Екатерина Михайловна в ответ на упреки графа писала ему, что она никогда не поступала по советам людским, ни у кого не спрашивала, как поступать ей в том или ином случае, всегда слушалась голоса своей совести и не чувствует себя виновной перед ним ни в чем. Сколько горя бы ни выпадало на ее долю, она всегда все эти тяготы носила на сердце, слова не обронила, никому не жаловалась. Да и откуда же она могла узнать, что он по-прежнему живет в Гданьске? Кто ни приезжал из Гданьска в Москву, каждый уверял ее, что граф вскорости приедет в Москву. Она и ждала этого приезда со дня на день, а он, оказывается, ждал от нее денег, писем, посылок. Куда ж она могла посылать, если ждала его приезда, а сам он замолчал, обиженный ее молчанием? Вот так они и жили, каждый затаив обиду на сердце. И никто не хотел уступать.
Через три месяца Петр Александрович написал графине, что задолжал много денег, не может никуда стронуться отсюда – ни на воды, ни в Россию. Так что Екатерине Михайловне, почувствовавшей надежду на его возвращение, пришлось заложить свою деревню Юрьевскую и послать ему деньги, чтобы он мог расплатиться с долгами. Особенно тяжко переживала она упрек графа в том, что она растратила оставленные им пять тысяч рублей. Ведь она писала ему, что она эти пять тысяч заплатила ему: по его векселям было заплачено маркитантам четыре тысячи, а тысячу она израсходовала по его приказу на покупку кареты, да и шоры немало стоили. Карета с шорами в доме его остается. Все это время жила в долг. И чем теперь жить? Едва хватает на пропитание…
20 ноября 1762 года графиня Румянцева писала Петру Александровичу: «Батюшка мой Петр Александрыч, письмо твое от 28-го прошедшего получила через графа Петра Семеныча (Салтыкова. – В. П.), из которого вижу, что я всему причиною, даже и до того, что коли бы я деньги прислала, так бы давно здесь был, сожалею о сем, что злость моя уже довела до того, что я сама себе злодейка».
Пройдет еще немало времени, пока наладятся отношения между супругами Румянцевыми. А пока все оставалось по-прежнему: Петр Александрович жил за границей, Екатерина Михайловна то в Москве, то в деревне. Угрозы угрозами, но ей не удалось выполнить своего обещания и бросить заниматься хозяйством и детьми графа Румянцева, она по-прежнему оставалась и любящей матерью, и хорошей хозяйкой.
Глава 2
Достигла высшей власти
Январь 1763 года. В это утро, около семи часов, раньше всех встала, как обычно, императрица Екатерина. Сама оделась, растопила камин и со свечой в руках направилась в небольшой кабинет. Пока все спят, она любила в тиши уединения сесть за свой стол и писать письма, указы, комедии, трактаты – все, что придет на ум.
Прошло не так уж много времени со дня дворцового переворота 28 июня 1762 года – всего лишь шесть месяцев, – а сколько событий мелькнуло в ее жизни, и только на первых порах она изменяла своему распорядку дня: нужно было столько разослать указов, столько сделать распоряжений, все предусмотреть, все предвидеть. Да разве все возможно предусмотреть и все предвидеть? Такая запущенность в делах ей досталась в наследство, все так было расстроено, что у нее руки опускались на первых порах. А главное, мало кто из ее новых друзей, добывших ей российский престол, разбирался в политике, внутренней и внешней, все они были молоды, порывисты, умели только пить, кутить, играть в карты, биться на полях сражений, драться в ресторациях и игорных домах, волочиться за женщинами. А перед нею встали такие задачи, которые даже она не могла предвидеть, – управление страной, обширнейшей и богатейшей империей, где обитает не только народ русский, но и малороссы, белорусы, поляки, немцы, татары, кавказские народы, и всех их нужно приласкать, никого не обидеть.
За эти шесть месяцев царствования, кажется, ничто не изменилось в Екатерине Алексеевне. Она по-прежнему спокойна, ровна со всеми подданными, с теми, кто составляет ее двор. Среди приближенных все те же, кто был с ней все эти восемнадцать лет, пока она шла к достижению заветной цели: Лев Нарышкин, острый на язык, преданный ей придворный, Мария Андреевна Румянцева, статс-дама, Прасковья Александровна Брюс, милая ее подружка, ровесница, от которой не было никаких тайн, особенно сердечных, тоже родственница Петра Румянцева, родная сестра.
Что-то мысли ее сегодня постоянно возвращались к графу Румянцеву, который, пожалуй, единственный, кто за эти шесть месяцев так и не искал ее благодеяний. А жаль… Она сейчас в таком положении, когда каждый стоящий человек словно на вес золота. Так нужны умелые помощники в управлении государством, армией! Умных да преданных так мало во все времена. Есть преданные, да не способные управлять. А вот такие, как Румянцев, не торопятся припасть к стопам новой правительницы…
Нет, в это утро Екатерина Алексеевна так ничего и не написала. Стоило ей переключиться на письмо, а воображение невольно переносило к недавним событиям конца июня прошедшего года. Ничто вроде бы не изменилось в ее обыкновении рано вставать и работать. За эти восемнадцать лет она приучила себя работать с полной отдачей. Раньше, с 1745 года, она учила русский язык, изучала нравы и обычаи русского народа, религиозные обряды, читала серьезные исторические и философские книги, уже в то время называя себя «философом в пятнадцать лет». И мало кто догадывался, что она уже тогда готовила себя к управлению великим народом и великой страной. Кому придет в голову на ее месте читать «Жизнеописания» Плутарха, сочинения греческого философа Платона, римского историка Тацита, энциклопедию Бейля. А потом она увлеклась сочинениями великих французов: Вольтера, Монтескье, Дидро, Руссо… Только чтение могло вознести ее над окружающими сенаторами, генералами, придворными. Разве не Тацит открыл ей многие стороны человеческих взаимоотношений, научил глубже разбираться в мотивах человеческих поступков и пристальнее всматриваться во все, что кругом происходит?
Книги научили ее быть терпеливой, снисходительной к чужим слабостям, быть стойкой. И вот она императрица… Не зря она часами простаивала на коленях с молитвенником в руках, чем заслужила доверие религиозной Елизаветы, постилась, говела даже больше, чем диктовали ей религиозные постулаты. Да, Елизавета полюбила ее, но и не давала сделать хотя бы один самостоятельный шаг; даже заставила ее румяниться, хотя ей не нравились ни румяна, ни белила. Но стала румяниться и употреблять белила, носила мужской костюм, лишь бы угодить императрице… И вот теперь она сама императрица. Но она не будет похожей на Елизавету, она станет просвещенной монархиней, когда все будут окутаны ее милостями как теплыми одеялами…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});