Читать интересную книгу Идеальное преступление - Иван Сербин

— Что-нибудь интересное рассказал? — поинтересовался лейтенант.

— Много чего. Потом поговорим. У вас-то как?

— Есть кое-что. — Химик выпрямился, индифферентно посмотрел на следователя. — В продуктах ничего не нашли, а вот на стенках перечницы обнаружены следы феназепама, на стенке кофейной банки — амитриптилина. В сахарнице и солонке — смеси феназепама и финлепсина. Феназепам и финлепсин — транквилизаторы. Амитриптилин — антидепрессант с сильновыраженным седативным эффектом. Судя по всему — таблетки, перемолотые в порошок. Раскладки по химическому составу дам в заключении.

Волин кивнул:

— При помощи этих препаратов можно надежно усыпить человека, скажем, часов на пять-шесть? При этом вынести его из квартиры так, чтобы он этого не почувствовал?

Эксперт пожал плечами:

— Все зависит от толерантности… Проще говоря, от переносимости человеком данных препаратов. Ну, и от доз, разумеется.

— Допустим, человек не употребляет антидепрессанты и транквилизаторы. Постоянно, я имею в виду.

— Если принять во внимание, что концентрация препаратов в сахарной и кофейной пыли достаточно высока… Скажем так, пары кружек кофе с тремя ложечками сахара в каждой будет вполне достаточно. Но учтите, что человек вечером еще и ужинает. В пище наверняка присутствовала соль, содержащая ту же смесь, а иногда и перец. — Эксперт развел руками. — Выводы делайте сами. Кстати, если этот человек и проснется, то всего на несколько секунд, а утром даже не вспомнит, что просыпался.

Волин кивнул:

— А эти препараты не изменят вкус пищи?

— Феназепам и финлепсин вообще не имеют ярко выраженного вкуса. Амитриптилин горький. Но хороший, крепкий кофе горчит сам по себе. Так что… Судя по концентрации, горечь должна была ощущаться, но не слишком сильно. Ее вполне могли принять за крепость кофе. Кстати, горьковатый привкус достаточно легко снимается, если добавить лишнюю ложечку сахара.

— Спасибо. Это я и хотел знать.

— Думаете, Скобцова усыпляли? — спросил Русницкий.

— Георгий, ну не сам же он себе эту дрянь в еду подмешивал. — Волин вновь повернулся к эксперту: — А как долго вырабатывается привыкание к этим препаратам?

— Трудно сказать наверняка, — отреагировал тот, колдуя над своими реактивами. — Зависит от индивидуальных особенностей организма. В среднем — месяца полтора-два.

— Так я и думал. — Волин огляделся. Кухонный стол занят химиком, зато рабочий свободен. — Георгий, я пока оформлю постановления, а ты пройдись по соседям. Меня интересует ночь с двадцатого на двадцать первое. Отрезок времени — с часу до трех. И в соседний дом сходи. Опроси жильцов, окна которых выходят во двор.

— А соседка? Анна Михайловна?

— Я у нее уже был. Она слепа, как крот. — Волин пристроился за столом, достал из кейса бланки. — Давай, действуй.

Давно известно, бумажная часть работы следователя съедает семьдесят процентов времени. Заключения, сообщения, извещения, постановления, протоколы, повестки, запросы, ордера — тонны документов. Полученные в ходе следствия показания и улики нужно регистрировать и приобщать к делу, иначе для суда это будут никакие не доказательства, а так, гора никчемного мусора. Если бы все было как в кино: узнал про, тайно проник в, отыскал там, забрал из, пришел к, ухватил за, притащил в камеру — и расслабляйся. Только вот в реальности с подобными методами у следователя гораздо больше шансов оказаться за решеткой, чем у преступника. Такие дела. Об этом и думал Волин, заполняя бумаги.

В кухню заглянул трассолог. Поправил на тощем носу очки в роговой оправе.

— Аркадий Николаевич, постановление о назначении трассологической экспертизы готово?

— Готово, Валерий Яковлевич, готово.

Волин выудил из стопки бланков нужное постановление, протянул эксперту. Тот принял его, пробежал взглядом по диагонали, кивнул удовлетворенно:

— Ну вот, другое дело. А что с ордером на обыск?

— Валерий Яковлевич, родной, вас-то почему это беспокоит? Вы же к обыску никакого отношения не имеете. За обыск отвечаю я.

Эксперт сложил бланк постановления пополам, спрятал в карман пиджака.

— Результат будет готов дня через три, — сухо заявил он.

Волин вздохнул. Нет, определенно повезло ему с экспертом. Неужто никого другого прислать не могли?

— Валерий Яковлевич, вы же опытнейший эксперт, — сказал он абсолютно искренне. — Наверняка уже сделали какие-то выводы. Что мы как дети малые, ей-богу.

Трассолог посмотрел на Волина.

— До завершения полноценного исследования категорически ничего утверждать не стану, это не в моих правилах, тем не менее на некоторых деталях замка присутствуют признаки, позволяющие предположить, что… э-э-э… замок пытались открыть — я подчеркиваю, пытались открыть! — дубликатом фабричного ключа либо специально изготовленной для этих целей отмычкой. Это все, что я могу сообщить вам на данный момент.

— Благодарю, — ответил Волин, и опять же абсолютно искренне.

Трассолог вышел. А Волин, вздохнув, начал сортировать заполненные бумаги.

— Если Валерий Яковлевич сказал «признаки присутствуют», можете быть уверены, что замок вскрывали, — подал вдруг голос химик.

Волин взглянул на него. Эксперт даже не оторвался от работы.

— Что, простите?

— Я говорю, что знаю Валерия Яковлевича уже больше пятнадцати лет. Он зря никогда не болтает. Лучше промолчит, — пояснил эксперт. — Но уж если сказал — можете быть уверены, что так оно и есть.

— Да я знаю, приходилось сталкиваться по работе. — Волин протянул ему постановление: — Это вам.

— Вроде презента? — Химик улыбнулся. — Ну, спасибо.

Волин прошел в спальню, где биолог занимался тем, что состригал фрагменты ворса с ковра в том месте, где располагалось кровавое пятно. Стас, сидя на кровати, составлял протокол осмотра места происшествия. Криминалист, подсвечивая инфракрасной лампой, пытался определить форму пятна и обнаружить другие следы крови.

— Пятно размытое. Но видите? — Он отошел к середине комнаты, направил лампу на ковер, и в ее голубоватом свечении Волин отчетливо разглядел множество мелких пятен, по цвету отличающихся от основного ровного фона. — Судя по брызгам, человека ударили, когда он стоял. Возможно, согнувшись в пояснице. Форма капель — вот здесь, видите? — практически идеально круглая. Высота падения около метра. Жертва находилась в статичном состоянии. Возможно, кто-то лежал на ковре, второй наклонился посмотреть, что с ним, и тогда первый нанес ему удар чем-то острым. Снизу. Очевидно, оружие сразу извлекли из раны. Пострадавший выпрямился и попятился. Вот тут капли уже вытянутые, неровные, вокруг «коронка», значит, высота падения была около полутора метров. — Трассолог, согнувшись и держа лампу в руке, пошел по комнате, указывая на необходимые следы. — А вот тут, за кроватью, он упал. Здесь и образовалось пятно. И на спинке кровати, видите? Тоже замытые пятна крови. Падая, потерпевший хватался за нее рукой.

Волин присматривался, но, честно говоря, не заметил ни «коронки», о которой упоминал эксперт, ни какой-то особой формы капель. Вообще голубовато-белые световые проплешины слабо ассоциировались в его воображении с каплями. Волин выпрямился, сказал оперативнику:

— Стас, ты все фиксируешь?

— Конечно, Аркадий Николаевич, — откликнулся тот.

В прихожей раздался звонок. Хлопнула дверь. Через несколько секунд в спальню заглянул Амир.

— Аркадий Николаевич, это я.

— Ну что? — Волин повернулся к нему. — Как успехи?

— Фонограммы отвез, сдал в лабораторию. Поболтал с ними, уломал сделать все к вечеру. Сказали, чтобы часа через три-четыре позвонил. Снимки передал вашему фотографу. Не скажу, что он прыгал от счастья, но обещал провернуть все в темпе вальса. Он сам вам перезвонит. Что еще? Что-то забыл.

— Насчет религии.

— Какой религии? — встрепенулся Стас. — Амирчик, ты что, решил христианство принять?

— Стас, ты — трепло, Стас, — коротко ответил тот. — Что касается религии. Поговорил я с одним священником из Московской патриархии. Ни о каких подобных сектах он не знает. Способ убийства ему ни о чем не говорит. Ну и чулки, само собой, тоже. Для верности я и в университет съездил. Они там тоже о подобных ритуальных убийствах слышат впервые. Боюсь, Аркадий Николаевич, наши убийства к сектантам отношения не имеют.

Волин вздохнул. Конечно, он не рассчитывал «попасть в яблочко» с первого раза, но… в душе все-таки надеялся. В принципе он все уже понял. Записки оставались единственной деталью данного дела, не получившей абсолютно никакого объяснения. Зачем убийца оставлял их у трупов? Какой в этом смысл?

— Мы закончили. — В комнату вошел один из «слухачей». — Никаких «жучков» здесь нет.

— Хорошо. Спасибо.