Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто там? — спросила она.
Калитка открылась, и она увидела незнакомого человека.
— Вам кого?
Незнакомец, войдя во двор, остановился под зеленым навесом.
— Извините меня, пожалуйста, — сказал он. — Не сдается ли у вас комната?
Лалезар-ханум удивилась, так как к ней никто никогда не обращался с подобной просьбой.
— Я не сдаю комнат, — ответила она. — Кто прислал вас ко мне?
Незнакомец замялся.
— Никто, просто я захожу подряд в каждый дом и спрашиваю.
— У меня нет комнат для жильцов.
Незнакомец извинился и ушел.
Лалезар-ханум подумала, что, очевидно, это приезжий. Она спустилась во двор и заперла калитку на засов, затем через маленькую калиточку в саду прошла к Сирануш.
Та еще собирала фасоль. Учительница подошла к ней и поинтересовалась, не приходил ли к ним кто-нибудь снимать угол. Соседка ответила, что никого не было.
Лалезар-ханум задумалась: ведь незнакомец сказал, что он заходит в каждый дом. Она зашла к соседям, живущим напротив. Выяснилось, что и к ним никто не обращался.
"Как же это надо понимать? — размышляла Лалезар-ханум. — Незнакомец был только у меня. И явно соврал мне. Может быть, властям уже известно про листовки? Неужели кто-то выдал меня? Тогда надо сейчас же вернуться и спрятать их понадежнее. В городе что-то происходит, это ясно. В последние дни солдат не выпускают из казарм. Почему они и вернули листовки. Все это не зря. Что-то происходит".
Лалезар-ханум стояла на улице, не зная, на что решиться. В конце концов она подумала, что лучше пока не трогать листовки, спрятаны они надежно, а к ней в любую минуту могут нагрянуть с обыском.
Она направилась к базару.
Проходя мимо источника, учительница увидела того самого человека, который приходил к ней с просьбой сдать ему комнату. Он шел с урядником Алибеком и, улыбаясь, о чем-то говорил ему.
Лалезар-ханум поспешила завернуть за угол.
Итак, она не ошиблась в своих подозрениях. Очевидно, мужчина был подослан к ней с определенной целью.
На базаре учительница была недолго. Она твердо решила не трогать листовки. Тайник, в котором они были спрятаны, известен только пастушонку Азизу. А в этом пареньке она была уверена, как в себе.
Лалезар-ханум ждала до вечера. Никто не приходил.
Наступили сумерки. По улице прошло стадо. Пастушо-нок Азиз, загнав корову Сирануш в хлев, через внутреннюю калитку в саду прошел к Лалезар-ханум и передал ей записку, затем тем же путем вернулся на улицу.
Записка была от Бахрама. Он писал, что приставу сообщили о том, что в город тайно привезено оружие. "В городе идут обыски. Будьте осторожны", — писал он в конце, намекал на листовки.
Лалезар-ханум немного успокоилась. "Если они думают найти у меня оружие, пусть приходят. Самое главное, я должна уберечь листовки".
Ночью были произведены обыски в домах всех тех, чьи имена значились в списке Тайтса.
Обыск был произведен даже в доме лавочника, торгующего письменными принадлежностями, который был включен в злополучный список совсем недавно. Бедняга так перепугался, что ему потребовалось срочно выйти во двор. Его выпустили в одном нижнем белье. Шли минуты, а он не возвращался. Тайтс заподозрил недоброе и велел городовому осмотреть уборную. Городовой постучал, ему никто не ответил; он дернул дверцу и сорвал ее с крючка. Лавочник лежал в глубоком обмороке. Его вытащили во двор, где он вскоре пришел в себя.
Глава двадцать четвертая
Срочный отъезд пристава Кукиева в Нуху, вызов Тайтсом почтмейстера Ашота в участок, грубая слежка за подозреваемыми людьми и, наконец, ночные обыски — все это было связано с действиями подполковника Добровольского. Однажды в полночь командир батальона позвонил приставу Кукиеву домой и сообщил, что в город тайком доставлено оружие для подпольной организации. Он сказал также, что, очевидно, из Нухи скоро выедет еще один фургон с оружием.
Получив эти сведения, Кукиев призвал к себе Тайтса и еще кое-кого из доверенных лиц и сделал срочные распоряжения, возложив ответственность за их выполнение на Тайтса. При этом он сообщил, что сам должен отправиться в Нуху, так как подполковник Добровольский настаивает на его личном участии в поимке лиц, переправляющих оружие в Закаталы.
Надо сказать, что Добровольский направлял пристава в Нуху совсем по другой причине, имевшей отношение к сугубо личным делам, скажем точнее, к делам сердечным.
Бахрам потерял покой. Он решил, что люди, прятавшие оружие, проговорились кому-нибудь. Он разыскал их всех и начал расспрашивать. Но те поклялись, что ни с кем и словом не обмолвились об оружии. Бахрам немного успокоился. Тем не менее он продолжал доискиваться истины. Наконец он решил, что, очевидно, Дружин был схвачен на обратном пути.
Однако в ту же ночь он узнал: об оружии приставу сообщили из крепости. Это известие принес Аршак, один из родственников которого служил в полиции.
Бахрам был поражен, так как считал солдат-революционеров верными, стойкими людьми.
Как же случилось, что кто-то из них выдал тайну? Может быть, Азиз передал его записку не Виктору, а кому-нибудь другому? Едва ли, ведь Азиз хорошо знал Виктора в лицо, не мог спутать его ни с кем. Да и не было случая, чтобы мальчик подвел их.
Прошло два дня. Беспокойство не покидало ни солдат, томящихся в казарме, ни Бахрама и его товарищей. На третий день напряжение в городе начало ослабевать. Рассказывали, что пристав вернулся из Нухи сильно не в духе и якобы сожалел о том, что покинул Закаталы. Он даже сказал кому-то из городовых, что, попадись к нему в руки человек, пустивший слух об оружии, он, не задумываясь, расправился бы с ним. Подумать только, в каком смешном положении он оказался перед приставом соседнего города!
Словом, вернувшись из Нухи, Кукиев велел своим людям выбросить из головы мысль о том, будто бы в город привезено оружие, и при этом всячески поносил тех, кто распространяет нелепые слухи.
Что касается Тайтса, который больше всех проявлял рвение в этом деле, то он был несказанно разочарован — не представилась возможность отличиться.
А еще через три дня в городе появились солдаты. Правда, увольнительные получали лишь те, кто пользовался особым доверием начальства.
Ни Виктор, ни его товарищи пока не появлялись в городе, ибо были на подозрении. Лишь спустя неделю Виктор, Григорий, Демешко и другие получили увольнительные. Из осторожности Виктор в первый день не пошел ни к кому из своих городских знакомых. Он чувствовал: за ним еле-дят. На второй день он прошел мимо кузницы Бахрама. Убедившись, что Бахрам увидел его, Виктор спокойно направился к базару.
Его поведение дало Бахраму понять, что действовать надо осторожно. Кузнец переждал с полчаса, снял передник и тоже пошел к базару.
Он увидел Виктора в рядах, где торговали фруктами. Солдат стоял перед парнем, продающим сливы и просил сбавить цену. Бахрам подошел и спросил у парня, почем тот продает сливы. Парень назвал цену, которую Бахрам тоже нашел слишком высокой.
— Если сбавишь, я заберу все, — предложил он.
Парень не хотел уступать ни копейки.
Воспользовавшись моментом, когда продавец заговорил с какой-то старухой, Бахрам шепнул Виктору:
— Властям известно о прибывших арбузах. Кто-то из ваших сообщил.
— Что с Дружиным? — так же тихо спросил Виктор, укладывая на ладони пяток слив.
— Благополучно вернулся. Очень хотел видеть вас.
— Ладно, кончаем. Я вижу, вон там бродит кто-то из наших солдат…
И, громко сожалея о неудавшейся сделке, Бахрам отошел от продавца. Виктор же продолжал уламывать упрямого парня.
В этот момент к нему подошли двое солдат.
— Что покупаешь? — спросил один.
— Да вот, к сливам приглядываюсь, сладкие, сочные, да больно дорого просит и сбавить не хочет!
— Да, сливы ничего себе, — сказал второй солдат.
Они отошли.
"Что им надо? — подумал Виктор. — Ходят за мной с самого утра. Может, слежка?"
Ему вспомнилось предостережение Бахрама. Неужели среди них завелся предатель? Кто же он, этот человек, с которым они, можно сказать, едят из одной миски, лежат под одной шинелью, который клянется им в верности до конца жизни, а сам носит за пазухой нож, чтобы вонзить его в спину в удобный момент?
Виктор начал перебирать в уме своих товарищей. Который из них? Кто предатель? И почему он встал на путь предательства? Что его вынудило? Неужели он не боится суда товарищей?.. Они должны во что бы то ни стало разоблачить негодяя!
Нервы у Виктора были напряжены до предела. Он вернулся в казарму. "Который же из них? Кто, кто?" — продолжал он ломать голову. Наконец он решил открыться Григорию Романову, в котором был уверен, как в самом себе.