– Но классическую музыку ты хотя бы по радио слышал?
– Ты что! – он засмеялся. – У нас в казарме, как только по динамику классику объявят, так обязательно кто-нибудь завопит: «Эй! Кто там поближе, заткни Бетховена!»
– Но чему-то ты все же учился в жизни? – спросил я его.
Он сказал, да, кое-чему учился. Бегать за телятами, надевать на лошадь хомут и затягивать подпруги, строгать и пилить дерево, заправлять самолет керосином, закручивать и контрить гайки, замыкать плюс на минус и много чему еще.
– Это тоже неплохо, – сказал я, – но все-таки… Впрочем, ты что пишешь? Стихи?
– Что-то вроде этого.
– Ну прочти.
Я ожидал, что он станет в позу, вытянет как-нибудь картинно руку. А он чуть ли не шепотом начал:
– На столе стоит горшок…
– Что стоит? – переспросил я.
– Горшок, – сказал он еле слышно.
– Ну-ну.
Он начал снова:
На столе стоит горшок,А в горшке растет цветок.
– Так, так, – сказал я. – Рифма, прямо скажем, не очень. Но допустим. Дальше. Он опять вернулся к началу:
На столе стоит горшок,А в горшке растет цветок.Запахом душистымПленяет он, ветвистый.
Если ты сорвешь цветок,Ждет тебя печальный рок,И любви ты знать не будешь,Вечно мыкать горе будешь.
Он читал это таким заунывным и безысходным голосом, словно печальный рок его уже отыскал.
Я понимал, что это бестактно, но не мог с собой справиться и хохотал так, что самому стало страшно, как бы свежий мой шов не разлезся. Он насупился и покраснел.
– Извини, – сказал я ему, – но я просто не мог удержаться. Ты понимаешь, что ты пишешь? «Запахом душистым пленяет он, ветвистый». Ты видел где-нибудь ветвистый цветок? Ветвистым может быть дерево, ну, куст, но никак не цветок. Мне это неприятно тебе говорить, но я думаю, тебе не стоит этим заниматься. Ты не обижайся и не огорчайся, литературный талант бывает не у каждого. И у тебя его нет.
– А все-таки я попробую, – сказал он. – Мне еще целый год до демобилизации. Я буду тренироваться. Я буду писать каждый день. Не меньше чем по одному стихотворению в день. Я возьму в библиотеке книги известных поэтов и буду у них учиться. Целы й год я буду писать, и если ничего не получится…
– Кирюха! – сверкнул железным зубом Марк Смородин. – Ты знаешь, сколько десятков, сотен тысяч людей пишут каждый день с утра до ночи, надеясь, что у них из этого что-то выйдет?
– И, – заметил Финкенцеллер, – девяносто девять из ста выживают.
– Но, – вздохнула Луиза, – о том, что случается с одним из ста, мы сейчас говорить не будем.
– И все-таки, – сказал твердо солдат. – Я буду писателем.
– Да, ты будешь, – сказал Антон. – Но тебя будут бить.
– А я все равно буду.
Пока шел этот нелепый спор, я смотрел на людей, подходящих к остановке, и увидел среди них Фаину, Элизу Барскую, Егора, Чонкина, Нюру, тетю Аню, дядю Костю, бригадира Пупика, обеих бабушек и одного дедушку, Аглаю Ревкину и Доброго Аиста, который, смущенно улыбаясь, писал на заборе мелом очень неприличное слово.
Подошел автобус, все полезли в него, я сел за руль, Чонкин разобрал вожжи и крикнул: «Но-о!» Мы отъехали от шереметьевского аэропорта, стали набирать высоту, и на этом месте я понял, что пора ставить точку. То есть многоточие. Поскольку Замысел наш и не наш будет свершаться по мере истечения нашей жизни и до точки дойдет вместе с ней…
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Разумеется, в оригинальном тексте Э.Барская пишет любые слова «как они есть», не затрудняя себя заменой букв точками или подыскиванием эвфемизмов.
[2] См. примечание 1.
[3] «Хороший мужик» – это в советском и постсоветском обществе человеческое существо мужского пола, которое не выказывает излишнего рвения в деле удавления себе подобных. Оно может и должно проявлять обыкновенные и понятные человеческие побуждения – деньги, женщины, вино, домино, карты, охота, рыбная ловля, баня, – может воровать, брать взятки, но и к слабостям других людей готово по возможности снисходить. Если, впрочем, снисхождение самому снисходящему никакими неприятностями не угрожает.
[4] Die Spritze (нем.) – укол.
[5] Schr hubsch (нем.) – очень красивая, прелестная.
[6] См. примечание 2.
[7] См. примечание 6.
[8] Oh really? Are you kidding? (англ.) – Правда? Вы шутите?
[9] I am animal! (англ.) – Я – животное!
[10] Sweety (англ.) – сладкая.
[11] Wie geht es? (нем.) – Как дела?
[12] Ich kann nicht sprechen (нем.) – Я не могу говорить.
[13] In Ordnung (нем.) – Всё в порядке.
[14] См. примечание 7.
[15] См. примечание 14.
[16] См. примечание 15.
[17] См. примечание 16.
[18] См. примечание 17.
[19] Эта фраза – смесь английского с немецким – означает: «Я, бедная советская женщина, ищу политического убежища».