цветов, и все в своих представлениях видят серым, но тем не менее они знают о существовании других цветов и замечают, что их «серьге» представления не соответствуют действительности. Между крайностями, выражающимися в том, что кто-либо может представить себе любой цвет и цветовой нюанс, а кто-либо — только лишь оттенки серого, имеются переходы. Здесь у разных людей способность к представлению элементов ощущения варьируется. Они должны довольствоваться тем, что не представляемые для них элементы ощущения заменяются другими. Разумеется, что существует ряд возрастающего приближения к представляемому ощущению, соответствующему восприятию. Это лишь выражение того факта, что мы можем переживать чувственные элементы, скорее воспринимая, нежели представляя. Некоторые чувства, как, например, осязание, для многих людей в представлении вообще не участвуют. Каждому представленному ощущению, возможно, соответствует какое-либо воспринятое (но не каждому воспринятому — представленное), будь это даже зрительно воспринимаемый серый цвет. В представлении мы нуждаемся вместо адекватных в многократно заменяющих их чувственных элементах. То, что место заменяющих элементов занимают адекватные, является, наряду с детальностью, свойством псевдогаллюцинаций. Каждый человек характеризуется какими-либо адекватными ощущениям элементами представлений, так как каждое представляемое ощущение является адекватным, если не тому, которое оно замещает, то другому, даже если это серый цвет. В момент сразу после восприятия ощущения представлений почти всегда адекватны (последовательные образы воспоминаний). В этом случае ясно видно, что адекватные элементы представления все же являются элементами представления.
Все прежние рассуждения говорят о том, что мы склонны принимать непереходящее качественное различие между элементами ощущения, восприятия и представления. Это вопрос, решаемый обычной констатацией, все новыми и новыми сравнениями переживаний, повторными попытками превратить все в данность. Наши рассуждения имеют целью лишь разъяснение понятия и четкую постановку вопроса. Несмотря на то, что эти элементы ощущения представляются самой простой вещью на свете, чрезвычайно трудно прийти к конечному результату. Нам, несмотря на многочисленные попытки, сделать этого так и не удалось. Наша предположительная точка зрения часто высказывалась, но, правда, не ограничивалась последовательно элементами ощущения. Лучшие формулировки мы находим у Лотца и Йодля. Лотц пишет: «Это различие состоит не в том, что состояние, вызывающее наше ощущение, возвращается в воспоминании в крайне ослабленной степени, но в том, что последним недостает чувства живой причастности, т. е. как раз того, что сопровождает восприятия первых».
Йодль пишет, что «представление не является ни слабым, ни сильным ощущением, оно не является ощущением вообще». Второй вопрос состоит в том, как ведет себя пространственный момент в восприятии и представлении. Прежде всего, возможны те же три ответа, как при материале ощущений, и их нужно было бы обсудить подобным образом. Существует одно различие между материалом ощущений и пространственным представлением. Если бы элементы ощущений, восприятий и представлений были идентичны, то между ними существовала бы непрерывность. Нам было бы безразлично, является ли элемент ощущения частью представления или частью восприятия, и ничто не препятствовало бы тому же элементу представлений в следующий момент стать иллюзионистической составной частью восприятия. Иначе при пространственном представлении: различие объективного и субъективного пространства, проведенное Кандинским, не исключает того, что оба пространственных представления полностью идентичны во всех отношениях, кроме одного, но в этом одном отношении они полностью разделены: несомненен факт, что нельзя находиться в двух пространственных представлениях одновременно. Из одного пространства в другое нет перехода, есть только скачок. Между объективным и субъективным пространствами не существует непрерывности. Черный фон, который мы видим, закрыв таза, относится к объективному пространству. Этот фон при почти сомкнутых веках можно наблюдать наряду с внешними восприятиями. Эта прерывность пространственных восприятий выражается в том, что восприятия мы видим внешним оком, а представления — внутренним.
Достоверностью обладают только восприятия в объективном пространстве. Следующие три возражения должны быть отклонены: во-первых, можно было бы утверждать, что объекты внутреннего псевдогаллюцинаторного восприятия могут быть не только плоскими, но и объемными (например, см. случай Гольдштейна), в то время как ложные восприятия в объективном пространстве иногда лишены какой бы то ни было объемности и представляют собой «плоские» комплексы ощущений, аналогично последовательным образам. Это доказательство достоверности псевдогаллюцинаторного восприятия. Можно возразить, что «объемность» (телесность, вещественность) внутренних образов является не достоверной, а образной «объемностью», и что в этом внутреннем восприятии может быть воспроизведено достоверное восприятие, так что больные совершенно отчетливо, но тем не менее «образно» «видят» в субъективном пространстве не только плоскости, но и предметы, тела. Достоверность (характер объективности — прим. пер.) и телесность — это нечто разное. Телесность присуща только оптическим восприятиям и означает пространственную трехмерность. Достоверность означает особое свойство всех восприятий, плоских и объемных, акустических, тактильных и оптических.
Во-вторых, утверждают, что этим псевдогаллюцинаторным восприятиям могла бы быть иногда присуща полная реальность, и тогда они должны были бы быть также достоверными. Оценка реальности будет изложена ниже, здесь же, забегая вперед, лишь кратко заметим:
1. При нормальном сознании и одновременном достоверном восприятии за псевдогаллюцинациями не признают такой же реальности, как за восприятиями, но признают реальность лишь в той степени, что эти образы как бы вызываются внешними силами и рассматриваются как адекватное отражение действительных событий, происходящих сверхъестественным и особенным путем[74].
2. При помрачении сознания и исчезновении реальных восприятий псевдогаллюцинации становятся такими же достоверными, как и картины сна, и принимаются за реальные (характер реальности согласно нашей терминологии). Исследование этих феноменов относится к области исследования помрачения сознания.
В-третьих, в отношении вопроса Гольдштейна были выдвинуты неожиданные утверждения, не соотносимые с нашими. Гольдштейн принимает различия между объективным и субъективным пространством. В частности, он полагает, что появление феноменов в одном и в другом пространстве определяет разницу между восприятием и представлением. «…Картины воспоминаний от восприятий отличает то обстоятельство, что я могу свести в одно зрительное поле любые восприятия, но я не в состоянии свести в одно и то же поле воспоминания и восприятия. Невозможно просто перейти от воспоминаний к восприятиям, и наоборот[75]. Обычно при этом полагают, что Гольдштейн близок здесь к признанию непереходного различия между галлюцинациями и псевдогаллюцинациями, как различия между патологическими восприятиями и патологическими представлениями. Думать так, значит ошибаться. Гольдштейн вообще не признает ложных восприятий в объективном пространстве. Он пишет: «Это не отсутствие специфического элемента, а сознание пространственной неконгруэнтности, которая отличает зрительные псевдогаллюцинации, как все другие субъективные оптические восприятия».
Этот тезис, на первый взгляд, очень впечатляющ. Несмотря на различные попытки, доказать оптические ложные восприятия в объективном пространстве удается крайне редко. Большинство так называемых оптических галлюцинаций оказывается псевдогаллюцинациями. Несмотря на это, в объективном пространстве существуют такие оптические ложные восприятия. Во-первых, существуют иллюзии, привязанные к скудным впечатлениям и