натянуть веревки для сна по два пенса. И, рано или поздно, их витрина рухнет под грузом внутренних противоречий, и тогда подкупленный, обманутый пролетариат осознает, что никакие капиталисты миру не нужны вовсе — и это заслуга наших великих предков, вдохновившихся учениями великих Маркса и Ленина!
Аплодисменты, похвалы от главного комсомольца района — Ивана Андреевича Симонова (просто однофамилец), среднего роста худого блондина двадцати пяти лет. Теперь можно ехать на так давно ожидаемое мероприятие — сидеть на коленках (метафорически) у дедушки Хрущева. Встреча состоится в случайно выбранной номерной столовке, потому что переставать юродствовать я не собираюсь, а Никиту Сергеевича, как бы грустно для него это не звучало, не спрашивали.
По пути указал на телефон-автомат:
— Идея есть, надо звонить.
— Какая? — спросила Виталина, свернув на обочину.
— Смотри какая диалектичность, — потянул я время. — Как старший лейтенант Госбезопасности ты сначала выполнила приказ, а потом, как человек, проявила любопытство.
— Я жду! — мило надулась она.
— Пора все-таки реализовать разрешение петь на улицах Москвы. Карман жжет, — пояснил я. — Сейчас позвоним синоптикам, узнаем в какие из двадцатых числе будет наиболее хорошая погода — я летом хотел, но у пуль оказалось другое мнение.
С улыбкой покивав, Виталина набрала спецномер, ее соединили с синоптиками, и мы выбрали двадцать второе число — обещали солнечно и плюс пятнадцать. В МГУ позвонил сам, попросил довести до студентов, что в 16.30 перед университетом состоится эксперимент на тему нового звука. «Музыкальный киоск» еще не показали, так что в чем суть на том конце провода поняли слабо, но «Сергей Ткачев» и «концерт» сняли все вопросы. Отдельно сделал акцент на том, что посещать данное мероприятие НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО, и никого силком сгонять НЕ НУЖНО. А зачем, если и так все придут, да еще и знакомым расскажут? В СССР этих времен все еще не так много развлечений — лично мне от скуки приходится расхитителей соцсобственности сажать. Отрепетировать программу успеем — часть материала мои матерые дядьки уже осваивают, и делают это пугающими темпами, куда там ребятам из «Цветов» и «Ласковых маев», которых теперь три штуки, что, как ни странно, поводом для обиды не стало, а совсем наоборот — теперь это по-настоящему уникальный коллектив, аналогов которому в мире нет, пусть и немножко в скользком смысле. А еще КГБшные дети реально верят в Родину, и, если она сказала, что так нужно, они всегда ответят «есть!». А Федька отхватил по ушам за коллекцию лифчиков — оно, конечно, СССР образца скромного 69 года, но особо ярые фанатки все равно теряют голову, начиная раздеваться и кидаясь нижним бельем. Таких из зала аккуратно выводят, плещут в лицо водичкой и пару часиков разговаривают на тему «почему Советская девушка должна себя ценить».
Добрались до «закрытой на спецобслуживание» столовой, увидели через витрину хлебающего супчик вприкуску с куском черного хлеба Никиту Сергеевича — из спецкухни привезли, он у нас нынче пенсионер Всесоюзного значения, таким обычной едой питаться запрещено — ну как отравят, неловко получится. Была в зале и охрана — похищаться Хрущеву тоже нельзя, потому что секретов Родины у него в голове немеряно.
Вошли, и я сразу же начал каяться:
— Здравствуйте, Никита Сергеевич, умоляю — простите, что пришлось вот так, я прекрасно понимаю, насколько это для вас оскорбительна, но очень прошу вас со мной поговорить.
— Обезьяну нашел! — фыркнул Хрущев, вытер губы салфеткой — манеры есть, чай не селюк лапотный, обязан уметь себя за столом вести. — Экспонат музейный!
— Живую историческую личность, навсегда вписавшую себя в мировую историю и правителя одной шестой части планеты, — ответил я, опускаясь напротив. — А вы, извините, пожилой, и рано или поздно умрете, а настолько сильно кусать локти я не хочу.
— Это я понять могу, — вздохнул он и пожал плечами. — Чего уж теперь. Зять мой на тебя чуть ли не молится — если бы не он, я бы ни за что не пришел.
Ага, конечно.
— Огромное спасибо за это и вам, и Алексею Ивановичу, — охотно подыграл я.
Никита Сергеевич по-пролетарски допил оказавшийся гороховым суп через край тарелки, довольно крякнул и пододвинул к себе плов. Нам принесли такой же набор блюд, и он спросил:
— Чего хотел-то?
— Нафига борщевик-то?
— А я причем? — недоуменно посмотрел он на меня. — Его еще до меня товарищ Сталин завез.
— Извините, мне очень стыдно, — покраснел я.
— Неуд тебе по истории сельского хозяйства, Ткачев! — с удовольствием приложил меня Хрущев.
— Неуд вам за его развал, — не остался в долгу я.
— Сломано давно, уже сто раз исправить могли бы, — не признал он аргумент.
— Это правда, — кивнул я. — Очень удобно на предшественников проблемы вешать. Вы, например, настоящую идеологическую бомбу под все наше движение подложили.
— Это какую? — скептическим тоном поинтересовался он.
— На первый взгляд повесить все грехи на товарища Сталина — неплохая идея, которая позволила, так сказать, перезагрузить наши отношения с Западом. В Карибский кризис вы их просто образцово-показательно прогнули, кстати, вот за это низкий вам поклон.
Хрущев фыркнул — нужна мне больно твоя похвала, школяр.
— Но нужно смотреть в исторической перспективе — в самой страшной в истории человечества войне Красная армия победила под руководством Главкома Сталина. Следовательно — если он преступник и кровавый упырь, которым вы его и выставили, следовательно все завоевания и перекроенная по итогам войны карта мира получены преступным путем. Значит — подлежат пересмотру, а кровавые коммуняки — преступники. В моменте нам на это плевать, но именно такой посыл постепенно и оседает в головах Западников.
— Да х*й они рыпнутся, — презрительно скривился Хрущев. — Атомный паритет!
— Во многом тоже ваша заслуга, — покивал я. — Что ж, пока СССР силен, нам на это действительно плевать, потому что Запад кроме языка силы ничего не понимает. Новочеркасск-то зачем? — грустно перевел я тему.
— Провокация! — насупился Хрущев. — Снайпера работали, и по войскам, и по жителям. Никто расстреливать рабочих и не собирался! — покраснев, рявкнул он. — А если и мой прямой приказ, то что?! Ты гражданскую войну видел, щенок?!
— Страх понятен, — спокойно кивнул я. — Обнуление страны нам нужно меньше всего. А еще нам нельзя слабеть, и поэтому старшие товарищи разрешили мне попросить вас