— Ты прав, Росс — произнесла Марго — Меня это уже совершенно не забавляет.
— Если мы пойдем пешком — вмешался Коротышка — то надо будет нести Хэнкса. Ему становится все хуже, Росс. Я дал ему столько барбитуратов, сколько посчитал безопасным. Он заснул, когда мы остановились, но как только мы отправимся в путь, он, наверняка, снова проснется, ему очень больно.
Дед, хромая, приблизился к ним.
— Прошу прощения, господа — сказал он, обращаясь ко всем собравшимся.
Повернувшись к Хантеру, он сказал:
— Я уже больше не выдержу в этом фургончике, я не могу там даже расправить ноги.
У Хантера уже вертелся на языке резкий ответ, но Ида опередила его:
— Я могу поменяться с вами местами, но вам тогда придется заботиться о больном. Согласны?
Старик промычал что-то нечленораздельное.
Хиксон бросил им конец троса.
— Прикрепи его спереди — сказал он Хантеру — Сможешь?
— Это сделаю я — сказал Войтович, хватая трос.
— Пожалуй, у вас кончается бензин — заметил Коротышка.
— Да, мистер Додд — ответила ему Анна, которая стояла рядом с Рамой.
— Я смотрела на стрелку. Она была на нуле.
— Я сейчас принесу запасную канистру — сказал Коротышка.
Хантер кивнул. Он почувствовал себя никчемным и беспомощным. Все самостоятельно принимали решения! Брехт, в подобных обстоятельствах, сказал бы что-то смешное и поставил все на свои места, но он не Брехт. Росс взглянул на Марго, высматривающую что-то в далеком море и почувствовал, как в нем закипает желание.
Сэлли и Джейк закутались в одеяла и, для большей безопасности, оперлись локтями о низкое ограждение крыши.
В неполном метре под ними плескались волны, сверкая в свете Странника, диск которого выглядел сейчас как игольное ушко. Джейк дал собственные названия разным видам планеты и «свернувшуюся змею» на диске называл «когтистой лапой», а «треснувшее яйцо» — «небесной лепешкой».
— А мы думали, что нам удастся написать об этом пьесу — тихо вздохнула Сэлли.
— Да — прошептал Джейк — Это был бы фантастический спектакль. Но тогда мы сидели в квартире…
Сэлли посмотрела на черную воду над Манхэттеном, на немногочисленные, небоскребы, кое-где торчащие из воды.
— Посмотри, в некоторых окнах еще горит свет — сказала она.
— Наверное, на чердаке у них собственные генераторы — предположил Джейк — А, может быть, аккумуляторы.
— Как ты думаешь, что там за здание? Сингер Билдинг или Ирвинг Треста?
— Какая разница?
— Я хочу все точно запомнить… и, если это уже конец, то, по крайней мере, знать это сейчас.
— Оставь! Посмотри, у меня есть бутылка «Наполеона». Хочешь глоток?
— Ты очень милый — сказала она, легко прикасаясь к его холодной руке. У нее самой руки были не намного теплее. Через мгновение она тихо начала напевать, словно боялась, что может своим пением испугать поднимающуюся все выше воду:
Я девушка в Ноевом Ковчеге. Ты — мой король, потерпевший крушение. Наша любовь меньше зернышка мака, Тоньше, чем волосок норки… Но ты остался со мной и дал мне коньяку. Наша любовь больше всех на свете.
Ричард Хиллэри и Вера Карлсдайль лежали на свежем сене, не прикасаясь друг к другу — сено они взяли из небольшого стога, который стоял на более высоком месте Мальвери Хиллс.
«Вчера была солома — думал Ричард, не в силах заснуть — а сегодня уже сено. Солома сухая и колкая, как сама смерть. Сено — кисло-сладкое, как жизнь.»
С запада на них посматривал Странник, диск которого снова представлял собой раздутую «X». Эта планета стала им также хорошо знакома, как циферблат часов. Примерно час назад Вера сказала:
— Смотри, двадцать пять минут после «D».
Ричард недоуменно посмотрел на нее и девушка, рассмеявшись, объяснила, что она имела ввиду.
Вечер был теплым. С юго-востока дул легкий ветерок — странный, необычный, возбуждающий…
Казалось бы, что вид огромного водяного вала из Северна, заливающего долину и ров, похожий на грохот при срыве восьмой печати в Апокалипсисе, может совершенно притупить у человека чувства. Но, как Ричард только что убедился, чувства действуют по совершенно иному принципу. Даже наиболее невероятные явления обостряют их и побуждают к деятельности.
А, может быть, это все из-за того, что они устали и измучились. Может быть, они не могут заснуть именно поэтому?!
В пути Вера рассказала Ричарду о себе. Во время второго прилива ее спасли с крыши лондонского офиса, в котором она работала машинисткой и, когда Ричард маршировал по болотистой равнине, когда его, время от времени, подвозили попутные машины, она плыла в небольшой моторной лодке в сторону долины Северн по залитой водой местности. Однако, возле Дирхаста водяной вал разбил лодку и, как она подозревала, спастись удалось только ей.
Несколько позже Ричард попросил ее, чтобы она рассказала ему более подробно, но она отказалась, объясняя это тем, что очень устала. В течение некоторого времени она крутила настройку радиоприемника, из которого раздавался только треск помех.
— Выбрось его! — наконец не выдержал Ричард.
Она выключила радио. И теперь, лежа на сене, повторяла:
— Не могу заснуть… я уже больше никогда не смогу заснуть… У меня в голове все кружится и кружится…
Ричард повернулся, осторожно обнял ее, но неожиданно заколебался.
— Ну, чего ты ждешь? — спросила она, смотря на него со странной горькой улыбкой — А, может быть, у тебя есть снотворное?
Ричард немного подумал, после чего ответил торжественным тоном:
— Даже если бы и было, я все равно не отказался бы от тебя.
Вера фыркнула от смеха.
— Ты такой серьезный — сказала она.
Он прижал ее к себе и поцеловал.
— Вера… — шепнул Ричард и снова поцеловал девушку в губы — Я буду называть тебя Вероникой… нет, лучше Веронал.
Она снова засмеялась и Ричард подумал, что она смеется над ним, а не над его остротой. Но тут почувствовал, что она робко ответила на его поцелуй. Он прижал ее сильнее и тут же почувствовал, как пальцы Веры впились в его спину.
— Ну… чего ты ждешь? — шепнула она ему на ухо — Я прекрасное снотворное.
Сначала Барбара была недовольна, что единственная каюта на «Альбатросе» такая низкая и узкая. Однако, постепенно она начала оценивать ее достоинства, поскольку каждый раз, когда лодка начинала раскачиваться или сильно наклоняться, можно было всегда за что-нибудь ухватиться. Она чувствовала себя значительно уверенней под этой, слегка выгнутой, низкой крышей, особенно тогда, когда ее заливала очередная бушующая, гневная волна.
В каюте царил египетский мрак и только, время от времени, когда, например, Барбара включала фонарик, или когда через четыре маленьких иллюминатора попадал свет молнии, внутри становилось немного светлее.
Старый К-III лежал привязанный одеялами к небольшой койке. Рядом с ним сидела Эстер, держа на руках найденного ребенка. Хелен, которую тошнило, лежала, постанывая, на соседней койке. Барбара села в ногах старого миллионера, напротив Эстер. Периодически она засовывала руку в отверстие в полу проверяя, не протекает ли обшивка «Альбатроса». Пока все было в порядке.
Вода залила бы яхту, если бы первая волна не освободила ее от сплетения черных ветвей манговых деревьев. Потом высокое дерево чуть не перевернуло парусник. Однако, путешествие было не так уж неприятно до тех пор, пока не разбушевались огромные волны, которые вынудили всех, кроме Бенджи, отправиться в каюту под палубой. После длительного молчания, когда был слышен только плач ребенка, скрип досок, плеск волн и вой ветра, Барбара спросила:
— Как себя чувствует мистер К, Эстер?
— Он уже отмучился, мисс Барбара — прошептала негритянка — Тихо, маленький, не плач, я ведь давала тебе недавно молочка из банки.