Читать интересную книгу Северный пламень - Михаил Голденков

— Встряхнись! — ругала Миколу темпераментная сестра, найдя брата непривычно заросшим бородой и усами. — Не ты виновен в том, что началась война, что люди гибли на этой войне. Никто не виноват из вас в том, что на ваш обоз напали и перебили многих женщин. Главное, что ты хотя бы кого-то сохранил! Хотя бы одну жизнь спас — и это уже много!

Сестра Янина напоминала Миколе и отца, и мать — у Янины были такие же темно-карие, как у матери, живые большие глаза и светлые, как у отца, волосы, такой же твердый решительный отцовский характер, такое же материнское умение говорить и заставлять себя слушать…

— Наш отец пережил не такое, — отчитывала брата Янина, — но у него хватило сил и нас родить, и воспитать хорошими людьми. Скажи дзякуй Богу, что война ушла, и ушла, возможно, благодаря тебе тоже, а ты раскис! Надо жизнь продолжать! Жениться тебе надо, Микола! Смотри! Вся корреспонденция твоя на полу! Ты хотя бы читаешь ее? — ткнула рукой Янина в кучу писем, грудой лежащих у камина.

— А! — равнодушно махнул ладонью Микола. — Не успел растопить ими огонь! Потом!

Янина подошла к куче корреспонденции на полу и, аккуратно приподнимая платье кончиками пальцев, присела на корточки, стала перебирать бумаги, то и дело восклицая:

— Лист от пана Потоцкого! Не вскрыл даже! Два листа от Кароля! Мог бы хотя бы прочесть! А это кто? Пани Фекла Онюховская…

Потухшие глаза Миколы вдруг разом вспыхнули… Фекла? При упоминании имени этой девушки как будто огонек зажегся в потухшей душе князя. «А я ведь ее совсем забыл! Как я мог?! И чуть не сжег ее письмо! А вероятно, уже и сжигал!»

Микола вскочил, чуть ли не прыгнул к сестре, рывком вырвал пакет из ее рук, быстро разорвал, нетерпеливо срывая печать, и прямо стоя у камина принялся жадно читать.

«Слава Богу, вы живы, пан Микола! Мне об этом написал ваш сябр Кароль Радзивилл. Дзякуй ему за это великий! Три моих листа к вам остались без ответа. Слышала о поражении Карла под Полтавой и его бегстве в Валахию. Мы плакали. А я все про вас думала. Живы ли? В плену ли, или же спаслись? И вот узнала, что живы и уже в Орше. Какое счастье!..»

Микола Кмитич уже давно знал, что в июле 1709 года под Полтавой двадцатичетырехтысячное войско Карла потерпело поражение от почти втрое превосходящей ее по численности армии Петра. Впрочем, эта новость лишь усугубила депрессию оршанского полковника, полковника без полка… Несчастному князю казалось, будто все, за что он боролся, гибнет, все, ради чего жил, разваливается на куски… Ему было жаль женщин, погибших под его командованием в Кривическом лесу, жаль Лещинского, которого сменил на троне этот негодный авантюрист Фридрих, жаль Карла, жаль мечущегося то к одним, то к другим Кароля Станислава… Интерес к Собственной жизни у него тоже угас… «Лучше бы там, в лесу, меня тоже убили», — все чаще думал Микола…

— Жениться, говоришь? — улыбнулся сестре Микола. — А ведь верно! И я так думаю! Надо жениться! Надо! И невеста у меня уже есть!

Янина от неожиданности даже ничего не сказала. Все еще сидя на корточках, она удивленно смотрела снизу вверх на в один миг ожившего брата…

И вот в апреле, на Вялікдзень, на Пасху, помолившись в церкви — Божа, які праз уваскрэсенне Сына Твайго, Пана нашага Езуса Хрыста, узвесяліць свет меў ласку, дай, просім, каб праз Ягоную Маці Панну Марыю мы дасягнулі радасці жыцця вечнага… — отправился Микола свататься к Онюховским… Чисто выбритое лицо и значительно подстриженные волосы омолодили оршанского князя на лет семь-восемь, а в кармане его лимонного цвета камзола лежала красная бархатная шкатулочка с двумя обручальными колечками… Микола улыбался, глядя на дорогу, вдоль которой черными рыбками сновали уже прилетевшие скворцы и шагал веселый песняр с дудой. Рядом с ним шла молодая девушка, вращая ручку колесной лиры, а песняр высоким звонким голосом пел:

Вол бугиуе, вясну чуе,Дзеўка плача, замуж хоча.He бушуй, воле, наарэшся,Не плач, дзеўка, нажывешся.Воран грача, сыра хоча,Дзеўка плача, сына хоча.Воран грача, сыра з'еўшы,Дзеука плача, сына меўшы.Воран грача — сыр бяленькі,Дзеўка плача — сын маленькі.Воран грача паляцець,Дзеўка плача — недзе дзецъ…

Повозка Миколы давно обогнала песняра с девушкой, но голос мужчины словно сам по себе висел в прозрачном,

чистом и звонком воздухе Великого дня, не становясь тише… Светило солнце, щебетали птицы, мерно скрипели колеса открытой повозки, и Микола впервые за долгие годы совершенно не думал о войне. Он с радостным удивлением смотрел, как, взмахнув своими широкими округлыми черно-белыми крыльями, у дороги сел рыжий удод, распушив, словно женский веер, свой хохолок на голове. Как будто птица Феникс, вновь восставшая из пепла, прилетел, вернулся в родные края рыжий, как огонь, длинноносый красавец…

— Хрыстос уваскрос! — улыбнувшись, негромко крикнул птице Микола, высунувшись из повозки, но удод ничуть не испугался громыхающего экипажа, словно говоря: «Христос воскрес, смерть ушла, и страх исчез».

Жизнь, как бы там ни было, побеждала и возвращалась.

Эпилог

Павел Потоцкий так и не дождался Миколы Кмитича, находясь летом 1709 года в лагере шведской армии под стенами Полтавы. Приехал лишь истерзанный и поредевший обоз Левенгаупта. Вместо 11 000 солдат подкрепления из Курляндии к Полтаве притащилось чуть более 6000 уставших измученных людей — еще одну атаку царских войск Левенгаупт с трудом отбил уже в самом Пропойске. Семнадцатитысячная армия Карла получила не то подкрепление, которое ожидалось… Увы, эти дурные предзнаменования — потеря части обоза Левенгауптом, весьма трудный бой под Раевкой — не остановили Карла, он решил в очередной раз ввязаться в битву с Петром. Уже последнюю свою битву с русским царем.

На праздничном пиру, посвященном победе Петра под Полтавой, шведские офицеры — шведы, немцы, летгаллы и литвин Потоцкий — сидели, пусть им и вернули шпаги, пусть с ними и обращались со всей любезностью, явно невесело… Мало пили, почти ничего не ели… В голове Потоцкого кружилась одна-единственная мысль — как? Как лучшая в мире гвардия, пусть и уступавшая под Полтавой петровской численно аж в четыре раза, вдруг сломалась, побежала и почти полностью сдалась в плен? Потоцкий вел свой полк в атаку, опрокидывал раз за разом царских солдат, видел бегущих солдат Казанского, Псковского, Сибирского, Московского, Бутырского и Новгородского полков. Первый батальон Новгородского полка его солдаты лично постреляли и покололи штыками, гнали прочь из редута… Он в тот момент уже вспоминал блестящую победу под Головчином, видел, как лихо рубили казаков Петра казаки Ивана Мазепы, как московские пушкари в красных камзолах в панике разбегались от несущихся на них коней молдован и русин… И вдруг… Атака царского войска… Петр лично на коне в синем мундире размахивает шпагой… Атака, казалось бы, всеми силами на Земле… Солдаты «синей рати», растянувшись узкой полосой, попятились назад, бросились в панике казаки Мазепы, а вот уже и все бегут…

Сам Карл, раненный в ногу, с тысячным отрядом каролингов, уводимый Мазепой, ретировался в Молдавию. Адам Левенгаупт, желавший побыстрей покончить со всей этой бесперспективной бойней, от лица командования Швеции сдал в плен царю 16 947 человек от двадцатитрехтысячной королевской армии, армии, состоящей из шведов, финнов, немцев, латышей, эстонцев, молдаван, русин, литвин и поляков… Шесть тысяч девятьсот из них погибло… Петр впервые понес меньшие, чем шведский король, потери — около пяти тысяч, впрочем, по своей «хорошей» традиции, сократив на бумаге и эту цифру до 1345 убитых. Очень уж хотелось царю показать победу в битве, которая чуть было не обернулась для его воинства поражением, куда как более уверенной, чем она была на самом деле. Потери Карла Петр, естественно, вновь увеличил, для начала на полторы тысячи.

Несмотря на то, что многочисленные противники Петра в самой Московии считали, что немцы, голландцы да и прочие европейские заклятые друзья царя радуются вместе с их врагом, в этой самой Европе победу царя над Карлом восприняли с горечью, тревогой и настороженностью. Чего дальше ожидать от непредсказуемого «северного турка»? На кого теперь нацелит он свои освободившиеся пушки? Где еще решит рубить окно в Европу? Не захочет ли прорубать дверь, чердачное окно, а затем и галерею?..

В Дрездене плакала Аврора Кенигсмарк, а ненавистница Карла Констанция Козел лишь нахмурилась, услышав весть про поражение и бегство шведского короля в пределы Турецкой империи. Констанция более не чувствовала удовлетворения… Даже Фридрих Август задумчиво чесал толстый подбородок: «Хорошо ли это для меня и Лифляндии? Уйдет ли теперь из этой страны Петр? Ой, сомневаюсь!..»