ладошки мыслителя-садиста и переводом одной незаметной пешки на другое поле поставил члену Военного совета КБФ мат.
10:15
С рубки подводной лодки «Калев» капитан-лейтенант Нырков с болью в сердце наблюдал за той безумной яростью, с которой корабли бомбардировали оставленный город. Там за шапками разрывов и клубами чёрного дыма оставалась его невеста Шурочка Осипова, с которой ему так и не удалось встретиться за время почти недельной (с 21 августа) стоянки «Калева» в Таллинне.
На следующий день после прибытия было столько дел, что вырваться в город не представлялось никакой возможности. 23 августа Нырков попросил разрешения у капитана 1-го ранга Египко сойти на берег по личному делу. Командир бригады выслушал благосклонно, но разрешения не дал. Он ещё надеялся, что адмирал Трибуц выполнит данное обещание, и лодки выйдут в море для самостоятельных действий. Поэтому на всех подводных лодках сохранялось состояние часовой готовности к выходу и отпускать в таких условиях командира «Калева » было совершенно невозможно. Египко вовсе не был самодуром. При других обстоятельствах он бы не только разрешил Ныркову подобную отлучку, но и машиной бы снабдил. Но сейчас не мог.
Затем командир бригады уехал в Кронштадт, предупредив всех, чтобы ожидали радиограммы о возможном срочном выходе в море. Когда же он с большим трудом вернулся в Таллинн на морском охотнике и ещё раз убедился в том, что командующий флотом твердо намерен гнать его лодки в Кронштадт в надводном положении через минные поля, то готов уже был разрешить командиру «Калева» краткосрочный отпуск на берег. Но к этому времени в тот район, где жила невеста капитан-лейтенанта Ныркова, было уже не пробиться. Эта часть города стала линией фронта, по несколько раз в день переходя из рук в руки.
Никто не мог себе позволить так рисковать жизнью командира подводной лодки.
Понимая, что город уже захвачен противником, капитан-лейтенант Нырков не мог не думать о судьбе любимой девушки. Все уже были хорошо наслышаны, как ведут себя солдаты вермахта с мирным населением в захваченных городах. И то, что сейчас на её голову падают наши же снаряды, тоже было трагедией этой невиданной войны.
Осознавая масштаб обрушившейся на страну катастрофы, капитан-лейтенант Нырков предчувствовал и не ошибся в том, что им уже никогда больше не суждено увидеться.
10:40
Командир тральщика «Шпиль» (Т-207) старший лейтенант Дебелов нервно посматривал на часы и на пустые сигнальные фалы крейсера «Киров». Время уже приближалось к одиннадцати часам дня, а командующий флотом всё ещё не давал сигнала к движению.
В серых, сильно поредевших облаках было уже много голубых лагун, из которых всё чаще и чаще выглядывало солнце, и в любую следующую минуту могли «выглянуть» и пикировщики противника. Для них такое скопище стоящих на якоре кораблей и транспортов могло стать столь лёгкой добычей, о которой им, наверное, не приходилось и мечтать. Просто странно, что они всё ещё не появились.
На мачте тральщика «Шпиль» вился вымпел командира бригады траления капитана 2-го ранга Мамонтова, который стоял на мостике рядом с Дебеловым, также нетерпеливо поглядывал на часы и сигнальные фалы «Кирова». Офицеры молчали. Настроение у старшего лейтенанта Дебелова было хуже некуда. Ни у кого из тысяч морских офицеров, находящихся в этот момент на борту сотен кораблей и транспортов, конечно, не могло быть хорошего настроения от одной мысли о том, что они оставляют противнику свою главную базу и уходят в Ленинград, который мог превратиться для флота в очередной капкан. Но человек индивидуален, и у каждого для плохого настроения были собственные причины. И у всех они были разные. Скорбели о погибших друзьях, страдали и мучились от полученных ран, от неизвестности собственных судеб, от дикой давки при посадке на транспорты, бедствовали от голода и холода на самих транспортах, от страха перед будущими опасностями.
Но настроение старшего лейтенанта Дебелова было испорчено напрочь одним эпизодом, свидетелем которого он стал в Минной гавани, когда «Шпиль» ещё стоял у стенки, принимая боезапас и запасные тралы.
Старший лейтенант Дебелов был сильным и решительным человеком, достаточно агрессивным, как и многие офицеры флота, получившие воспитание в предвоенные годы, когда их готовили сражаться «малой кровью на чужой территории». Находясь с первых дней войны на передовых позициях «морского фронта» Балтики и ежечасно рискуя жизнью, Николай Дебелов не признавал никаких поражений. Он был уверен в конечной победе. Война началась немного не так, как все рассчитывали, но это не беда! Конечная победа будет за нами! И очень скоро.
С первых же дней войны на его лице заиграла насмешливая улыбка д’Артаньяна — улыбка человека, который никогда не признает себя побежденным пока жив. Под градом авиабомб в походах по минным заграждениям, когда справа и слева гибли корабли и суда, а ЗАЛИВ КРИЧАЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ГОЛОСОМ, насмешливая улыбка командира тральщика заставляла всех, кто видел её, действительно верить, что конечная победа будет за нами.
Эта улыбка сошла с лица Дебелова лишь однажды. Вчера, идя по Минной гавани, возвращаясь на тральщик после совещания в штабе адмирала Ралля, старший лейтенант Дебелов увидел на одном из причалов целую гору овчинных полушубков и суетящегося вокруг них интенданта. Полушубки было приказано погрузить на какой-то транспорт, которого уже давно не было и в помине. Интендант метался, пытаясь погрузить свои полушубки на любой транспорт, размахивая накладными. Дебелов подошел к нему и попросил два-три полушубка, чтобы снабдить ими вахтенных.
Интендант посмотрел на Дебелова непонимающими глазами. «Они же казенные, — сказал он. — Как я могу их тебе дать? Выпиши требование, как положено, и хоть всё забирай». В этот момент к интенданту подошел какой-то начальник. Кажется, комендант погрузки. И сообщил, что принято решение полушубки сжечь, вручив ему соответствующую расписку. На глазах у Дебелова полушубки облили бензином и подожгли, вежливо попросив командира тральщика отойти в сторону и не мешать — «чтоб не опалило». Возможно впервые с начала войны с лица старшего лейтенанта Дебелова исчезла его насмешливая улыбка, сменившись выражением крайней растерянности, когда он смотрел на гигантский костер из новеньких полушубков...
Когда-то молодому лейтенанту Дебелову была оказана высокая честь — впервые поднять на крейсере «Киров» военно-морской флаг. Теперь ему была оказана ещё большая честь — командовать головным тральщиком, чтобы вывести крейсер из очередной ловушки.
Но «Киров» продолжал хранить непонятное молчание. А время шло.
11:00
С флагманского мостика крейсера «Киров» адмирал Трибуц ещё раз оглядел лес труб и мачт огромной армады, готовой к прорыву.
Вокруг,