– Выживу, брошу курить! – Прошептал Сэм, увлекая испуганную Алину на землю и прижимая ее к себе.
В общем, Маша Комарова не нашла более неудобного момента, чтобы вместе с Эдиком выскочить из подвальчика, где ее держали.
– Ты?! – Заорала Владилена, и ее глаза загорелись алым страшным маревом.
Она закрутила огромную зеленоватую спираль в сторону девушки. Маша на секунду онемела, сделала неловкий шаг и, поскользнувшись, рухнула на дорожку. Эдуард, стоявший за ней, с раскрытым ртом следил за тем, как волна достигает их с Машей, накрывает с головой, выпивая остатки так и не успевшей восстановиться энергии.
Время остановилось для всех. Опешившая Владилена, словно утопая в киселе, спешила к брату. Маша, сжималась комочком, и задыхалась, катаясь и расстегивая на себе куртку. Обездвиженный Эдик рухнул рядом, закатив глаза. Охваченные жаждой боя люди застыли, наблюдая, как туман боевого удара рассеивается, превратив Эдуарда в тень.
Владилена упала рядом с ним, стиснув брата в объятиях. С воплем раненного зверя она прижала к себе недвижимого Эдика и завыла, захлебываясь слезами.
Битва была окончена.
Люди почти смущенно разглядывали друг друга, опустив руки. Троих телохранителей главы Зачистки скрутили, из сада вывели заплаканную Лизу, скованную наручниками, перекрывающими всплески энергии. Каратели бросились к окончательно раздавленной Владилене. Та не хотела подниматься, сопротивлялась, вцепившись в свитер брата.
Эдуард пошевелился и открыл черно-белые глаза…
Я лежала в снегу и чувствовала, как силы медленно утекают в землю. Боль затопила каждую клеточку, билась в пульсе и в неровных толчках сердца. Словно внутри меня образовывалась огромная черная пропасть, где меня сжимали до размеров крохотной точки, а потом заставляли выпрямляться, чтобы дышать и жить дальше. И я заорала от бессилия…
Наверное, доктор что-то напутал с таблетками, а может, меня настиг смертельный смерч, посланный Владиленой? Или же энергия, подаренная кристаллами, легко покидала меня? Никто не смог бы ответить на этот вопрос.
– Маша? – услышала я над ухом и пробудилась.
Алекс протягивал мне руку, я глядела в фантастически синие глаза, которые медленно тускнели, превращаясь в обычные синие. И в них вдруг появилось странное затравленное выражение боли и невыразимой утраты.
– Маша? – только и смог пробормотать он. – Маша… – Он сгреб меня, заснеженную, в охапку, прижимал к груди, целовал мокрые волосы, лицо. Он боялся отпустить меня. Только мы знали, что теперь все закончилось. Навсегда.
Я слабо улыбнулась, обнимая его, наверное, последний раз в жизни.
– Мы восстановим цвет! – зашептал он горячо мне в ухо. – Слышишь меня? Восстановим!
Я только покачала головой и отодвинулась от него.
– Один раз уже пробовали. Как видишь, не сработало…
– Я не отпущу тебя, – сказал он просто, и сам не поверил собственным словам.
Мы оба знали, что значит быть истинным и видеть вокруг себя мир, наполненный тенями. Теней нет, они призраки, которых замечаешь, только когда их становится слишком много вокруг.
Подбежавшие Алина с Сэмом остановились в нескольких шагах от нас. На хорошеньком лице девушки с огромными печальными глазами застыло выражение вящего ужаса. Она прикрыла рот ладошкой и едва сдерживала рвущиеся наружу рыдания.
– Я же говорила, – растянула я обветренные губы в притворной улыбке, чувствуя вставший в горле комок, – ты очень красивая.
Моя душа от навалившейся тоски разрывалась на части.
Большой черный автомобиль мчался по трассе. Далеко на горизонте вставало желтое холодное солнце. Снег сверкал в его лучах, ослепляя, и от мороза поблескивала дорога. В салоне играла веселенькая мелодия. Сонный ведущий радио поздравлял всех с наступившим Новым годом.
Мой цвет ушел, но подарил мне самое дорогое – мою память. Я вспомнила все, до последней мелочи – дни, недели, годы, прожитые в разных масках и личинах, придуманных мною же.
В рассветный час я спешила туда, где могла стать самой собой. Я торопилась домой.
Ведь глупо забыть, как зовут твоих родителей. Невозможно вычеркнуть из памяти, что твой отец прихрамывает, потому что в детстве переболел полиомиелитом, и что он обожает Высоцкого и Есенина. Нельзя стереть воспоминания, что твоя мама носит очки с толстыми диоптриями и очень любит глупые любовные романы.
Забывая такие мелочи, навсегда теряешь себя.
Заключение
Повторное извещение о посылке пришло неожиданно, как гром в середине жаркого дня.
Теплые весенние дни стряхнули с меня оцепенение, даря спокойствие. Я перепрыгивала лужи, пугая купавшихся в них воробьев, и торопилась на почту, располагавшуюся в старом здании детского сада.
Сотрудница отделения связи недовольно посмотрела на бумажку, потом на мой замусоленный паспорт и скрылась в маленькой коморке. Через некоторое время, вероятно, понадобившееся ей, чтобы найти посылку на самой дальней полке, и с таким выражением лица, словно она делала мне огромное одолжение, женщина бросила на стол бандерольку, завернутую в коричневую измятую бумагу.
– Просрочили, девушка, – буркнула она, когда я с замирающим сердцем распутывала узел бечевки.
– Да, но и посылка шла почти три месяца, – отозвалась я, не оглядываясь.
Внутри лежал синий пластиковый пакет. Именно с него началась моя история.
А может быть, именно он означал начало конца?
Трясущимися руками я вытащила наружу маленькую открытку с ярким цветком и золотистую коробочку, в каких дарят колечки. На карточке моим почерком, размашистыми буквами было написано три слова: «С любовью. Маша»
Осторожно, чтобы, не дай бог, не дотронуться до содержимого, я открыла коробочку. На черной бархатной подушке лежал крупный прозрачный камень, очень похожий на огромный бриллиант. Острые грани весело поблескивали на ярком солнце, заполнявшем большое помещение. Улыбнувшись, я захлопнула крышку.
Я обязательно вернусь в тот, другой, мир с его тайнами и секретами. Потом. Когда-нибудь. Когда пойму, какая я на самом деле.
Февраль 2008(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});