «вопли в ночи под ведром» называет уважительно: «первые петухи пропели». Все знают: Воевода прокукарекал — скоро солнце встанет. Наши баловники, из числа кто сильно вставать не любит, шалить как-то надумали: слили тайком моё ведро. Я выхожу, дёргаю за верёвочку, а там… пусто. Ещё раз дёргаю — опять пусто. Вообразите себе моё неподдельное недоумение…
Своротил нафиг всю установку с корнем!
Потом шалуны у меня три ночи шалили. С вёдрами в руках. Таскали окскую водицу в Волгу. Через Дятловы горы посуху.
О! А это на поварне у Домны народ зашевелился.
«И долго тем любезен буду я народуЧто поварих к работе пробуждал».
После «ощипывания» булгарского каравана и «обувания» рязанских прасолов, у нас образовалось много «рабов» и хлеба. Домна немедленно совместила: вытащила со складов ещё две ручных меленки из Пердуновки. И приставила к ним купчиков из кызылбашей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});